Неточные совпадения
— Ваш сын должен служить в гвардии!.. Он должен там же учиться, где
и мой!.. Если вы
не генерал, то ваши десять ран, я
думаю, стоят генеральства; об этом доложат государю, отвечаю вам за то!
Но у Ардальона Васильевича пот даже выступил на лбу. Он, наконец, начал во всем этом видеть некоторое надругательство над собою. «Еще
и деньги плати за нее!» —
подумал он
и, отойдя от гостьи, молча сел на отдаленное кресло. Маремьяна Архиповна тоже молчала; она видела, что муж ее чем-то недоволен, но чем именно — понять хорошенько
не могла.
— Для чего, на кой черт? Неужели ты
думаешь, что если бы она смела написать, так
не написала бы? К самому царю бы накатала, чтобы только говорили, что вот к кому она пишет; а то видно с ее письмом
не только что до графа,
и до дворника его
не дойдешь!.. Ведь как надула-то, главное: из-за этого дела я пять тысяч казенной недоимки с нее
не взыскивал, два строгих выговора получил за то; дадут еще третий,
и под суд!
Павел потупился: тяжелое
и неприятное чувство пошевелилось у него в душе против отца; «никогда
не буду скуп
и строг к людям!» —
подумал он.
Про Еспера Иваныча
и говорить нечего: княгиня для него была святыней, ангелом чистым, пред которым он
и подумать ничего грешного
не смел;
и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней;
и таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах,
и то весьма отдаленных, о безумной, например, любви Малек-Аделя к Матильде […любовь Малек-Аделя к Матильде.
— Очень вам благодарен, я
подумаю о том! — пробормотал он; смущение его так было велико, что он сейчас же уехал домой
и, здесь, дня через два только рассказал Анне Гавриловне о предложении княгини,
не назвав даже при этом дочь, а объяснив только, что вот княгиня хочет из Спирова от Секлетея взять к себе девочку на воспитание.
Симонов был человек неглупый; но, тем
не менее, идя к Рожественскому попу, всю дорогу
думал — какой это табак мог у них расти в деревне. Поручение свое он исполнил очень скоро
и чрез какие-нибудь полчаса привел с собой высокого, стройненького
и заметно начинающего франтить, гимназиста; волосы у него были завиты; из-за борта вицмундирчика виднелась бронзовая цепочка; сапоги светло вычищены.
Павел
подумал и сказал. Николай Силыч, с окончательно просветлевшим лицом, мотнул ему еще раз головой
и велел садиться,
и вслед за тем сам уже
не стал толковать ученикам геометрии
и вызывал для этого Вихрова.
«Она даже
и не замечает меня!» —
думал он
и невольно прислушивался хоть
и к тихим, но долетавшим до него словам обеих дам.
—
Не думаю, — отвечал Павел
и начал читать ясно, отчетливо, как бы по отличному переводу.
«
Не отпущу я его, —
думал он, — в университет: он в этом Семеновском трактире в самом деле сопьется
и, пожалуй, еще хуже что-нибудь над собой сделает!» — Искаженное лицо засеченного солдата мелькало уже перед глазами полковника.
Детушки-то нынче каковы!» Нельзя сказать, чтобы в этих словах
не метилось несколько
и на Павла, но почему полковник мог
думать об сыне что-нибудь подобное, он
и сам бы, вероятно,
не мог объяснить того.
Самый дом
и вся обстановка около него как бы вовсе
не изменились: ворота так же были отворены, крыльцо — отперто; даже на окне, в зале, как Павлу показалось, будто бы лежал дорожный саквояж, «Что за чудо, уж
не воротились ли они из Москвы?» —
подумал он
и пошел в самый дом.
Павел от удивления
не знал, что
и подумать. Наконец, Силантий возвратился, отворил дверь как-то уж
не сконфуженно, а больше таинственно; лицо его дышало спокойствием.
— Сама Мари, разумеется… Она в этом случае, я
не знаю, какая-то нерешительная, что ли, стыдливая: какого труда, я
думаю, ей стоило самой себе признаться в этом чувстве!.. А по-моему, если полюбила человека —
не только уж жениха, а
и так называемою преступною любовью — что ж, тут скрываться нечего:
не скроешь!..
— Надо быть, что вышла, — отвечал Макар. — Кучеренко этот ихний прибегал ко мне; он тоже сродственником как-то моим себя почитает
и думал, что я очень обрадуюсь ему: ай-мо, батюшка, какой дорогой гость пожаловал; да стану ему угощенье делать; а я вон велел ему заварить кой-каких спиток чайных, дал ему потом гривенник… «
Не ходи, говорю, брат больше ко мне, не-пошто!» Так он болтал тут что-то такое, что свадьба-то была.
