Неточные совпадения
Мне его так же хотелось попотчевать,
как прежних ямщиков, когда они в обмане приличались; но щедрость моя, давая на водку городскому повозчику, побудила софийских ямщиков запрячь мне поскорее лошадей,
и в самое то время, когда я намерялся сделать преступление на спине комиссарской, зазвенел на дворе колокольчик.
Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а
как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то
и споро.
Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек!), —
и ты думаешь, что кусок хлеба
и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом,
как с кубарем,
и тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его в его вертении.
— Вспомни тот день,
как Петрушка пьян был
и не поспел тебя одеть.
Не успел я войти в почтовую избу,
как услышал на улице звук почтового колокольчика,
и чрез несколько минут вошел в избу приятель мой Ч… Я его оставил в Петербурге,
и он намерения не имел оттуда выехать так скоро. Особливое происшествие побудило человека нраву крутого,
как то был мой приятель, удалиться из Петербурга,
и вот что он мне рассказал.
Да
и если б я мог достаточные дать черты каждому души моея движению, то слабы еще были бы они для произведения в тебе подобного тем чувствованиям,
какие в душе моей возникали
и теснилися тогда.
Человек тогда становится просто человек: так, видя приближающуюся кончину, забыли все мы, кто был
какого состояния,
и помышляли о спасении нашем, отливая воду,
как кому споручно было.
Как в темной храмине, свету совсем неприступной, вдруг отверзается дверь
и луч денный, влетев стремительно в среду мрака, разгоняет оный, распростирался по всей храмине до дальнейших ее пределов, — тако, увидев суда, луч надежды ко спасению протек наши души.
Не прошло более получаса,
как судно наше, стоявшее между камней, облегченное от тяжести, всплыло
и развалилося совсем.
Старался его уговорить, чтоб возвратился в Петербург, старался ему доказать, что малые
и частные неустройства в обществе связи его не разрушат,
как дробинка, падая в пространство моря, не может возмутить поверхности воды.
—
И подлинно на сказку похоже; да
как же сказке верить, — сказала жена вполголоса, зевая ото сна, — поверю ли я, что были Полкан, Бова или Соловей-разбойник.
Как скоро полез в чины, то
и число устерсов на столе его начало прибавляться.
А
как попал в наместники
и когда много стало у него денег своих, много
и казенных в распоряжении, тогда стал он к устерсам
как брюхатая баба.
— Ступай же, мой друг,
и как скоро получишь, то возвращайся поспешно
и нимало не медли; я тебе скажу спасибо не одно.
И ну-ну-ну, ну-ну-ну: по всем по трем, вплоть до Питера, к Корзинкину прямо на двор. — Добро пожаловать. Куды
какой его высокопревосходительство затейник, из-за тысячи верст шлет за
какою дрянью. Только барин доброй. Рад ему служить. Вот устерсы теперь лишь с биржи. Скажи, не меньше ста пятидесяти бочка, уступить нельзя, самим пришли дороги. Да мы с его милостию сочтемся. — Бочку взвалили в кибитку; поворотя оглобли, курьер уже опять скачет; успел лишь зайти в кабак
и выпить два крючка сивухи.
Едва у городских ворот услышали звон почтового колокольчика, караульный офицер бежит уже к наместнику (то ли дело,
как где все в порядке)
и рапортует ему, что вдали видна кибитка
и слышен звон колокольчика.
Он требовал лошадей без подорожной;
и как многие повозчики, окружив его, с ним торговались, то он, не дожидаясь конца их торга, сказал одному из них с нетерпением: — Запрягай поскорей, я дам по четыре копейки на версту.
Сие последнее повествуя, рассказывающий возвысил свой голос. — Жена моя, едва сие услышала, обняв меня, вскричала: — Нет, мой друг,
и я с тобою. — Более выговорить не могла. Члены ее все ослабели,
и она упала бесчувственна в мои объятия. Я, подняв ее со стула, вынес в спальную комнату
и не ведаю,
как обед окончался.
Возмущенные соки мыслию стремилися, мне спящу, к голове
и, тревожа нежный состав моего мозга, возбудили в нем воображение. Несчетные картины представлялись мне во сне, но исчезали,
как легкие в воздухе пары. Наконец,
как то бывает, некоторое мозговое волокно, тронутое сильно восходящими из внутренних сосудов тела парами, задрожало долее других на несколько времени,
и вот что я грезил.
Глубочайшее в собрании сем присутствовало молчание; казалося, что все в ожидании были важного
какого происшествия, от коего спокойствие
и блаженство всего общества зависели.
Подобно
как в мрачную атмосферу, густым туманом отягченную, проникает полуденный солнца луч, летит от жизненной его жаркости сгущенная парами влага
и, разделенная в составе своем, частию, улегчася, стремительно возносится в неизмеримое пространство эфира
и частию, удержав в себе одну только тяжесть земных частиц, падает низу стремительно, мрак, присутствовавший повсюду в небытии светозарного шара, исчезает весь вдруг
и, сложив поспешно непроницательной свой покров, улетает на крылех мгновенности, не оставляя по себе ниже знака своего присутствования, — тако при улыбке моей развеялся вид печали, на лицах всего собрания поселившийся; радость проникла сердца всех быстротечно,
и не осталося косого вида неудовольствия нигде.
Я мнил в ослеплении моем, что ненужная казна общественная на государственные надобности не может лучше употребиться,
как на вспоможение нищего, на одеяние нагого, на прокормление алчущего, или на поддержание погибающего противным случаем, или на мзду не радящему о стяжании достоинству
и заслуге.
Вспомнил я, что некогда блаженной памяти нянюшка моя Клементьевна, по имени Прасковья, нареченная Пятница, охотница была до кофею
и говаривала, что помогает он от головной боли.
