1. Русская классика
  2. Писемский А. Ф.
  3. Люди сороковых годов
  4. Глава 5. Похороны — Часть 5

Люди сороковых годов

1869

V

Похороны

Вихрову не удалось в другой раз побывать у Клеопатры Петровны. Не прошло еще и недели, как он получил от Катишь запечатанное черною печатью письмо.

«Добрый Павел Михайлович, — писала она не столь уже бойким почерком, — нашего общего друга в прошедшую ночь совершенно неожиданно не стало на свете. Мы с ней еще не спали, а сидели и разговаривали об вас. Она меня просила, чтобы я поутру послала сказать вам, чтобы вы непременно приезжали играть в карты; вот вы и приедете к ней, но на другого рода карты — карты страшные, тяжелые!.. Вдруг она приподнялась на постели, обняла меня, вскрикнула и лежала уже бездыханная в моих объятиях… Вообразите мой ужас: я сама закричала как сумасшедшая, едва дозвалась людей и положила труп на постель. Все кончено! Упокой, господи, душу усопшей рабы твоей! Пишу это письмо к вам на рассвете; солнце только что еще показалось, но наше дорогое солнце никогда не взойдет для нас…»

На этом месте видно было, что целый ливень слез упал на бумагу.

«Снаряжать ее похороны приезжайте завтра же и денег с собой возьмите. У нее всего осталось 5 рублей в бумажнике. Хорошо, что вас, ангела-хранителя, бог послал, а то я уж одна потерялась бы!

Ваша Катишь».

Вихров, прочитав это письмо, призвал Грушу и показал ей его.

— Вот ты говорила, что не умрет; умерла — радуйся! — сказал он ей досадливым голосом.

Груша только уж молчала и краснела в лице. Вихров все эти дни почти не говорил с нею. На этот раз она, наконец, не вытерпела и бросилась целовать его руку и плечо.

— Виновата, барин, виновата, — говорила она.

Вихров поцеловал ее в голову.

— Ну то-то же, вперед такого вздора не думай! — проговорил он.

— Не буду, барин, — отвечала Груша; а потом, помолчав несколько, прибавила: — Мне можно, барин, сходить к ним на похороны-то?

— Зачем же тебе?

— Да вот я говорила-то про них; ведь это грешно: я хоть помолюсь за них, — отвечала Груня.

— Если с этою целью, а не из пустого любопытства, то ступай! — разрешил ей Вихров.

После того он, одевшись в черный фрак и жилет, поехал.

В маленьком домике Клеопатры Петровны окна были выставлены и горели большие местные свечи. Войдя в зальцо, Вихров увидел, что на большом столе лежала Клеопатра Петровна; она была в белом кисейном платье и с цветами на голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и сухая, как бы сделанная из кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь тем, что в зале никого не было, он подошел, взял ее за руку, которая едва послушалась его.

— Клеопатра Петровна, — сказал он вслух, — если я в чем виноват перед вами, то поверьте мне, что мученьями моей совести, по крайней мере, в настоящую минуту я наказан сторицею! — И потом он наклонился и сначала поцеловал ее в голову, лоб, а потом и в губы.

Катишь, догадавшись по экипажу Вихрова, что он приехал, вышла к нему из соседней комнаты. Выражение лица ее было печально, но торжественно.

— Клеопаша всегда желала быть похороненною в их приходе рядом с своим мужем. «Если, говорит, мы несогласно жили с ним в жизни, то пусть хоть на страшном суде явимся вместе перед богом!» — проговорила Катишь и, кажется, вряд ли не сама все это придумала, чтобы хоть этим немного помирить Клеопатру Петровну с ее мужем: она не только в здешней, но и в будущей даже жизни желала устроивать счастье своих друзей.

— Съездите теперь к этим господам, у которых дроги, и скажите, чтобы их отпустили в деревню, и мне тоже дайте денег; здесь надобно сделать кой-какие распоряжения.

Вихров дал ей денег и съездил как-то механически к господам, у которых дроги, — сказал им, что надо, и возвратился опять в свое Воздвиженское. Лежащая на столе, вся в белом и в цветах, Клеопатра Петровна ни на минуту не оставляла его воображения. На другой день он опять как-то машинально поехал на вынос тела и застал, что священники были уже в домике, а на дворе стояла целая гурьба соборных певчих. Катишь желала как можно параднее похоронить свою подругу. Гроб она также заказала пренарядный.

— Ничего, растряхайте-ка ваш кармашек! Она стоит, чтобы вы ее с почетом похоронили, — говорила она Вихрову.

Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это пошло в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь шла по средине улицы и вела только что не за руку с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в церковь, она отпустила его и велела приезжать ему на другой день часам к девяти на четверке, чтобы после службы проводить гроб до деревни.

Вихров снова возвратился домой каким-то окаменелым. Теперь у него в воображении беспрестанно рисовался гроб и положенные на него цветы.

Поутру он, часу в девятом, приехал в церковь. Кроме Катишь, которая была в глубоком трауре и с плерезами, он увидел там Живина с женою.

— Умерла, брат, — проговорил тот каким-то глухим голосом.

