Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице
и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти
и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза
и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай
и сахар. Если ж
и были
какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (в сторону).Прошу посмотреть,
какие пули отливает!
и старика отца приплел! (Вслух.)
И на долгое время изволите ехать?
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом
и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с
какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то
и есть этот чиновник.
Почтмейстер. Куды воротить! Я,
как нарочно, приказал смотрителю дать самую лучшую тройку; черт угораздил дать
и вперед предписание..
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул!
какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны
и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Лука Лукич. Не могу, не могу, господа. Я, признаюсь, так воспитан, что, заговори со мною одним чином кто-нибудь повыше, у меня просто
и души нет
и язык
как в грязь завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте!
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе
и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так,
как фельдъегеря, катили
и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
И тут настала каторга
Корёжскому крестьянину —
До нитки разорил!
А драл…
как сам Шалашников!
Да тот был прост; накинется
Со всей воинской силою,
Подумаешь: убьет!
А деньги сунь, отвалится,
Ни дать ни взять раздувшийся
В собачьем ухе клещ.
У немца — хватка мертвая:
Пока не пустит по миру,
Не отойдя сосет!
Ой! ночка, ночка пьяная!
Не светлая, а звездная,
Не жаркая, а с ласковым
Весенним ветерком!
И нашим добрым молодцам
Ты даром не прошла!
Сгрустнулось им по женушкам,
Оно
и правда: с женушкой
Теперь бы веселей!
Иван кричит: «Я спать хочу»,
А Марьюшка: —
И я с тобой! —
Иван кричит: «Постель узка»,
А Марьюшка: — Уляжемся! —
Иван кричит: «Ой, холодно»,
А Марьюшка: — Угреемся! —
Как вспомнили ту песенку,
Без слова — согласилися
Ларец свой попытать.
И точно: час без малого
Последыш говорил!
Язык его не слушался:
Старик слюною брызгался,
Шипел!
И так расстроился,
Что правый глаз задергало,
А левый вдруг расширился
И — круглый,
как у филина, —
Вертелся колесом.
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Заслуги, имя древнее
Помещик поминал,
Царевым гневом, Божиим
Грозил крестьянам, ежели
Взбунтуются они,
И накрепко приказывал,
Чтоб пустяков не думала,
Не баловалась вотчина,
А слушалась господ!
Над прудом реют ласточки;
Какие-то комарики,
Проворные
и тощие,
Вприпрыжку, словно посуху,
Гуляют по воде.
Есть грязная гостиница,
Украшенная вывеской
(С большим носатым чайником
Поднос в руках подносчика,
И маленькими чашками,
Как гусыня гусятами,
Тот чайник окружен),
Есть лавки постоянные
Вподобие уездного
Гостиного двора…
Что тут, под этой липою,
Жена моя призналась мне,
Что тяжела она
Гаврюшей, нашим первенцем,
И спрятала на грудь мою
Как вишня покрасневшее
Прелестное лицо?..
Не подозрителен
Крестьянин коренной,
В нем мысль не зарождается,
Как у людей достаточных,
При виде незнакомого,
Убогого
и робкого...
Г-жа Простакова.
И тебя, мой батюшка, видно воспитывали,
как красную девицу. Братец, прочти, потрудись.
Г-жа Простакова. Ах,
какая страсть, Адам Адамыч! Он же
и так вчера небережно поужинал.
Стародум. О сударыня! До моих ушей уже дошло, что он теперь только
и отучиться изволил. Я слышал об его учителях
и вижу наперед,
какому грамотею ему быть надобно, учася у Кутейкина,
и какому математику, учася у Цыфиркина. (К Правдину.) Любопытен бы я был послушать, чему немец-то его выучил.
Митрофан.
И теперь
как шальной хожу. Ночь всю така дрянь в глаза лезла.
— Кто его знает,
какой он веры? — шептались промеж себя глуповцы, — может,
и фармазон?
Надели на Евсеича арестантский убор
и, «подобно невесте, навстречу жениха грядущей», повели в сопровождении двух престарелых инвалидов на съезжую. По мере того
как кортеж приближался, толпы глуповцев расступались
и давали дорогу.
В одной письме развивает мысль, что градоначальники вообще имеют право на безусловное блаженство в загробной жизни, по тому одному, что они градоначальники; в другом утверждает, что градоначальники обязаны обращать на свое поведение особенное внимание, так
как в загробной жизни они против всякого другого подвергаются истязаниям вдвое
и втрое.
—
И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж
и не знаю
как!"За что же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я ему. А он не то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", —
и был таков.
Ходя по улицам с опущенными глазами, благоговейно приближаясь к папертям, они
как бы говорили смердам:"Смотрите!
и мы не гнушаемся общения с вами!", но, в сущности, мысль их блуждала далече.
Ибо желать следует только того, что к достижению возможно; ежели же будешь желать недостижимого,
как, например, укрощения стихий, прекращения течения времени
и подобного, то сим градоначальническую власть не токмо не возвысишь, а наипаче сконфузишь.
