Неточные совпадения
Каждый раз, когда я оглядываюсь назад
и вспоминаю прошлое, передо мной встает фигура верхнеуссурийского гольда Дерсу Узала, ныне покойного. Сердце мое надрывается от тоски,
как только я вспоминаю его
и нашу совместную странническую жизнь.
Путешествуя с Дерсу
и приглядываясь к его приемам, я неоднократно поражался, до
какой степени были развиты в нем эти способности.
Гольд положительно читал следы,
как книгу,
и в строгой последовательности восстанавливал все события.
Перейдя через невысокий хребет, мы попали в соседнюю долину, поросшую густым лесом. Широкое
и сухое ложе горного ручья пересекало ее поперек. Тут мы разошлись. Я пошел по галечниковой отмели налево, а Олентьев — направо. Не прошло
и 2 минут,
как вдруг в его стороне грянул выстрел. Я обернулся
и в это мгновение увидел,
как что-то гибкое
и пестрое мелькнуло в воздухе. Я бросился к Олентьеву. Он поспешно заряжал винтовку, но,
как на грех, один патрон застрял в магазинной коробке,
и затвор не закрывался.
С первого же взгляда я узнал маньчжурскую пантеру, называемую местными жителями барсом. Этот великолепный представитель кошачьих был из числа крупных. Длина его тела от носа до корня хвоста равнялась 1,4 м. Шкура пантеры, ржаво-желтая по бокам
и на спине
и белая на брюхе, была покрыта черными пятнами, причем пятна эти располагались рядами,
как полосы у тигра. С боков, на лапах
и на голове они были сплошные
и мелкие, а на шее, спине
и хвосте — крупные, кольцевые.
Спасаясь от человека, пантера влезает на дерево
и выбирает такой сук, который приходится против ее следов на земле
и, следовательно,
как раз против луча зрения охотника.
С этой стороны местность была так пересечена, что я долго не мог сообразить, куда текут речки
и к
какому они принадлежат бассейну.
Олени отбежали немного
и остановились
как вкопанные, повернув головы в нашу сторону.
Как только лошади были расседланы, их тотчас пустили на свободу. Внизу, под листьями, трава была еще зеленая,
и это давало возможность пользоваться кое-каким подножным кормом.
Влезать на дерево непременно надо самому. Поручать это стрелкам нельзя. Тут нужны личные наблюдения.
Как бы толково
и хорошо стрелок ни рассказывал о том, что он заметил, на основании его слов трудно ориентироваться.
Бедные лошади. Среди камней
и бурелома они должны были остаться голодными. Зато завтра, если нам удастся дойти до земледельческих фанз, мы их накормим
как следует.
Сумерки в лесу всегда наступают рано. На западе сквозь густую хвою еще виднелись кое-где клочки бледного неба, а внизу, на земле, уже ложились ночные тени. По мере того
как разгорался костер, ярче освещались выступавшие из темноты кусты
и стволы деревьев. Разбуженная в осыпях пищуха подняла было пронзительный крик, но вдруг испугалась чего-то, проворно спряталась в норку
и больше не показывалась.
Они плотно прижались друг к другу
и, прикрывшись шинелями, заснули
как убитые.
Незнакомец не рассматривал нас так,
как рассматривали мы его. Он достал из-за пазухи кисет с табаком, набил им свою трубку
и молча стал курить. Не расспрашивая его, кто он
и откуда, я предложил ему поесть. Та к принято делать в тайге.
Наконец я надумал: я предложил ему обменять его старое ружье на новое, но он отказался, сказав, что берданка ему дорога
как память об отце, что он к ней привык
и что она бьет очень хорошо.
Все было так ясно
и так просто, что я удивился,
как этого раньше я не заметил.
— Давно один люди ходи, — говорил Дерсу
как бы про себя. — Люди ходи кончай, дождь ходи. —
И он стал высчитывать, когда был последний дождь.
Для этого удивительного человека не существовало тайн.
Как ясновидящий, он знал все, что здесь происходило. Тогда я решил быть внимательнее
и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего не мог придумать.
Действительно, скоро опять стали попадаться деревья, оголенные от коры (я уже знал, что это значит), а в 200 м от них на самом берегу реки среди небольшой полянки стояла зверовая фанза. Это была небольшая постройка с глинобитными стенами, крытая корьем. Она оказалась пустой. Это можно было заключить из того, что вход в нее был приперт колом снаружи. Около фанзы находился маленький огородик, изрытый дикими свиньями,
и слева — небольшая деревянная кумирня, обращенная
как всегда лицом к югу.
В местах болотистых
и на каменистых россыпях они не прыгали, а ступали осторожно, каждый раз пробуя почву ногой, прежде чем поставить ее
как следует.
Мне хотелось посмотреть,
как живут в тайге китайцы
и чем они занимаются.
Звериные шкуры, растянутые для просушки, изюбровые рога, сложенные грудой в амбаре, панты, подвешенные для просушки, мешочки с медвежьей желчью [Употребляется китайцами
как лекарство от трахомы.], оленьи выпоротки [Плоды стельных маток идут на изготовление лекарств.], рысьи, куньи, собольи
и беличьи меха
и инструменты для ловушек — все это указывало на то, что местные китайцы занимаются не столько земледелием, сколько охотой
и звероловством.
Кругом вся земля была изрыта. Дерсу часто останавливался
и разбирал следы. По ним он угадывал возраст животных, пол их, видел следы хромого кабана, нашел место, где два кабана дрались
и один гонял другого. С его слов все это я представил себе ясно. Мне казалось странным,
как это раньше я не замечал следов, а если видел их, то, кроме направления, в котором уходили животные, они мне ничего не говорили.
