Люди сороковых годов

То, что Вихров не был у Захаревских и даже уехал из города, не зайдя проститься с ними, — все это сильно огорчало не только Юлию, отчасти понимавшую причину тому, но и Виссариона, который поэтому даже был (в первый раз, может быть, во всю жизнь свою) в самом сквернейшем расположении духа. Судя несколько по своим собственным поступкам, он стал подозревать, что уж не было ли между сестрой и Вихровым чего-нибудь серьезного и что теперь тот отлынивает, тем более, что Юлия была на себя не похожа и проплакивала почти целые дни. Виссарион решился непременно расспросить ее об этом.

— Интересно мне знать, — заговорил он однажды, ходя взад и вперед по комнате и как бы вовсе не желая ничего этим сказать, — говорила ли ты когда-нибудь и что-нибудь с этим господином о любви?

— Никогда и ничего, — отвечала Юлия.

— О, вздор какой! — воскликнул инженер.

— Уверяю тебя! — повторила Юлия совершенно искренним голосом.

«Ну, когда еще в таком положении дело, так это пустяки, вздор!» — успокоил себя мысленно Виссарион.

— Так у вас, может быть, все это одним пуфом и кончится? — присовокупил он.

— Всего вероятнее!.. — сказала Юлия, и голос ее при этом дрожал: сознавая, что она не в состоянии уже будет повторить своего признания Вихрову, она решилась сама ничего не предпринимать, а выжидать, что будет; но Виссарион был не такого характера. Он любил все и как можно скорей доводить до полной ясности. Услыхав, что Вихров вернулся со следствия, но к ним все-таки нейдет, он сказал сестре не без досады:

— Что же этот ваш возлюбленный не жалует?

В ответ на это Юлия устремила только на брата умоляющий взор.

— Пошли за ним, если хочешь… — присовокупил Виссарион.

— Если он не хочет идти, зачем же посылать за ним? — возразила Юлия.

— Ну, так я сам пойду к нему и посмотрю, что он там делает, — произнес почти со злобою Виссарион: ему до души было жаль сестры.

Когда Вихрову сказали, что пришел Захаревский, он, по какому-то предчувствию, как бы отгадывая причину его прихода, невольно сконфузился. У Виссариона не сорвалось это с глазу.

«Он однако потрухивает, как видно, меня?» — подумал он про себя.

— Что это, батюшка, вы за штуку выкинули? — произнес он затем вслух. — Уехали совсем из города и не зашли даже проститься.

— Невозможно было: губернатор меня экстренно послал и под присмотром еще попа.

— Что за вздор такой — экстренно послал?.. Невозможно было на две минуты забежать проститься!.. — говорил инженер и затем, сев напротив Вихрова, несколько минут смотрел ему прямо в лицо.

Тот при этом явно покраснел.

— Что это вы, устали, что ли, или больны? — спросил Виссарион.

— И устал и болен! — отвечал Вихров.

— Все это проистекает оттого-с, — продолжал инженер, — что вы ужасно какую нелепую жизнь ведете.

— Я? — спросил Вихров, несколько уже и удивленный бесцеремонностью такого замечания.

— Да, вы!.. Жениться вам надо непременно!

— Но отчего же вы сами не женитесь?

— Оттого, что я совершенно неспособен к женатой жизни: мне всякая женщина в неделю же надоедает!

— Но, может быть, и я такой же! — проговорил Вихров.

— Ну, нет, вы постоянны: вот вы экономке вашей сколько времени верны!

Виссарион под именем экономки разумел Груню.

— А вы думаете, что я в отношении ее могу быть верен и неверен?

— Совершенно уверен в том, — подхватил Виссарион.

— Кто же вам сказал это? — спросил Вихров.

— Мои собственные глаза.

— Ваши глаза совершенно вас обманывают.

— Не шутя?

— Не шутя обманывают!

Вихров не хотел Виссариона посвящать ни в какую свою тайну.