— Нет, ты погоди, постой! — остановил его Макар Григорьев. — Оно у тебя с вечерен ведь так валяется; у меня квартира
не запертая — кто посторонний ввернись
и бери, что хочешь. Так-то ты
думаешь смотреть за барским добром, свиное твое рыло неумытое!
Павел на это ей ничего
не сказал
и стал насмешливо оглядывать гостиную Мари, которая, в сущности, напоминала собой гостиные всех, я
думаю, на свете молодых из военного звания.
«Что-то он скажет мне,
и в каких выражениях станет хвалить меня?» —
думал он все остальное время до вечера: в похвале от профессора он почти уже
не сомневался.
Герой мой вышел от профессора сильно опешенный. «В самом деле мне, может быть, рано еще писать!» —
подумал он сам с собой
и решился пока учиться
и учиться!.. Всю эту проделку с своим сочинением Вихров тщательнейшим образом скрыл от Неведомова
и для этого даже
не видался с ним долгое время. Он почти предчувствовал, что тот тоже
не похвалит его творения, но как только этот вопрос для него, после беседы с профессором, решился, так он сейчас же
и отправился к приятелю.
— Потому что, — продолжал Неведомов тем же спокойным тоном, — может быть, я, в этом случае,
и не прав, — но мне всякий позитивный, реальный, материальный, как хотите назовите, философ уже
не по душе,
и мне кажется, что все они чрезвычайно односторонни: они
думают, что у человека одна только познавательная способность
и есть — это разум.
Любовь к Мари в герое моем
не то чтобы прошла совершенно, но она как-то замерла
и осталась в то же время какою-то неудовлетворенною, затаенною
и оскорбленною, так что ему вспоминать об Мари было больно, грустно
и досадно; он лучше хотел
думать, что она умерла,
и на эту тему, размечтавшись в сумерки, писал даже стихи...
Полковник смотрел на всю эту сцену, сидя у открытого окна
и улыбаясь; он все еще полагал, что на сына нашла временная блажь,
и вряд ли
не то же самое
думал и Иван Алексеев, мужик, столь нравившийся Павлу,
и когда все пошли за Кирьяном к амбару получать провизию, он остался на месте.
«Уж
не та ли эта особа, в которую мне сегодня предназначено влюбиться?» —
подумал Павел, вспомнив свое давешнее предчувствие, но когда девица обернулась к нему, то у ней открылся такой огромный нос
и такие рябины на лице, что влюбиться в нее
не было никакой возможности.
— У меня написана басня-с, — продолжал он, исключительно уже обращаясь к нему, — что одного лацароне [Лацароне (итальян.) — нищий, босяк.] подкупили в Риме англичанина убить; он раз встречает его ночью в глухом переулке
и говорит ему: «Послушай, я взял деньги, чтобы тебя убить, но завтра день святого Амвросия, а патер наш мне на исповеди строго запретил людей под праздник резать, а потому будь так добр, зарежься сам, а ножик у меня вострый,
не намает уж никак!..» Ну, как вы
думаете — наш мужик русский побоялся ли бы патера, или нет?..
Священник слушал его, потупив голову. Полковник тоже сидел, нахмурившись: он всегда терпеть
не мог, когда Александр Иванович начинал говорить в этом тоне. «Вот за это-то бог
и не дает ему счастия в жизни: генерал — а сидит в деревне
и пьет!» —
думал он в настоящую минуту про себя.
— Вы, я
думаю, во все время нашей разлуки
и не вспомнили меня? — спросила его m-me Фатеева.
«Что же это такое?» —
думал Павел, стоя перед ней
и решительно
не находя — что отвечать ей.
А посмотришь, так вся их жизнь есть
не что иное, как удовлетворение потребностям тела
и лицемерное исполнение разных обрядов
и обычаев», —
думал он,
и ему вдруг нестерпимо захотелось пересоздать людские общества, сделать жизнь людей искренней, приятней, разумней.
Вихров, опять
подумав, что Каролина Карловна за что-нибудь рассорилась с Анной Ивановной перед отъездом той на урок
и теперь это припоминает,
не придал большого значения ее словам, а поспешил взять со стены указанный ему хозяйкой ключ от номера
и проворно ушел.
—
Не слепой быть, а, по крайней мере,
не выдумывать, как делает это в наше время одна прелестнейшая из женщин, но
не в этом дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых
и достославных мужах Греции, описал также
и богов ихних, которые беспрестанно у него сходят с неба
и принимают участие в деяниях человеческих, — словом, боги у него низводятся до людей, но зато
и люди, герои его, возводятся до богов;
и это до такой степени, с одной стороны, простое, а с другой — возвышенное создание, что даже полагали невозможным, чтобы это сочинил один человек, а
думали, что это песни целого народа, сложившиеся в продолжение веков,
и что Гомер только собрал их.
— Нет, я
не могу так! — произнес Павел,
подумав немного,
и потом прошелся несколько раз по комнате
и, как видно, что-то придумал.