Близ земледельческих фанз река Лефу делает небольшую излучину, чему причиной является отрог, выдвинувшийся из южного массива. Затем она склоняется к югу
и, обогнув гору Тудинзу, опять поворачивает к северо-востоку,
какое направление
и сохраняет уже до самого своего впадения в озеро Ханка.
Как раз против Тудинзы река Лефу принимает в себя еще один приток — реку Отрадную. По этой последней идет вьючная тропа на Майхе.
Я не понял, про
какого «человека» он говорил,
и посмотрел на него недоумевающе.
Посредине стада,
как большой бугор, выделялась спина огромного кабана. Он превосходил всех своими размерами
и, вероятно, имел около 250 кг веса. Стадо приближалось с каждой минутой. Теперь ясно были слышны шум сухой листвы, взбиваемой сотнями ног, треск сучьев, резкие звуки, издаваемые самцами, хрюканье свиней
и визг поросят.
Я
как сейчас помню большую голову, настороженные уши, свирепые глаза, подвижную морду с двумя носовыми отверстиями
и белые клыки.
Та к
как кабан любит тереться о стволы елей, кедров
и пихт, жесткая щетина его бывает часто запачкана смолой.
Я любовался,
как работа у него в руках спорилась
и кипела.
Ночь выпала ветреная
и холодная. За недостатком дров огня большого развести было нельзя,
и потому все зябли
и почти не спали.
Как я ни старался завернуться в бурку, но холодный ветер находил где-нибудь лазейку
и знобил то плечо, то бок, то спину. Дрова были плохие, они трещали
и бросали во все стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я слышал,
как он ругал полено, называя его по-своему — «худой люди».
— Его постоянно так гори — все равно кричи, — говорил он кому-то
и при этом изобразил своим голосом,
как трещат дрова. — Его надо гоняй.
Трава колыхалась
и волновалась,
как море.
Вереницы их то подымались кверху, то опускались вниз,
и все разом, ближние
и дальние, проектировались на фоне неба, в особенности внизу, около горизонта, который вследствие этого казался
как бы затянутым паутиной.
После ужина Дерсу
и Олентьев принялись свежевать козулю, а я занялся своей работой. Покончив с дневником, я лег, но долго не мог уснуть. Едва я закрывал глаза,
как передо мной тотчас появлялась качающаяся паутина: это было волнующееся травяное море
и бесчисленные стаи гусей
и уток. Наконец под утро я уснул.
Почва около берегов более или менее твердая, но стоит только отойти немного в сторону,
как сразу попадешь в болото. Среди зарослей скрываются длинные озерки. Эти озерки
и кусты ивняков
и ольшаников, растущие рядами, свидетельствуют о том, что река Лефу раньше текла иначе
и несколько раз меняла свое русло.
—
Как его кричи! — сказал Дерсу. — Худой люди! — Он вскочил
и вылил горячую воду на землю.
Как только начала заниматься заря, пернатое царство поднялось на воздух
и с шумом
и гамом снова понеслось к югу. Первыми снялись гуси, за ними пошли лебеди, потом утки,
и уже последними тронулись остальные перелетные птицы. Сначала они низко летели над землей, но по мере того
как становилось светлее, поднимались все выше
и выше.
Кулик отлетал немного,
и,
как только садился на землю, выпь тотчас же направлялась туда шагом
и, когда подходила близко, бросалась бегом
и старалась ударить его своим острым клювом.
Раза два мы встречали болотных курочек-лысух — черных ныряющих птичек с большими ногами, легко
и свободно ходивших по листьям водяных растений. Но в воздухе они казались беспомощными. Видно было, что это не их родная стихия. При полете они как-то странно болтали ногами. Создавалось впечатление, будто они недавно вышли из гнезда
и еще не научились летать
как следует.
В 11 часов утра мы сделали большой привал около реки Люганки. После обеда люди легли отдыхать, а я пошел побродить по берегу. Куда я ни обращал свой взор, я всюду видел только траву
и болото. Далеко на западе чуть-чуть виднелись туманные горы. По безлесным равнинам кое-где,
как оазисы, темнели пятна мелкой кустарниковой поросли.
Через час я вернулся к своим. Марченко уже согрел чай
и ожидал моего возвращения. Утолив жажду, мы сели в лодку
и поплыли дальше. Желая пополнить свой дневник, я спросил Дерсу, следы
каких животных он видел в долине Лефу с тех пор,
как мы вышли из гор
и начались болота. Он отвечал, что в этих местах держатся козули, енотовидные собаки, барсуки, волки, лисицы, зайцы, хорьки, выдры, водяные крысы, мыши
и землеройки.
Сначала она была бледная, потом стала изумрудно-зеленой,
и по этому зеленому фону,
как расходящиеся столбы, поднялись из-за горизонта два светло-желтых луча.
Утром встали рано, за день утомились
и поэтому,
как только поужинали, тотчас же легли спать.
Погода была теплая; ветра не было совершенно; камыши стояли неподвижно
и как будто дремали.
Олентьев хотел было выйти из лодки, но едва вступил на берег,
как провалился
и увяз по колено.
— Хорошо, капитан, — сказал он мне в ответ. — Тебе сам посмотри, а моя
как ладно, так
и ладно.
Птица,
как говорят охотники, шла валом
и в беспорядке.
Около полудня мы с Дерсу дошли до озера. Грозный вид имело теперь пресное море. Вода в нем кипела,
как в котле. После долгого пути по травяным болотам вид свободной водяной стихии доставлял большое удовольствие. Я сел на песок
и стал глядеть в воду. Что-то особенно привлекательное есть в прибое. Можно целыми часами смотреть,
как бьется вода о берег.
Он стал таять,
и я почувствовал,
как холодные струйки воды потекли по спине.
И,
как бы желая перевести разговор на другую тему, он сказал...