Неточные совпадения
Городничий. Что, Анна Андреевна? а?
Думала ли ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно: тебе
и во сне
не виделось — просто из какой-нибудь городничихи
и вдруг; фу-ты, канальство! с каким дьяволом породнилась!
Я даже
думаю (берет его под руку
и отводит в сторону),я даже
думаю,
не было ли на меня какого-нибудь доноса.
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе
не будет времени
думать об этом.
И как можно
и с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Городничий.
И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же
и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то
и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше
думаешь… черт его знает,
не знаешь, что
и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что мне нужно есть. Деньги сами собою… Он
думает, что, как ему, мужику, ничего, если
не поесть день, так
и другим тоже. Вот новости!
И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой
и дочкой;
не решился только, с которой начать, —
думаю, прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги.
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих пор ничего
не выслужил в Петербурге. Он
думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу
и дадут. Нет, я бы послал его самого потолкаться в канцелярию.
Бобчинский. А я так
думаю, что генерал-то ему
и в подметки
не станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал? Пойдем расскажем поскорее Аммосу Федоровичу
и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
И тут настала каторга
Корёжскому крестьянину —
До нитки разорил!
А драл… как сам Шалашников!
Да тот был прост; накинется
Со всей воинской силою,
Подумаешь: убьет!
А деньги сунь, отвалится,
Ни дать ни взять раздувшийся
В собачьем ухе клещ.
У немца — хватка мертвая:
Пока
не пустит по миру,
Не отойдя сосет!
— А потому терпели мы,
Что мы — богатыри.
В том богатырство русское.
Ты
думаешь, Матренушка,
Мужик —
не богатырь?
И жизнь его
не ратная,
И смерть ему
не писана
В бою — а богатырь!
Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина… леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит — катается
На колеснице огненной…
Все терпит богатырь!
И точно: час без малого
Последыш говорил!
Язык его
не слушался:
Старик слюною брызгался,
Шипел!
И так расстроился,
Что правый глаз задергало,
А левый вдруг расширился
И — круглый, как у филина, —
Вертелся колесом.
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Заслуги, имя древнее
Помещик поминал,
Царевым гневом, Божиим
Грозил крестьянам, ежели
Взбунтуются они,
И накрепко приказывал,
Чтоб пустяков
не думала,
Не баловалась вотчина,
А слушалась господ!
Пал дуб на море тихое,
И море все заплакало —
Лежит старик без памяти
(
Не встанет, так
и думали!).
Сама лисица хитрая,
По любопытству бабьему,
Подкралась к мужикам,
Послушала, послушала
И прочь пошла,
подумавши:
«
И черт их
не поймет!»
И вправду: сами спорщики
Едва ли знали, помнили —
О чем они шумят…
«Ты — бунтовщик!» — с хрипотою
Сказал старик; затрясся весь
И полумертвый пал!
«Теперь конец!» —
подумалиГвардейцы черноусые
И барыни красивые;
Ан вышло —
не конец!
Идем домой понурые…
Два старика кряжистые
Смеются… Ай, кряжи!
Бумажки сторублевые
Домой под подоплекою
Нетронуты несут!
Как уперлись: мы нищие —
Так тем
и отбоярились!
Подумал я тогда:
«Ну, ладно ж! черти сивые,
Вперед
не доведется вам
Смеяться надо мной!»
И прочим стало совестно,
На церковь побожилися:
«Вперед
не посрамимся мы,
Под розгами умрем...
Софья.
Подумай же, как несчастно мое состояние! Я
не могла
и на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была я скрыть мое чувство.
Скотинин. Я никогда
не думаю и наперед уверен, что коли
и ты
думать не станешь, то Софьюшка моя.
Милон. Я
думаю,
не меньше
и в истории.
Правдин. Как дале
не пойдет, сударыня? Он доучивает Часослов; а там,
думать надобно, примутся
и за Псалтырь.
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа моя! Я вне себя от радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты
и Митрофанушке
не желаю. То — то дядюшка! То-то отец родной! Я
и сама все-таки
думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена в нем почти до исступления. Дни
и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось
и наполнило вселенную пылью
и мусором.
И так
думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки
не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Грустилов
не понял; он
думал, что ей представилось, будто он спит,
и в доказательство, что это ошибка, стал простирать руки.
Издатель позволяет себе
думать, что изложенные в этом документе мысли
не только свидетельствуют, что в то отдаленное время уже встречались люди, обладавшие правильным взглядом на вещи, но могут даже
и теперь служить руководством при осуществлении подобного рода предприятий.
Но он
не без основания
думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение,
и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами
и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый
и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя.
И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».
И все сие совершается помимо всякого размышления; ни о чем
не думаешь, ничего определенного
не видишь, но в то же время чувствуешь какое-то беспокойство, которое кажется неопределенным, потому что ни на что в особенности
не опирается.
Смотрел бригадир с своего крылечка на это глуповское «бунтовское неистовство»
и думал: «Вот бы теперь горошком — раз-раз-раз —
и се
не бе!!» [«
И се
не бе» (церковно-славянск.) — «
и этого
не стало», «
и этого
не было».]