«Черт знает, ничего тут не понимаю!» — думал между тем инженер, в самом деле поставленный в недоумение: Груню он считал главной и единственною виновницею того, что Вихров не делал предложения его сестре.

— Что же, вы зайдете ли когда-нибудь к нам? Осчастливите ли вашим посещением? — полушутил, полусерьезно говорил он, вставая с тем, чтобы уйти.

— Я сегодня же вечером буду у вас, — отвечал, опять немного растерявшись, Вихров.

— Но вечером мы с сестрой у Пиколовой будем… Там будет губернатор, и прочее, и прочее, — проговорил Виссарион.

— А, и прекрасно, и я туда же приеду! — подхватил Вихров, очень обрадованный тем, что он встретится в первый раз с Юлией в обществе.

— Приезжайте! — сказал инженер и ушел.

Когда он возвратился в комнату сестры, то лицо его снова приняло недоумевающее выражение.

— Хоть зарежь, ничего тут не понимаю! — произнес он и, усевшись на стул, почти до крови принялся кусать себе ногти, — до того ему была досадна вся эта неопределенная чепуха.

Вихров, между тем, еще до свидания с Виссарионом, очень много и серьезно думал о своих отношениях к Юлии. Что он не любил ее совершенно, в этом он не сомневался нисколько, — точно так же, как теперь он очень хорошо понимал, что не любил и Фатееву и что не чувствовал также особой привязанности и к преданной ему Груне; но отчего же это?.. Что за причина тому была?.. Не оставалось никакого сомнения, что между ним и всеми этими женщинами стояла всегда, постоянно и неизменно Мари — и заслоняла их собой. Не сомневался уж он нисколько, что он одну только ее в жизни своей любил и любит до сих пор; но что же она к нему чувствует? Конечно, ее внезапный отъезд из Москвы, почти нежное свидание с ним в Петербурге, ее письма, дышащие нежностью, давали ему много надежды на взаимность, но все-таки это были одни только надежды — и если она не питает к нему ничего, кроме дружбы, так лучше вырвать из души и свое чувство и жениться хоть на той же Юлии, которая, как он видел очень хорошо, всю жизнь будет боготворить его!

Когда Виссарион ушел от него, он окончательно утвердился в этом намерении — и сейчас же принялся писать письмо к Мари, в котором он изложил все, что думал перед тем, и в заключение прибавлял: «Вопрос мой, Мари, состоит в том: любите ли вы меня; и не говорите, пожалуйста, ни о каких святых обязанностях: всякая женщина, когда полюбит, так пренебрегает ими; не говорите также и о святой дружбе, которая могла бы установиться между нами. Я хочу любви вашей полной, совершенной; если нет в вас ее ко мне, так и не щадите меня — прямо мне скажите о том!»

Отослав это письмо на почту, Вихров отправился к Пиколовым, у которых вечер застал в полном разгаре.

Начальник губернии был уж там. Он всегда у m-me Пиколовой был очень весел и даже отчасти резов. Белобрысый муж ее с улыбающимся лицом ходил по ярко освещенным комнатам. Он всегда очень любил, когда начальник губернии бывал у них в гостях, даже когда это случалось и в его отсутствие, потому что это все-таки показывало, что тот не утратил расположения к их семейству, а расположением этим Пиколов в настоящее время дорожил больше всего на свете, так как начальник губернии обещался его представить на имеющуюся в скором времени открыться вакансию председателя уголовной палаты. Должности этой Пиколов ожидал как манны небесной — и без восторга даже не мог помыслить о том, как он, получив это звание, приедет к кому-нибудь с визитом и своим шепелявым языком велит доложить: «Председатель уголовной палаты Пиколов!» Захаревские тоже были у Пиколовых, но только Виссарион с сестрой, а прокурор не приехал: у того с каждым днем неприятности с губернатором увеличивались, а потому они не любили встречаться друг с другом в обществе — достаточно уже было и служебных столкновений.

