Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе
хочу, чтоб наш дом был первый в столице
и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти
и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза
и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не
хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй,
и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто
хочет! Не знаешь, с которой стороны
и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так
и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально,
и почему ж сторожу
и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я
и прежде
хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям
и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как
хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не
хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Наскучило идти — берешь извозчика
и сидишь себе как барин, а не
хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота,
и ты так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она
хотела», —
и так, право, обрадовалась, что не могла говорить.
Осип. Да нет, я
и ходить не
хочу.
А вы — стоять на крыльце,
и ни с места!
И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть
и не с просьбою, да похож на такого человека, что
хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо
и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Деньги бы только были, а жизнь тонкая
и политичная: кеятры, собаки тебе танцуют,
и все что
хочешь.
Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании
захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери
и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони все видишь.
Ой! ночка, ночка пьяная!
Не светлая, а звездная,
Не жаркая, а с ласковым
Весенним ветерком!
И нашим добрым молодцам
Ты даром не прошла!
Сгрустнулось им по женушкам,
Оно
и правда: с женушкой
Теперь бы веселей!
Иван кричит: «Я спать
хочу»,
А Марьюшка: —
И я с тобой! —
Иван кричит: «Постель узка»,
А Марьюшка: — Уляжемся! —
Иван кричит: «Ой, холодно»,
А Марьюшка: — Угреемся! —
Как вспомнили ту песенку,
Без слова — согласилися
Ларец свой попытать.
Вышел вперед белокурый малый
и стал перед градоначальником. Губы его подергивались, словно
хотели сложиться в улыбку, но лицо было бледно, как полотно,
и зубы тряслись.
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но
и собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу
и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон.
И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
О бригадире все словно позабыли,
хотя некоторые
и уверяли, что видели, как он слонялся с единственной пожарной трубой
и порывался отстоять попов дом.
«Не
хочу я, подобно Костомарову, серым волком рыскать по земли, ни, подобно Соловьеву, шизым орлом ширять под облакы, ни, подобно Пыпину, растекаться мыслью по древу, но
хочу ущекотать прелюбезных мне глуповцев, показав миру их славные дела
и предобрый тот корень, от которого знаменитое сие древо произросло
и ветвями своими всю землю покрыло».
«Она была привлекательна на вид, — писалось в этом романе о героине, — но
хотя многие мужчины желали ее ласк, она оставалась холодною
и как бы загадочною.
Казалось, что ежели человека, ради сравнения с сверстниками, лишают жизни, то
хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно
и даже необходимо.
Разумеется, все это повествовалось
и передавалось друг другу шепотом;
хотя же
и находились смельчаки, которые предлагали поголовно пасть на колена
и просить прощенья, но
и тех взяло раздумье.
Сверх того,
хотя он робел
и краснел в присутствии женщин, но под этою робостью таилось то пущее сластолюбие, которое любит предварительно раздражить себя
и потом уже неуклонно стремится к начертанной цели.
И хотя результаты этих утрат с особенною горечью сказываются лишь впоследствии, однако ж можно догадываться, что
и современники без особенного удовольствия относятся к тем давлениям, которые тяготеют над ними.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами
и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие
хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Я, конечно, не
хочу этим выразить, что мундир может действовать
и распоряжаться независимо от содержащегося в нем человека, но, кажется, смело можно утверждать, что при блестящем мундире даже худосочные градоначальники —
и те могут быть на службе терпимы.
Хотя бесспорно, что каждый из сих трех сортов обывателей обязан повиноваться, но нельзя отрицать
и того, что каждый из них может употребить при этом свой особенный, ему свойственный манер.
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не головотяпами следует вам называться, а глуповцами! Не
хочу я володеть вами, а ищите вы себе такого князя, какого нет в свете глупее, —
и тот будет володеть вами!
Вспомнили только что выехавшего из города старого градоначальника
и находили, что
хотя он тоже был красавчик
и умница, но что, за всем тем, новому правителю уже по тому одному должно быть отдано преимущество, что он новый.
"Несмотря на добродушие Менелая, — говорил учитель истории, — никогда спартанцы не были столь счастливы, как во время осады Трои; ибо
хотя многие бумаги оставались неподписанными, но зато многие же спины пребыли невыстеганными,
и второе лишение с лихвою вознаградило за первое…"
Есть законы мудрые, которые
хотя человеческое счастие устрояют (таковы, например, законы о повсеместном всех людей продовольствовании), но, по обстоятельствам, не всегда бывают полезны; есть законы немудрые, которые, ничьего счастья не устрояя, по обстоятельствам бывают, однако ж, благопотребны (примеров сему не привожу: сам знаешь!);
и есть, наконец, законы средние, не очень мудрые, но
и не весьма немудрые, такие, которые, не будучи ни полезными, ни бесполезными, бывают, однако ж, благопотребны в смысле наилучшего человеческой жизни наполнения.
