Неточные совпадения
— Бабы — так бабы
и есть, — резонировал Заплатин, глубокомысленно рассматривая расшитую цветным шелком полу своего халата. — У них свое на уме! «Жених» — так
и было… Приехал человек из Петербурга, — да он
и смотреть-то на ваших невест не
хочет! Этакого осетра женить… Тьфу!..
Как всегда в этих случаях бывает, крючки ломались, пуговицы отрывались, завязки лопались; кажется, чего проще иголки с ниткой, а между тем за ней нужно было бежать к Досифее, которая производила в кухне настоящее столпотворение
и ничего не
хотела знать, кроме своих кастрюль
и горшков.
Когда Привалов вошел в кабинет Бахарева, старик сидел в старинном глубоком кресле у своего письменного стола
и хотел подняться навстречу гостю, но сейчас же бессильно опустился в свое кресло
и проговорил взволнованным голосом...
Привалов увидел высокую фигуру Марьи Степановны, которая была в бледно-голубом старинном сарафане
и показалась ему прежней красавицей. Когда он
хотел поцеловать у нее руку, она обняла его
и, по старинному обычаю, степенно приложилась к его щекам своими полными щеками
и даже поцеловала его неподвижными сухими губами.
Новшеств этих
и знать не
хотели, а прожили век не хуже других.
Сейчас после обеда Василий Назарыч, при помощи Луки
и Привалова, перетащился в свой кабинет, где в это время, по стариковской привычке, любил вздремнуть часик. Привалов знал эту привычку
и хотел сейчас же уйти.
— Вот я назло маме
и Хине нарочно не пойду замуж за Привалова… Я так давеча
и маме сказала, что не
хочу разыгрывать из себя какую-то крепость в осадном положении.
Он решился примерно наказать неверную жену
и вероломного друга, — попросту
хотел замуровать их в стене, но этот великолепный план был разрушен хитрой цыганкой: ночью при помощи Сашки она выбросила Привалова в окно с высоты третьего этажа.
Марья Степановна свято блюла все свычаи
и обычаи, правила
и обряды, которые вынесла из гуляевского дома; ей казалось святотатством переступить
хотя одну йоту из заветов этой угасшей семьи, служившей в течение века самым крепким оплотом древнего благочестия.
Эти взгляды на воспитание встретили жестокий отпор со стороны Марьи Степановны, которая прожила целую жизнь в замкнутой раскольничьей среде
и не
хотела знать никаких новшеств.
После одного крупного разговора отец
и сын разошлись окончательно,
хотя, собственно говоря, все дело вышло из пустяков.
Первый факт можно объяснить или тем, что Привалов навсегда покончил свою веселую жизнь с Блянш
и Сюзет
и намеревается посвятить себя мудрой экономии, или тем, что он
хотел показать себя для первого раза оригиналом, или же, наконец, тем, что он думал сделать себе маленькое incognito.
Этим, конечно, Хиония Алексеевна ничего не
хотела сказать дурного о Привалове, который стоит выше всех этих сплетен
и разных толков, но ведь в провинции ему покажется страшно скучно,
и он может увлечься, а если попадет в такое общество…
Почтенную даму даже бесило поведение Привалова, который, кажется, не
хотел понимать коварства своих опекунов
и оставался до безобразия спокойным.
Марья Степановна решилась переговорить с дочерью
и выведать от нее, не было ли у них чего. Раз она заметила, что они о чем-то так долго разговаривали; Марья Степановна нарочно убралась в свою комнату
и сказала, что у нее голова болит: она не
хотела мешать «божьему делу», как она называла брак. Но когда она заговорила с дочерью о Привалове, та только засмеялась, странно так засмеялась.
— Вы, мама, добьетесь того, что я совсем не буду выходить из своей комнаты, когда у нас бывает Привалов. Мне просто совестно… Если человек хорошо относится ко мне, так вы
хотите непременно его женить. Мы просто желаем быть хорошими знакомыми —
и только.
Ведь у этой Нади все так просто
и вместе так хорошо выходит, —
и шляпка всегда хорошо сидит,
хотя стоит всего пять рублей,
и платья какими-то такими складками ложатся…
С намерением или без намерения, Павла Ивановна увела Верочку в огород, где росла у нее какая-то необыкновенная капуста; Привалов
и Надежда Васильевна остались одни. Девушка поняла невинный маневр Павлы Ивановны: старушка
хотела подарить «жениху
и невесте» несколько свободных минут.