Виссарион Захаревский в полной мундирной форме, несмотря на смелость своего характера, как-то конфузливо держал себя перед начальником губернии и напоминал собой несколько собачку, которая ходит на задних лапках перед хозяином. Юлия, бледная, худая, но чрезвычайно тщательно причесанная и одетая, полулежала на кушетке и почти не спускала глаз с дверей: Виссарион сказал ей, что Вихров хотел приехать к Пиколовым.

Когда герой мой вошел, начальник губернии почти с нежностью встретил его.

— Здравствуйте, Вихров! — воскликнул он, протягивая ему ладонью вверх свою широкую руку, в которую Вихров и поспешил положить свою руку.

— От души благодарю вас, что приехали запросто!.. — говорила хозяйка дома, делая ему ручкой из-за стола, за которым она сидела, загороженная с одной стороны Юлией, а с другой — начальником губернии. — А у меня к вам еще просьба будет — и пребольшая, — прибавила она.

— Уж опять не театр ли? — спросил ее Вихров.

— Ах, нет, Вихров, гораздо скучней того — дело!

— Дело, которое madame Пиколова желает возложить на вас! — сказал полушутя и полусерьезно начальник губернии.

— Madame Пиколова? — переспросил его Вихров.

— Да! — подтвердил губернатор.

Вихров на это только усмехнулся.

— А я к вам было сегодня вечером хотел прийти, — отнесся он к Юлии.

— К нам хотели?.. — И еще что-то такое сказала Юлия, устремляя на него кроткий взгляд.

Вихров не знал — сесть ли ему около нее или нет; однако он сел, но что говорить — решительно не находился.

— Куда же это вы в последнее время ездили? — спросила его сама Юлия.

Вихров несказанно обрадовался этому вопросу. Он очень подробным образом стал ей рассказывать свое путешествие, как он ехал с священником, как тот наблюдал за ним, как они, подобно низамским убийцам [Низамские убийцы. – Низамы – название турецких солдат регулярной армии.], ползли по земле, — и все это он так живописно описал, что Юлия заслушалась его; у нее глаза даже разгорелись и лицо запылало: она всегда очень любила слушать, когда Вихров начинал говорить — и особенно когда он доходил до увлечения.

— Я готова, чтобы вы чаще от нас уезжали и рассказывали потом нам такие интересные вещи, — проговорила она.

Чтобы разговор как-нибудь не перешел на личные отношения, Вихров принялся было рассказывать и прежнее свое путешествие в Учню, но в это время к нему подошла хозяйка дома и, тронув его легонько веером по плечу, сказала ему:

— На два слова в кабинет, Вихров! — И они пошли. Белобрысый муж m-me Пиколовой тоже последовал за ними, как-то глупо улыбаясь своим широким ртом.

— Вот видите ли что! — начала m-me Пиколова. — Мы с братцем после маменьки, когда она померла, наследства не приняли; долги у нее очень большие были, понимаете… но брат после того вышел в отставку; ну, и что же молодому человеку делать в деревне — скучно!.. Он и стал этим маменькиным имением управлять.

— Опекуном, то есть, назначен был, как следует — опекой, — поправил ее муж.

— Ну, опекуном там, что ли, очень мне нужно это! — возразила ему с досадой m-me Пиколова и продолжала: — Только вы знаете, какие нынче года были: мужики, которые побогатей были, холерой померли; пожар тоже в доме у него случился; рожь вон все сам-друг родилась… Он в опекунской-то совет и не платил… «Из чего, говорит, мне платить-то?.. У меня вон, говорит, какие все несчастия в имении».

— И у него на все это и удостоверения есть от полиции, — пояснил опять за жену сам Пиколов.

— Да, у него все эти и бумаги есть! — подхватила она. — И он их представил туда. Только вдруг оттуда глупую этакую бумагу пишут к Ивану Алексеевичу… что, как это там сказано… что все это неблагонамеренные действия опекуна… Хорошо, конечно, что Иван Алексеевич так расположен к нам… Он привозит ко мне эту бумагу. «Вот, говорит, напишите брату!..» Я пишу ему… Он прискакал, как сумасшедший: «Я, говорит, желаю, чтобы все это обследовали; кто, говорит, из чиновников особых поручений Ивана Алексеевича самый благородный человек?..» Я говорю: «Благородней Вихрова у него нет!» Так вот вы, monsieur Вихров, съездите, пожалуйста, к брату в деревню и поправьте все это.