Вышел вперед белокурый малый
и стал перед градоначальником. Губы его подергивались, словно хотели сложиться в улыбку, но лицо было бледно,
как полотно,
и зубы тряслись.
Какие суть градоначальниковы права
и обязанности?
Один только раз он выражается так:"Много было от него порчи женам
и девам глуповским",
и этим
как будто дает понять, что,
и по его мнению, все-таки было бы лучше, если б порчи не было.
Какой-то начетчик запел на реках вавилонских [«На реках вавилонских» — по библейскому преданию, песнь древних евреев.]
и, заплакав, не мог кончить; кто-то произнес имя стрельчихи Домашки, но отклика ниоткуда не последовало.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел
как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена в нем почти до исступления. Дни
и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось
и наполнило вселенную пылью
и мусором.
И так думал
и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Покуда оставался прошлогодний запас, многие, по легкомыслию, пили, ели
и задавали банкеты,
как будто
и конца запасу не предвидится.
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть
и доплел до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее,
как корни
и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал
и перетаскал на съезжую почти весь город, так что не было дома, который не считал бы одного или двух злоумышленников.
9. Буде который обыватель не приносит даров, то всемерно исследовать,
какая тому непринесению причина,
и если явится оскудение, то простить, а явится нерадение или упорство — напоминать
и вразумлять, доколе не будет исправен.
Не забудем, что летописец преимущественно ведет речь о так называемой черни, которая
и доселе считается стоящею
как бы вне пределов истории. С одной стороны, его умственному взору представляется сила, подкравшаяся издалека
и успевшая организоваться
и окрепнуть, с другой — рассыпавшиеся по углам
и всегда застигаемые врасплох людишки
и сироты. Возможно ли какое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
Узнал бригадир, что Митька затеял бунтовство,
и вдвое против прежнего огорчился. Бунтовщика заковали
и увели на съезжую.
Как полоумная, бросилась Аленка на бригадирский двор, но путного ничего выговорить не могла, а только рвала на себе сарафан
и безобразно кричала...
В то время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть
как бы его гости. Разница между"хозяином"в общепринятом значении этого слова
и"хозяином города"полагалась лишь в том, что последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве
и задумался еще слаще.
"Сижу я, — пишет он, — в унылом моем уединении
и всеминутно о том мыслю,
какие законы к употреблению наиболее благопотребны суть.
Одет в военного покроя сюртук, застегнутый на все пуговицы,
и держит в правой руке сочиненный Бородавкиным"Устав о неуклонном сечении", но, по-видимому, не читает его, а
как бы удивляется, что могут существовать на свете люди, которые даже эту неуклонность считают нужным обеспечивать какими-то уставами.
Они нимало не печалились упразднению начальственной цивилизации
и даже
как будто радовались.
И если б не подоспели тут будочники, то несдобровать бы «толстомясой», полететь бы ей вниз головой с раската! Но так
как будочники были строгие, то дело порядка оттянулось,
и атаманы-молодцы, пошумев еще с малость, разошлись по домам.
О бригадире все словно позабыли, хотя некоторые
и уверяли, что видели,
как он слонялся с единственной пожарной трубой
и порывался отстоять попов дом.
Казалось, благотворные лучи солнца подействовали
и на него (по крайней мере, многие обыватели потом уверяли, что собственными глазами видели,
как у него тряслись фалдочки).
Осматривание достопримечательностей, не говоря о том, что всё уже было видено, не имело для него,
как для Русского
и умного человека, той необъяснимой значительности, которую умеют приписывать этому делу Англичане.
Очевидно, фельетонист понял всю книгу так,
как невозможно было понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не читали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное,
как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки),
и что автор книги был человек совершенно невежественный.
И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович
и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то
и было ужасно.
Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее,
как на солнце, но он видел ее,
как солнце,
и не глядя.
В то время
как он подходил к ней, красивые глаза его особенно нежно заблестели,
и с чуть-заметною счастливою
и скромно-торжествующею улыбкой (так показалось Левину), почтительно
и осторожно наклонясь над нею, он протянул ей свою небольшую, но широкую руку.
Брат лег
и ― спал или не спал ― но,
как больной, ворочался, кашлял
и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один: смерть.
— Я не буду судиться. Я никогда не зарежу,
и мне этого нe нужно. Ну уж! — продолжал он, опять перескакивая к совершенно нейдущему к делу, — наши земские учреждения
и всё это — похоже на березки, которые мы натыкали,
как в Троицын день, для того чтобы было похоже на лес, который сам вырос в Европе,
и не могу я от души поливать
и верить в эти березки!
Одно привычное чувство влекло его к тому, чтобы снять с себя
и на нее перенести вину; другое чувство, более сильное, влекло к тому, чтобы скорее,
как можно скорее, не давая увеличиться происшедшему разрыву, загладить его.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее,
и говорил, что ему хорошо, нигде не больно
и что он чувствует аппетит
и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп,
и попросил еще котлету.
Как ни безнадежен он был,
как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин
и Кити находились этот час в одном
и том же счастливом
и робком,
как бы не ошибиться, возбуждении.