— Да, умерла, — повторил Вихров.

Юлия только внимательно смотрела на Вихрова. Живин, заметивши, что приятель был в мрачном настроении, сейчас же, разумеется, пожелал утешить его, или, лучше сказать, пооблить его холодною водою.

— Последний-то обожатель ее, господин Ханин, говорят, и не был у нее, пока она была больна, — сказал он.

Вихрову досадно и неприятно было это слышать.

— Ну, не время говорить подобные вещи, — сказал он.

В половине обедни в церковь вошел Кергель. Он не был на этот раз такой растерянный; напротив, взор у него горел радостью, хотя, сообразно печальной церемонии, он и старался иметь печальный вид. Он сначала очень усердно помолился перед гробом и потом, заметив Вихрова, видимо, не удержался и подошел к нему.

— Спешу пожать вашу руку и поблагодарить вас, — сказал он и, взяв руку Вихрова, с чувством пожал ее.

— Что такое? За что? — спросил его тот.

— От его превосходительства Сергея Григорьича (имя Абреева) прислан мне запрос через полицию, чтобы я прислал мой формулярный список для определения меня в полицеймейстеры.

— Вот как! — произнес Вихров с удовольствием. — Значит, письмо подействовало!

— Да как же, помилуйте! — продолжал Кергель с каким-то даже трепетом в голосе. — Я никак не ожидал и не надеялся быть когда-нибудь полицеймейстером — это такая почетная и видная должность!.. Конечно, я всю душу и сердце положу за его превосходительство Сергея Григорьича, но и тем, вероятно, не сумею возблагодарить ни его, ни вас!.. А мне еще и Катерине Дмитриевне надобно передать радостное для нее известие, — прибавил он после нескольких минут молчания и решительно, кажется, не могший совладать с своим нетерпением.

— А разве и об ней есть запрос? — спросил Вихров.

— И об ней, и она, наверно, будет определена, — отвечал Кергель и, осторожно перейдя на ту сторону, где стояла Катишь, подошел к ней и начал ей передавать приятную новость; но Катишь была не такова: когда она что-нибудь делала для других, то о себе в эти минуты совершенно забывала.

— Ну, после как-нибудь расскажете, мне не до того, — отвечала она, и все внимание ее было обращено на церемонию отпевания.

В одном из углов церкви Вихров увидал также и Грушу, стоявшую там, всю в черном, и усерднейшим образом кланявшуюся в землю: она себя в самом деле считала страшно согрешившею против Клеопатры Петровны.

Когда, наконец, окончилась вся эта печальная церемония и гроб поставили на дроги, Живин обратился к Вихрову:

— А ты поедешь провожать до деревни?

— Да, — отвечал тот мрачно.

— Прощайте, Вихров, — сказала ему Юлия с каким-то особенным ударением. — Я сегодня убедилась, что у вас прекрасное сердце.

Кергель между тем, как бы почувствовав уже в себе несколько будущего полицеймейстера, стал шумно распоряжаться экипажами. Одним велел подъехать, другим отъехать, дрогам тронуться.

Катишь все время сохраняла свой печальный, но торжественный вид. Усевшись с Вихровым в коляску, она с важностью кивнула всем прочим знакомым головою, и затем они поехали за гробом.

Вскоре после того пришлось им проехать Пустые Поля, въехали потом и в Зенковский лес, — и Вихров невольно припомнил, как он по этому же пути ездил к Клеопатре Петровне — к живой, пылкой, со страстью и нежностью его ожидающей, а теперь — что сталось с нею — страшно и подумать! Как бы дорого теперь дал герой мой, чтобы сразу у него все вышло из головы — и прошедшее и настоящее!

— Последний уж раз я еду по этой дорожке, — проговорила вдруг Катишь, залившись горькими слезами.

Вихров взглянул на нее — и тоже не утерпел и заплакал.

— Ну, будет, пощадите меня, — сказал он, взяв и сжимая ее руку.

— Я очень рада, что хоть вы одни понимаете, как можно было любить эту женщину, — бормотала Катишь, продолжая плакать.

Она в самом деле любила Клеопатру Петровну больше всех подруг своих. После той размолвки с нею, о которой когда-то Катишь писала Вихрову, она сама, первая, пришла к ней и попросила у ней прощения. В Горохове их ожидала уже вырытая могила; опустили туда гроб, священники отслужили панихиду — и Вихров с Катишь поехали назад домой. Всю дорогу они, исполненные своих собственных мыслей, молчали, и только при самом конце их пути Катишь заговорила:

— Кергель сказывал, что меня непременно определят в сестры милосердия; ну, я покажу, как русская дама может быть стойка и храбра, — заключила она и молодцевато махнула головою.

Вихров всю почти ночь после того не спал и все ходил взад и вперед по кабинету.

— Я, решительно я убил эту женщину! Женись я на ней, она была бы счастлива и здорова, — говорил он.

И это почти была правда. После окончательной разлуки с ним Клеопатра Петровна явно не стала уже заботиться ни о добром имени своем, ни о здоровье, — ей все сделалось равно.

Оглавление

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я