— Писать-то, признаться, было нечего, — отвечал Павел, отчасти удивленный этим замечанием, почему Плавин
думал, что он будет писать к нему… В гимназии они, перестав вместе жить, почти
не встречались; потом Плавин годами четырьмя раньше Павла поступил в Петербургский университет,
и с тех пор об нем ни слуху ни духу
не было. Павел после догадался, что это был один только способ выражения, facon de parler, молодого человека.
— Вот как-с! Столоначальник департамента. Это уж ранг
не малый! — говорил Павел
и сам с собой
думал: «Ну, теперь я понимаю, зачем он приехал! Чтобы поважничать передо мною».
«Тот бы пробрал этого господина», —
думал он
и,
не утерпев наконец, подошел к Петину
и шепнул...
Вихров посмотрел ему в лицо. «Может быть, в самом деле он ни на что уж больше
и не годен, как для кельи
и для созерцательной жизни», —
подумал он.
«Отчего я
не могу любить этой женщины? —
думал он почти с озлоблением. — Она возвратилась бы ко мне опять после смерти мужа,
и мы могли бы быть счастливы». Он обернулся
и увидел, что Фатеева тоже плачет.
«Стоило затевать всю эту историю, так волноваться
и страдать, чтобы все это подобным образом кончилось!» —
думал он. Надобно оказать, что вышедший около этого времени роман Лермонтова «Герой нашего времени»
и вообще все стихотворения этого поэта сильно увлекали университетскую молодежь. Павел тоже чрезвычайно искренне сочувствовал многим его лирическим мотивам
и, по преимуществу, — мотиву разочарования. В настоящем случае он
не утерпел
и продекламировал известное стихотворение Лермонтова...
— Ладно, что застал вас дома, а то
думал, что, пожалуй,
и не захвачу! — сказал он каким-то странным голосом.
— Научите вы меня, как мне все мое именье устроить, чтобы всем принадлежащим мне людям было хорошо
и привольно; на волю я вас
думал отпустить, но Макар Григорьев вот
не советует… Что же мне делать после того?
Этими словами Эйсмонд просто возмутил Вихрова. «Сам ворует, а с другими
и поделиться
не хочет!» —
подумал он.
Вихров ничем иным
не мог себе объяснить этот печальный
и быстрый отъезд Мари, как нежеланием с ним встретиться. «Неужели это она меня избегает?» —
подумал он, отчасти огорченный отъездом Мари, а частью
и польщенный им в своем самолюбии.
« Мать моя родилась в роскоши,
и я
не знаю как была избалована успехами в свете,
и когда прожила состояние
и молодость, все-таки
думала, что она может еще нравиться мужчинам.
«Неужели Неведомов прав, —
думал он, — что мы можем прочно любить только женщин безупречных?» Ко всему этому хаосу мыслей
и чувствований присоединилось еще представление своей собственной жизни, в которой
не было ни цели, ни дела никакого.
—
И нравственности по Домострою [«Домострой» — русский письменный памятник XVI века, содержащий свод правил религиозного, семейно-бытового
и общественного поведения. «Домострой» стал символом домашнего деспотизма родителей, темных
и отсталых понятий.], вы
думаете? Как бы
не так, — возразил Салов, — вы знаете ли, что у многих из сих милых особ почти за правило взято: любить мужа по закону, офицера — для чувств, кучера — для удовольствия.
Дедушка ваш… форсун он этакий был барин, рассердился наконец на это, призывает его к себе: «На вот, говорит, тебе, братец,
и сыновьям твоим вольную; просьба моя одна к тебе, —
не приходи ты больше ко мне назад!» Старик
и сыновья ликуют; переехали сейчас в город
и заместо того, чтобы за дело какое приняться, — да, пожалуй,
и не умеют никакого дела, —
и начали они пить, а сыновья-то, сверх того, начали батьку бить: давай им денег! —
думали, что деньги у него есть.
Герой мой между тем
думал пробрать своих слушательниц сюжетом своей повести, главною мыслью, выраженною в ней,
и для этого торопился дочитать все до конца — но
и тут ничего
не вышло: он только страшно утомил
и их
и себя.
— Кто? Я
не знаю! — произнес старик. — Те же, я
думаю: Иван Петрович
и Петр Иваныч, — прибавил он уже с улыбкою.
«Завален работою, а в собрание, однако, едет!» —
подумала Клеопатра Петровна
и от такого невнимания Вихрова даже заболела. Катишь Прыхина, узнав об ее болезни, немедленно прискакала утешать ее, но Клеопатра Петровна
и слушать ее
не хотела: она рыдала, металась по постели
и все выговаривала подруге...
«
Не любит, видно, когда говорят о других: ну, будем говорить о нем!» —
подумала Юлия
и снова обратилась к Вихрову...