Смотритель
подумал с минуту
и отвечал, что в истории многое покрыто мраком; но что был, однако же, некто Карл Простодушный, который имел на плечах хотя
и не порожний, но все равно как бы порожний сосуд, а войны вел
и трактаты заключал.
— Тако да видят людие! — сказал он,
думая попасть в господствовавший в то время фотиевско-аракчеевский тон; но потом, вспомнив, что он все-таки
не более как прохвост, обратился к будочникам
и приказал согнать городских попов...
Им неизвестна еще была истина, что человек
не одной кашей живет,
и поэтому они
думали, что если желудки их полны, то это значит, что
и сами они вполне благополучны.
Яшенька, с своей стороны, учил, что сей мир, который мы
думаем очима своима видети, есть сонное некое видение, которое насылается на нас врагом человечества,
и что сами мы
не более как странники, из лона исходящие
и в оное же лоно входящие.
А глуповцы стояли на коленах
и ждали. Знали они, что бунтуют, но
не стоять на коленах
не могли. Господи! чего они
не передумали в это время!
Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы на будущее время еще какую ни на есть мерзость есть
не заставили;
не станут — как бы шелепов
не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить
и ту
и другую сторону.
Громада разошлась спокойно, но бригадир крепко задумался. Видит
и сам, что Аленка всему злу заводчица, а расстаться с ней
не может. Послал за батюшкой,
думая в беседе с ним найти утешение, но тот еще больше обеспокоил, рассказавши историю об Ахаве
и Иезавели.
Но ошибка была столь очевидна, что даже он понял ее. Послали одного из стариков в Глупов за квасом,
думая ожиданием сократить время; но старик оборотил духом
и принес на голове целый жбан,
не пролив ни капли. Сначала пили квас, потом чай, потом водку. Наконец, чуть смерклось, зажгли плошку
и осветили навозную кучу. Плошка коптела, мигала
и распространяла смрад.
Он
думал, что тунеядствовать могут все поголовно
и что производительные силы страны
не только
не иссякнут от этого, но даже увеличатся.
— Я столько раз
думала, что теперь ничего
не думаю и не знаю.
Алексей Александрович ничего
не хотел
думать о поведении
и чувствах своей жены,
и действительно он об этом ничего
не думал.
«Нет, уж спорить
и легкомысленно высказывать свои мысли ни за что
не буду»,
подумал он.
Ни минуты
не думая, Анна села с письмом Бетси к столу
и,
не читая, приписала внизу: «Мне необходимо вас видеть. Приезжайте к саду Вреде. Я буду там в 6 часов». Она запечатала,
и Бетси, вернувшись, при ней отдала письмо.
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек
и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно,
не вставал. Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару
и лакею, с тем чтоб они пустили ее,
и,
не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить
и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она
не приготовила только тех слов, которые она скажет сыну. Сколько она ни
думала об этом, она ничего
не могла придумать.
«Нынче уж так
не выдают замуж, как прежде»,
думали и говорили все эти молодые девушки
и все даже старые люди.
— Я
не знаю, — отвечал он,
не думая о том, что говорит. Мысль о том, что если он поддастся этому ее тону спокойной дружбы, то он опять уедет ничего
не решив, пришла ему,
и он решился возмутиться.
Писать
и входить в сношения с мужем ей было мучительно
и подумать: она могла быть спокойна, только когда
не думала о муже.
— Оно в самом деле. За что мы едим, пьем, охотимся, ничего
не делаем, а он вечно, вечно в труде? — сказал Васенька Весловский, очевидно в первый раз в жизни ясно
подумав об этом
и потому вполне искренно.
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же
подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на него Свияжского есть только его ни на чем
не основанное предположение,
и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна,
и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит остановился
и, подойдя к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели на солнце. «О чем это они говорят
и отчего он
не заходит ряд?»
подумал Левин,
не догадываясь, что мужики
не переставая косили уже
не менее четырех часов,
и им пора завтракать.
Я была несчастлива
и думала, что нельзя быть несчастнее, но того ужасного состояния, которое теперь испытываю, я
не могла себе представить.
Он чувствовал, что если б они оба
не притворялись, а говорили то, что называется говорить по душе, т. е. только то, что они точно
думают и чувствуют, то они только бы смотрели в глаза друг другу,
и Константин только бы говорил: «ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь!» ― а Николай только бы отвечал: «знаю, что умру; но боюсь, боюсь, боюсь!»
И больше бы ничего они
не говорили, если бы говорили только по душе.
Кити покраснела. Она
думала, что она одна поняла, зачем он приезжал
и отчего
не вошел. «Он был у нас, —
думала она, —
и не застал
и подумал, я здесь; но
не вошел, оттого что
думал — поздно,
и Анна здесь».
Боль была странная
и страшная, но теперь она прошла; он чувствовал, что может опять жить
и думать не об одной жене.
Но он
не сделал ни того, ни другого, а продолжал жить, мыслить
и чувствовать
и даже в это самое время женился
и испытал много радостей
и был счастлив, когда
не думал о значении своей жизни.