Неточные совпадения
Олентьев
хотел было уже перелезть валежник, но раненое животное предупредило его
и стремительно бросилось навстречу.
Часа два шли мы по этой тропе. Мало-помалу хвойный лес начал заменяться смешанным. Все чаще
и чаще стали попадаться тополь, клен, осина, береза
и липа. Я
хотел было сделать второй привал, но Дерсу посоветовал пройти еще немного.
Я думал, что он
хочет его спалить,
и начал отговаривать от этой затеи. Но вместо ответа он попросил у меня щепотку соли
и горсть рису. Меня заинтересовало, что он
хочет с ними делать,
и я приказал дать просимое. Гольд тщательно обернул берестой спички, отдельно в бересту завернул соль
и рис
и повесил все это в балагане. Затем он поправил снаружи корье
и стал собираться.
Услышав стрельбу, Олентьев решил, что мы подверглись нападению хунхузов. Оставив при лошадях 2 коноводов, он с остальными людьми бросился к нам на выручку. Наконец стрельба из ближайшей к нам фанзы прекратилась. Тогда Дерсу вступил с корейцами в переговоры. Они ни за что не
хотели открывать дверей. Никакие увещевания не помогли. Корейцы ругались
и грозили возобновить пальбу из ружей.
Олентьев
хотел было выйти из лодки, но едва вступил на берег, как провалился
и увяз по колено.
Я поспешно вылез наружу
и невольно закрыл глаза рукой. Кругом все белело от снега. Воздух был свежий, прозрачный. Морозило. По небу плыли разорванные облака; кое-где виднелось синее небо.
Хотя кругом было еще хмуро
и сумрачно, но уже чувствовалось, что скоро выглянет солнце. Прибитая снегом трава лежала полосами. Дерсу собрал немного сухой ветоши, развел небольшой огонек
и сушил на нем мои обутки.
В деревне мы встали по квартирам, но гольд не
хотел идти в избу
и, по обыкновению, остался ночевать под открытым небом. Вечером я соскучился по нему
и пошел его искать.
Сами лошади в воду идти не
хотели,
и надо было, чтобы кто-нибудь плыл вместе с ними.
Несчастный зверек бежал зигзагами
и хотел укрыться в кустарниках.
Надо было дать вздохнуть лошадям. Их расседлали
и пустили на подножный корм. Казаки принялись варить чай, а Паначев
и Гранатман полезли на соседнюю сопку. Через полчаса они возвратились. Гранатман сообщил, что, кроме гор, покрытых лесом, он ничего не видел. Паначев имел смущенный вид,
и хотя уверял нас, что место это ему знакомо, но в голосе его звучало сомнение.
Я направился к одной фанзе. Тут на огороде работал глубокий старик. Он полол грядки
и каждый раз, нагибаясь, стонал. Видно было, что ему трудно работать, но он не
хотел жить праздно
и быть другим в тягость. Рядом с ним работал другой старик — помоложе. Он старался придать овощам красивый вид, оправлял их листья
и подрезал те, которые слишком разрослись.
Они не
хотели пастись на траве
и все время жались к дымокурам.
Она проворно лазила по деревьям, лущила еловые шишки
и так пронзительно кричала, как будто
хотела лесу оповестить, что здесь есть человек.
Китайцы рассчитывали, что мы повернем назад, но, видя наше настойчивое желание продолжать путь, стали рассказывать всевозможные небылицы: пугали медведями, тиграми, говорили о хунхузах
и т.д. Вечером Гранатман ходил к тазам
и хотел нанять у них проводника, но китайцы предупредили его
и воспретили тазам указывать дорогу.
Увидев нас, китаец испугался
и хотел было убежать, но казаки закричали ему, чтобы он остановился.
Увидев стрелков, он испугался
и тоже
хотел было убежать, но казаки задержали его
и привели ко мне.
Скоро он убедился в том, что мы не
хотим причинить ему зла,
и стал охотно отвечать на вопросы.
В сырой чаще около речки ютились рябчики. Испуганные приближением собак, они отлетели в глубь леса
и стали пересвистываться. Дьяков
и Мелян
хотели было поохотиться за ними, но рябчики не подпускали их близко.