Как ни бестолково m-me Пиколова рассказывала, однако Вихров очень хорошо понял, что во всей этой истории скрывались какие-нибудь сильные плутни ее братца.

— Вы бы гораздо лучше сделали, если бы попросили на это дело какого-нибудь другого чиновника: я в службе мнителен и могу очень повредить вашему брату, — сказал он.

— Ни за что, ни за что!.. И слышать вас не хочу! — воскликнула m-me Пиколова, зажимая себе даже уши. — Вы добрый, милый, съездите и поправите все это, а мне уж пора к Ивану Алексеевичу, а то он, пожалуй, скучать будет!.. — заключила она и ушла из кабинета.

Пиколов и Вихров, оставшись вдвоем, некоторое время молчали.

— Но что за человек — брат вашей супруги? — спросил, наконец, последний.

— Он человек умный и расчетливый, только вот, знаете, этак, любит направо и налево карточкой перекинуть! — отвечал Пиколов и представил рукой, как мечут банк.

— Может быть, на эти карточки он все доходы с имения и проигрывал, — заметил ему Вихров.

— Нет, нет! — возразил Пиколов, засмеявшись своим широким ртом.

Покуда они разговаривали таким образом, в гостиной послышался сначала громкий, веселый разговор, наконец крик, визг, так что Вихров не утерпел и спросил:

— Что это такое там?

— Так себе, ничего, шалят! — отвечал Пиколов.

В гостиной, в самом деле, шалили. Сначала сели играть в карты — губернатор, m-me Пиколова, инженер и Юлия — в фофаны; ну, и, как водится, фофана положили под подсвечник; m-me Пиколова фофана этого украла, начальник губернии открыл это.

— Зачем вы это сделали, зачем?! — говорил он и ударил ее по руке.

M-me Пиколова ударила сама его и довольно сильно; при этом одна свеча потухла от их движения.

— Когда вы затушили свечку, так я затушу другую, — сказал начальник губернии.

— Ах, не смейте! — кричала Пиколова.

— Захаревский, затушите прочие свечи! — кричал начальник губернии, задувая сам свою свечу.

Виссарион, не задумавшись, сейчас же исполнил это приказание, задул все остальные свечи; в гостиной сделалась совершенная темнота. Начальник губернии начал ловить m-me Пиколову, а она от него бегала из угла в угол. В эту минуту в гостиную возвратились Пиколов и Вихров. Последний едва рассмотрел прижавшуюся в углу Юлию.

— Что такое? — спросил он ее.

— Ах, защитите меня, чтобы он на меня как-нибудь не набежал, — сказала она.

Вихров стал около нее в защиту, начальник губернии между тем продолжал бегать за Пиколовой.

— На диване, на диване, ваше превосходительство! — подсказывал ему инженер.

Начальник губернии бросился на диван, но m-me Пиколова нагнулась под стул и ускользнула от него.

— В ту комнату, ваше превосходительство, улетела, — продолжал ему подсказывать Виссарион.

M-me Пиколова, в самом деле, убежала в одну из задних комнат.

Начальник губернии, очень хорошо знавший расположение дома, тоже побежал за ней — и они там что-то долго оставались. Наконец сам m-r Пиколов взял загашенные свечи, сходил с ними в зало и внес их в гостиную: он знал, когда это надо было сделать.

— Как расшалились они, ужас! — говорил он.

Невдолге после того возвратились губернатор и m-me Пиколова, которая уже не бежала, а шла довольно тихо.

— Вы гадкий, противный! — говорила она губернатору.

— Вы сами деретесь, сами деретесь! — отвечал ей тот.

— Что же это, они всегда так забавляются? — спросил Вихров Юлию.

— Не знаю, — отвечала та, и на губах ее появилась какая-то презрительная улыбка.