Как чашек пять выпью, — говаривала она, — так
и свет вижу, а без того умерла бы в три дни.
Кто мир нравственный уподобил колесу, тот, сказав великую истину, не иное что, может быть, сделал,
как взглянул на круглый образ земли
и других великих в пространстве носящихся тел, изрек только то, что зрел.
И покаюся тебе,
как отцу духовному, я лучше ночь просижу с пригоженькою девочкою
и усну упоенный сладострастием в объятиях ее, нежели, зарывшись в еврейские или арабские буквы, в цифири или египетские иероглифы, потщуся отделить дух мой от тела
и рыскать в пространных полях бредоумствований, подобен древним
и новым духовным витязям.
Давно ли то было,
как Вольтер кричал против суеверия до безголосицы; давно ли Фридрих неутолимой его был враг не токмо словом своим
и деяниями, но, что для него страшнее, державным своим примером.
Ответ: кто едет на почте, тот пустяками не занимается
и думает,
как бы лошадей поскорее промыслить.
Но не все думать о старине, не все думать о завтрашнем дне. Если беспрестанно буду глядеть на небо, не смотря на то, что под ногами, то скоро споткнусь
и упаду в грязь… размышлял я.
Как ни тужи, а Новагорода по-прежнему не населишь. Что бог даст вперед. Теперь пора ужинать. Пойду к Карпу Дементьичу.
В шестьдесят лет бела
как снег
и красна
как маков цвет, губки всегда сжимает кольцом; ренского выпьет перед обедом полчарочки при гостях да в чулане стаканчик водки.
На аршин когда меряет, то спускает на вершок; за то его отец любит,
как сам себя; на пятнадцатом году матери дал оплеуху — Парасковья Денисовна, его новобрачная супруга, бела
и румяна.
Но, любезный читатель, ты уже зеваешь. Полно, видно, мне снимать силуэты. Твоя правда; другого не будет,
как нос да нос, губы да губы. Я
и того не понимаю,
как ты на силуэте белилы
и румяна распознаешь.
Они у прежнего помещика были на оброке, он их посадил на пашню; отнял у них всю землю, скотину всю у них купил по цене,
какую сам определил, заставил работать всю неделю на себя, а дабы они не умирали с голоду, то кормил их на господском дворе,
и то по одному разу в день, а иным давал из милости месячину.
Помощниками в исполнении ее велений были ее сыновья
и дочери,
как то
и у ее мужа.
Наконец, превозможенная всеми тремя, принуждена была уступить силе;
и уже сие скаредное чудовище начинал исполнением умышленное,
как жених, возвратившись из господского дома, вошел на двор
и, увидя одного из господчиков у клети, усумнился о их злом намерении.
Мздоимство мое основали они на том, что асессорша за мужнину смерть мстить не желала, а, сопровождаемая своею корыстию
и следуя правилам своего мужа, желала крестьян избавить от наказания, дабы не лишиться своего имения,
как то она говорила.
Гражданин, в
каком бы состоянии небо родиться ему ни судило, есть
и пребудет всегда человек; а доколе он человек, право природы, яко обильный источник благ, в нем не иссякнет никогда;
и тот, кто дерзнет его уязвить в его природной
и ненарушимой собственности, тот есть преступник.
Между тем
как я, сидя на камне, чертил на песке фигуры кой-какие, нередко кривобокие
и кривоугольные, думал я
и то
и се, скачет мимо меня коляска.
Ш.
Как, матка? Сверх того, что в нынешние времена не худо иметь хороший чин, что меня называть будут: ваше высокородие, а кто поглупее — ваше превосходительство; но будет-таки кто-нибудь, с кем в долгие зимние вечера можно хоть поиграть в бирюльки. А ныне сиди, сиди, все одна; да
и того удовольствия не имею, когда чхну, чтоб кто говорил: здравствуй. А
как муж будет свой, то
какой бы насморк ни был, все слышать буду: здравствуй, мой свет, здравствуй, моя душенька…
И какому отцу не захочется, чтобы дети его, хотя в малолетстве, были в знатных чинах, за которыми идут вслед богатство, честь
и разум.
Каким-то образом фортуна, вертясь на курьей ножке, приголубила его;
и сынок мой, не брея еще бороды, стал знатным боярином.
Как желать добра тому, кого не знаю,
и что сие?
Ныне достигли времени, в которое,
как то говорят, рассудок становится определителем делания
и неделания; а лучше сказать, когда чувства, доселе одержимые плавностию младенчества, начинают ощущать дрожание или когда жизненные соки, исполнив сосуд юности, превышать начинают его воскраия, ища стезю свойственным для них стремлениям.
И так к равновесию не иначе приближиться можно,
как трудолюбием.
Если отец в сыне своем видит своего раба
и власть свою ищет в законоположении, если сын почитает отца наследия ради, то
какое благо из того обществу?
Но
как немного более ста лет,
как она населена, то можно судить, сколь развратны были
и первые его жители.
Приезжайте сюда, любезные наши боярыньки московские
и петербургские, посмотрите на их зубы, учитесь у них,
как их содержать в чистоте.
И не приметил,
как вы, мои любезные городские сватьюшки, тетушки, сестрицы, племянницы
и проч., меня долго задержали.
— Анютушка, я, право, не таков,
как я тебе кажуся,
и не таков,
как те, о которых ты говоришь.
— Душа моя, Аннушка, я хотел знать, есть ли у тебя отец
и мать,
как ты живешь, богато ли или убого, весело ли, есть ли у тебя жених?
Да
и так быть должно; ибо кто не знает, с
какою наглостию дворянская дерзкая рука поползается на непристойные
и оскорбительные целомудрию шутки с деревенскими девками.