Я
хотел было остановиться
и заняться охотой, но старик настаивал на том, чтобы не задерживаться
и идти дальше. Помня данное ему обещание, я подчинился его требованиям.
Я вылил в кружку весь ром
и подал ему. В глазах китайца я прочел выражение благодарности. Он не
хотел пить один
и указывал на моих спутников. Тогда мы все сообща стали его уговаривать. После этого старик выпил ром, забрался в свой комарник
и лег спать. Я последовал его примеру.
Я несколько раз
хотел было взять их, но едва только протягивал руку, они совершенно свободно подымались на воздух
и, отлетев немного, снова опускались на воду.
Долина Вай-Фудзина будет продольная,
хотя из направлений ее притоков, текущих параллельно берегу моря
и хребту Сихотэ-Алиня, как будто немного намечается денудационный характер.
Никто не занимался ни огородничеством, ни хлебопашеством, никто не сеял, не жал
и не собирал в житницы, но все строили дома,
хотя бы
и в долг; все надеялись на то, что пост Ольги в конце концов будет городом
и захваченная земля перейдет в собственность, после чего ее можно будет выгодно продать.
За весь день мы не видели: ни одного животного,
хотя козьих
и оленьих следов попадалось много. В пути я не упускал случая делать заметки по орнитологии.
Я встал со своего места, осмотрелся
и хотя ничего не увидел, но зато услышал удаляющийся шорох.
После полудня мы вышли наконец к реке Сандагоу. В русле ее не было ни капли воды. Отдохнув немного в тени кустов, мы пошли дальше
и только к вечеру могли утолить мучившую нас жажду. Здесь в глубокой яме было много мальмы [Рыба, похожая на горную форель.]. Загурский
и Туртыгин без труда наловили ее столько, сколько
хотели. Это было как раз кстати, потому что взятое с собой продовольствие приходило к концу.
Когда мы окончили осмотр пещер, наступил уже вечер. В фанзе Че Фана зажгли огонь. Я
хотел было ночевать на улице, но побоялся дождя. Че Фан отвел мне место у себя на кане. Мы долго с ним разговаривали. На мои вопросы он отвечал охотно, зря не болтал, говорил искренно. Из этого разговора я вынес впечатление, что он действительно хороший, добрый человек,
и решил по возвращении в Хабаровск хлопотать о награждении его чем-нибудь за ту широкую помощь, какую он в свое время оказывал русским переселенцам.
Я стал карабкаться через бурелом
и пошел куда-то под откос. Вдруг с правой стороны послышался треск ломаемых сучьев
и чье-то порывистое дыхание. Я
хотел было стрелять, но винтовка, как на грех, дульной частью зацепилась за лианы. Я вскрикнул не своим голосом
и в этот момент почувствовал, что животное лизнуло меня по лицу… Это был Леший.
Китайцы старались палками выбросить какое-то животное на берег, наступали на него, в то же время боялись его
и не
хотели упустить.
Осмотр морских промыслов китайцев
и охота за осьминогом заняли почти целый день. Незаметно подошли сумерки,
и пора было подумать о биваке. Я
хотел было идти назад
и разыскивать бивак, но узнал, что люди мои расположились около устья реки Хулуая.
Он
хотел идти назад
и искать свою трубку, но я советовал ему подождать, в надежде, что люди, идущие сзади, найдут его трубку
и принесут с собой. Мы простояли 20 минут. Старику, видимо, очень хотелось курить. Наконец он не выдержал, взял ружье
и сказал...
Я
хотел было сделать привал
и варить чай, но Дерсу посоветовал поправить одну седловку
и идти дальше. Он говорил, что где-то недалеко в этих местах есть охотничий балаган. Та м он полагал остановиться биваком. Подумав немного, я согласился.
Он пригибал голову
и, казалось, силой своего зрения
хотел проникнуть сквозь темноту
и узнать причину этого шума.
Он снова молча зашагал по тропинке. Я
хотел было остаться один, но жуткое чувство овладело мною, я побежал
и догнал гольда.
Я думал, что промахнулся,
и хотел уже было двинуться вперед, но в это время увидел раненого зверя, подымающегося с земли.