Привалов через несколько минут имел удовольствие узнать последние новости
и был посвящен почти во все городские тайны. Виктор Васильич болтал без умолку,
хотя после пятой рюмки хереса язык у него начал заметно прилипать. Он был с Приваловым уже на «ты».
В нескольких словах Веревкин дал заметить Привалову, что знает дело о наследстве в мельчайших подробностях,
и намекнул между прочим на то, что исчезновение Тита Привалова тесно связано с какой-то очень смелой идеей, которую
хотят провести опекуны.
«Что он этим
хотел сказать? — думал Привалов, шагая по своему кабинету
и искоса поглядывая на храпевшего Виктора Васильича. — Константин Васильич может иметь свое мнение, как я свое… Нет, я уж, кажется, немного того…»
Ведь он выдал себя с головой Веревкину,
хотя тот
и делал вид, что ничего не замечает «
И черт же его потянул за язык…» — думал Привалов, сердито поглядывая в сторону храпевшего гостя.
«Какая славная эта Верочка…» — подумал Привалов, любуясь ее смущением; он даже пожалел, что как-то совсем не обращал внимания на Верочку все время
и хотел теперь вознаградить свое невнимание к ней.
Он даже оглянулся раза два, что не ускользнуло от внимания Марьи Степановны,
хотя она
и сделала вид, что ничего не замечает.
—
И отлично; значит, к заводскому делу
хочешь приучать себя? Что же, хозяйский глаз да в таком деле — первее всего.
Но Иван Яковлич так
и остался при блестящих надеждах, не сделав никакой карьеры,
хотя менял род службы раз десять, Агриппина Филипьевна дарила мужа исправно через каждый год то девочкой, то мальчиком.
—
Хотя Александр Павлыч
и зять вам, Агриппина Филипьевна, но я очень рада, что Привалов поубавит ему спеси… Да-с, очень рада. Вы, пожалуйста, не защищайте своего зятька, Агриппина Филипьевна.
В это время дверь в кабинет осторожно отворилась,
и на пороге показался высокий худой старик лет под пятьдесят; заметив Привалова, старик
хотел скрыться, но его остановил голос Веревкина...
— Давеча отказались
и теперь не
хотите компанию поддержать? — вытаращив свои оловянные глаза, спрашивал Веревкин.
— Как
хотите, Сергей Александрыч. Впрочем, мы успеем вдоволь натолковаться об опеке у Ляховского. Ну-с, как вы нашли Василья Назарыча? Очень умный старик. Я его глубоко уважаю,
хотя тогда по этой опеке у нас вышло маленькое недоразумение,
и он, кажется, считает меня причиной своего удаления из числа опекунов. Надеюсь, что, когда вы хорошенько познакомитесь с ходом дела, вы разубедите упрямого старика. Мне самому это сделать было неловко… Знаете, как-то неудобно навязываться с своими объяснениями.
Александр Павлыч, наоборот, не мог похвалиться особенно покойной ночью: он долго ворочал на постели свои кости
и несколько раз принимался тереть себе лоб, точно
хотел выскоблить оттуда какую-то идею.
— Вы
хотите сказать о Nicolas? Это старая новость… Только едва ли они чего-нибудь добьются: Привалов
и раньше все время хлопотал в Петербурге по своему делу.
— Очень хорошо, очень хорошо, — невозмутимо продолжал дядюшка. — Прежде всего, конечно, важно выяснить взаимные отношения, чтобы после не было ненужных недоразумений. Да, это очень важно. Ваша откровенность делает вам честь… А если я вам, Александр Павлыч, шаг за шагом расскажу, как мы сначала устраним от дел Ляховского, затем поставим вас во главе всего предприятия
и, наконец, дадим этому Привалову как раз столько, сколько
захотим, — тогда вы мне поверите?
— Позвольте… Главное заключается в том, что не нужно терять дорогого времени, а потом действовать зараз
и здесь
и там. Одним словом, устроить некоторый дуэт,
и все пойдет как по нотам… Если бы Сергей Привалов
захотел, он давно освободился бы от опеки с обязательством выплатить государственный долг по заводам в известное число лет. Но он этого не
захотел сам…
Видите ли, необходимо было войти в соглашение кое с кем, а затем не поскупиться насчет авансов, но Привалов ни о том, ни о другом
и слышать не
хочет.