— Но я только того
и хотел, чтобы застать вас одну, — начал он, не садясь
и не глядя на нее, чтобы не потерять смелости.
Ему бы смешно показалось, если б ему сказали, что он не получит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более, что он
и не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он
хотел только того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он не хуже всякого другого.
Алексей Александрович ничего не
хотел думать о поведении
и чувствах своей жены,
и действительно он об этом ничего не думал.
Алексей Александрович с испуганным
и виноватым выражением остановился
и хотел незаметно уйти назад. Но, раздумав, что это было бы недостойно, он опять повернулся
и, кашлянув, пошел к спальне. Голоса замолкли,
и он вошел.
— Зачем же я буду работать, когда моя работа никому не нужна? А нарочно притворяться я не умею
и не
хочу.
Он, как Алексей говорит, один из тех людей, которые очень приятны, если их принимать за то, чем они
хотят казаться, et puis, il est comme il faut, [
и затем — он порядочен,] как говорит княжна Варвара.
— Нет, мрачные. Ты знаешь, отчего я еду нынче, а не завтра? Это признание, которое меня давило, я
хочу тебе его сделать, — сказала Анна, решительно откидываясь на кресле
и глядя прямо в глаза Долли.
— Да нет, Маша, Константин Дмитрич говорит, что он не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина,
и Левин понял это
и, еще более раздражившись,
хотел отвечать, но Вронский со своею открытою веселою улыбкой сейчас же пришел на помощь разговору, угрожавшему сделаться неприятным.
— Я, напротив, полагаю, что эти два вопроса неразрывно связаны, — сказал Песцов, — это ложный круг. Женщина лишена прав по недостатку образования, а недостаток образования происходит от отсутствия прав. — Надо не забывать того, что порабощение женщин так велико
и старо, что мы часто не
хотим понимать ту пучину, которая отделяет их от нас, — говорил он.
Содержание было то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная
и особенно неприятная ему. «Ани очень больна, доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера
и теперь посылаю узнать, где ты
и что ты? Я сама
хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
— Я писал
и вам
и Сергею Иванычу, что я вас не знаю
и не
хочу знать. Что тебе, что вам нужно?
― Их здесь нет, ― сказала она, затворяя ящик; но по этому движению он понял, что угадал верно
и, грубо оттолкнув ее руку, быстро схватил портфель, в котором он знал, что она клала самые нужные бумаги. Она
хотела вырвать портфель, но он оттолкнул ее.
Пройдя еще один ряд, он
хотел опять заходить, но Тит остановился
и, подойдя к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели на солнце. «О чем это они говорят
и отчего он не заходит ряд?» подумал Левин, не догадываясь, что мужики не переставая косили уже не менее четырех часов,
и им пора завтракать.
Ей оставалась одна его любовь,
и она
хотела любить его.
Прежде (это началось почти с детства
и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно,
и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь
и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более
и более ограничиваться жизнью для себя, он,
хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде,
и что оно всё становится больше
и больше.
— Право? — сказал он, вспыхнув,
и тотчас же, чтобы переменить разговор, сказал: — Так прислать вам двух коров? Если вы
хотите считаться, то извольте заплатить мне по пяти рублей в месяц, если вам не совестно.
Но, несмотря на это, как часто бывает между людьми, избравшими различные роды деятельности, каждый из них,
хотя, рассуждая,
и оправдывал деятельность другого, в душе презирал ее.
Хотя Анна упорно
и с озлоблением противоречила Вронскому, когда он говорил ей, что положение ее невозможно,
и уговаривал ее открыть всё мужу, в глубине души она считала свое положение ложным, нечестным
и всею душой желала изменить его.
Сдерживая улыбку удовольствия, он пожал плечами, закрыв глаза, как бы говоря, что это не может радовать его. Графиня Лидия Ивановна знала хорошо, что это одна из его главных радостей,
хотя он никогда
и не признается в этом.
— Случилось, что я жду гостей, — сказал Левин, быстрее
и быстрее обламывая сильными пальцами концы расщепившейся палки. —
И не жду гостей,
и ничего не случилось, но я прошу вас уехать. Вы можете объяснить как
хотите мою неучтивость.
— Я только
хотел передать письмо матушки. Отвечай ей
и не расстраивайся пред ездой. Bonne chance, — прибавил он улыбаясь
и отошел от него.