Чтобы мясо не испортилось, я выпотрошил кабана
и хотел было уже идти на бивак за людьми, но опять услышал шорох в лесу. Это оказался Дерсу. Он пришел на мои выстрелы. Я очень удивился, когда он спросил меня, кого я убил. Я мог
и промахнуться.
Дерсу ужасно ругал китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через час мы подошли к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился
и хотел было сам идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться
и отдохнуть до завтра. После обеда я предложил всем китайцам стать на работу
и приказал казакам следить за тем, чтобы все ямы были уничтожены.
Когда китаец убедился, что мы не
хотим ему сделать зла, он сел на колодник, достал из-за пазухи тряпицу
и стал вытирать ею потное лицо. Вся фигура старика выражала крайнее утомление.
Я
хотел было его остановить, но Дерсу сказал, что это не помешает
и кабаны все равно придут на пашню.
Я взял дробовое ружье
и хотел было стрелять, но меня остановил Дерсу.
По дороге я спросил гольда, что он думает делать с женьшенем. Дерсу сказал, что он
хочет его продать
и на вырученные деньги купить патронов. Тогда я решил купить у него женьшень
и дать ему денег больше, чем дали бы китайцы. Я высказал ему свои соображения, но результат получился совсем неожиданный. Дерсу тотчас полез за пазуху
и, подавая мне корень, сказал, что отдает его даром. Я отказался, но он начал настаивать. Мой отказ
и удивил
и обидел его.
В реке было много крупной мальмы. Дерсу
хотел было стрелять в нее из ружья, но я уговорил его поберечь патроны. Мне хотелось поскорее присоединиться к отряду, тем более что стрелки считали меня
и Дерсу находящимися впереди
и, конечно, торопились догнать нас. Таким образом, они могли уйти далеко вперед.
В одном пересохшем ручье мы нашли много сухой ольхи.
Хотя было еще рано, но я по опыту знал, что значат сухие дрова во время ненастья,
и потому посоветовал остановиться на бивак. Мои опасения оказались напрасными. Ночью дождя не было, а утром появился густой туман.
После полудня мы с Дерсу опять пошли вперед. За рекой тропка поднялась немного на косогор. Здесь мы сели отдохнуть. Я начал переобуваться, а Дерсу стал закуривать трубку. Он уже
хотел было взять ее в рот, как вдруг остановился
и стал пристально смотреть куда-то в лес. Через минуту он рассмеялся
и сказал...
Медведь быстро обернулся, насторожил уши
и стал усиленно нюхать воздух. Мы не шевелились. Медведь успокоился
и хотел было опять приняться за еду, но Дерсу в это время свистнул. Медведь поднялся на задние лапы, затем спрятался за дерево
и стал выглядывать оттуда одним глазом.
В фанзе мы застали 4 китайцев. Сначала они испугались, но затем, когда увидели, что мы им зла не
хотим причинить, успокоились,
и раболепство их сменилось услужливостью.
Узнав, что я
хочу идти на медведя один, он посоветовал мне быть осторожнее
и предлагал свои услуги. Его уговоры еще больше подзадорили меня,
и я еще тверже решил во что бы то ни стало поохотиться за «косолапым» в одиночку.
Вдруг впереди меня послышался треск сучьев,
и вслед за тем я услыхал чьи-то шаги. Кто-то шел мерной тяжелой походкой. Я испугался
и хотел было уйти назад, но поборол в себе чувство страха
и остался на месте. Вслед за тем я увидел в кустах какую-то темную массу. Это был большой медведь.
Мы посоветовались
и решили оставить тропу
и пойти целиной. Взобравшись на первую попавшуюся сопку, мы стали осматриваться. Впереди, в 4 км от нас, виднелся залив Пластун; влево — высокий горный хребет, за которым, вероятно, должна быть река Синанца; сзади — озеро Долгое, справа — цепь размытых холмов, за ними — море. Не заметив ничего подозрительного, я
хотел было опять вернуться на тропу, но гольд посоветовал спуститься к ключику, текущему к северу,
и дойти по нему до реки Тхетибе.
Вдруг где-то далеко послышался крик, затем раздались 4 выстрела, опять крик
и еще 1 выстрел. Я
хотел бежать было туда, но вспомнил, что таким образом мы потеряем друг друга.