Из-за этого
и дело затянулось, но Nicolas может устроить на свой страх то, чего не
хочет Привалов,
и тогда все ваше дело пропало, так что вам необходим в Петербурге именно такой человек, который не только следил бы за каждым шагом Nicolas, но
и парализовал бы все его начинания,
и в то же время устроил бы конкурс…
— Привалов… Гм… Привалов очень сложная натура,
хотя он кажется простачком. В нем постоянно происходит внутренняя борьба… Ведь вместе с правами на наследство он получил много недостатков
и слабостей от своих предков. Вот для вас эти слабости-то
и имеют особенную важность.
— Только помните одно: девицы не идут в счет, от них мало толку. Нужно настоящую женщину… Понимаете? Нужно женщину, которая сумела бы завладеть Приваловым вполне. Для такой роли девицы не пригодны с своим целомудрием,
хотя бывают
и между ними очень умные субъекты.
— А я тебе вот что скажу, — говорил Виктор Васильич, помещаясь в пролетке бочком, — если
хочешь угодить маменьке, заходи попросту, без затей, вечерком… Понимаешь — по семейному делу. Мамынька-то любит в преферанс сыграть, ну, ты
и предложи свои услуги. Старуха без ума тебя любит
и даже похудела за эти дни.
— Ну, к отцу не
хочешь ехать, ко мне бы заглянул, а уж я тут надумалась о тебе. Кабы ты чужой был, а то о тебе же сердце болит… Вот отец-то какой у нас: чуть что —
и пошел…
— Уж не ври, пожалуйста, — с улыбкой заметила старушка
и посмотрела на Привалова прищуренными глазами; она
хотела по выражению его лица угадать произведенное на него Антонидой Ивановной впечатление. «Врет», — решила она про себя, когда Привалов улыбнулся.
— Не может быть. Вы просто
хотите угодить маме
и, вероятно, скучаете страшно.
— Да везде эти диссонансы, Сергей Александрыч,
и вы, кажется, уже испытали на себе их действие. Но у отца это прорывается минутами, а потом он сам раскаивается в своей горячности
и только из гордости не
хочет открыто сознаться в сделанной несправедливости. Взять хоть эту историю с Костей. Вы знаете, из-за чего они разошлись?
— С той разницей, что вы
и Костя совершенно иначе высказались по поводу приисков: вы не
хотите быть золотопромышленником потому, что считаете такую деятельность совершенно непроизводительной; Костя, наоборот, считает золотопромышленность вполне производительным трудом
и разошелся с отцом только по вопросу о приисковых рабочих… Он рассказывает ужасные вещи про положение этих рабочих на золотых промыслах
и прямо сравнил их с каторгой, когда отец настаивал, чтобы он ехал с ним на прииски.
— Да по всему: у вас просто сердце не лежит к заводскому делу, а Костя в этом отношении фанатик. Он решительно
и знать ничего не
хочет, кроме заводского дела.
— Как вы нашли доктора? — спрашивала Надежда Васильевна, когда доктор уехал. — Он произвел на вас неприятное впечатление своей вежливостью
и улыбками? Уж это его неисправимый недостаток, а во всем остальном это замечательный, единственный человек. Вы полюбите его всей душой, когда узнаете поближе. Я не
хочу захваливать его вперед, чтобы не испортить вашего впечатления…
Как Привалов ни откладывал своего визита к Ляховскому, ехать было все-таки нужно,
и в одно прекрасное утро он отправился к Половодову, чтобы вместе с ним ехать к Ляховскому. Половодова не было дома,
и Привалов
хотел вернуться домой с спокойной совестью, что на этот раз уж не он виноват.
— Ах, какой хитрый… — кокетливо проговорила Половодова, хлопая по ручке кресла. — Вы
хотите поймать меня
и обличить в выдумке? Нет, успокойтесь: я встретила вас в конце Нагорной улицы, когда вы подходили к дому Бахаревых. Я, конечно, понимаю, что ваша голова была слишком занята, чтобы смотреть по сторонам.
Половодов скрепя сердце тоже присел к столу
и далеко вытянул свои поджарые ноги; он смотрел на Ляховского
и Привалова таким взглядом, как будто
хотел сказать: «Ну, друзья, что-то вы теперь будете делать… Посмотрим!» Ляховский в это время успел вытащить целую кипу бумаг
и бухгалтерских книг, сдвинул свои очки совсем на лоб
и проговорил деловым тоном...
Привалов напрасно искал глазами
хотя одного живого места, где можно было бы отдохнуть от всей этой колоссальной расписанной
и раззолоченной бессмыслицы, которая разлагалась под давлением собственной тяжести, — напрасные усилия.