Неточные совпадения
Заплатина круто повернулась перед зеркалом
и посмотрела на свою особу в три четверти. Платье сидело кошелем; на спине оно отдувалось пузырями
и ложилось вокруг ног некрасивыми тощими складками, точно под ними были палки. «Разве надеть новое платье, которое подарили тогда Панафидины за жениха Капочке? —
подумала Заплатина, но сейчас же решила: —
Не стоит… Еще, пожалуй, Марья Степановна
подумает, что я заискиваю перед ними!» Почтенная дама придала своей физиономии гордое
и презрительное выражение.
«Вот этой жениха
не нужно будет искать: сама найдет, — с улыбкой
думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось
не закиснет в девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так я же им
и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
— Устрой, милостивый господи, все на пользу… — вслух
думал старый верный слуга, поплевывая на суконку. — Уж, кажется, так бы хорошо, так бы хорошо… Вот
думать, так
не придумать!.. А из себя-то какой молодец… в прероду свою вышел. Отец-от вон какое дерево был: как, бывало, размахнется да ударит, так замертво
и вынесут.
— Гм… я
думал, лучше. Ну, да об этом еще успеем натолковаться! А право, ты сильно изменился… Вот покойник Александр-то Ильич, отец-то твой,
не дожил… Да. А ты его
не вини. Ты еще молод, да
и не твое это дело.
— Право, я еще
не успел
подумать об этом, — отвечал Привалов. — Да вообще едва ли
и придется бывать в клубе…
— А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним
и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества
и добродетели. Одним словом, я кончаю тем, что начинаю
думать: «А ведь
не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
— Решительно ничего
не понимаю… Тебя сводит с ума глупое слово «жених», а ты
думай о Привалове просто как о хорошем, умном
и честном человеке.
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь себе, что никакого миллионера Привалова никогда
не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в дом
и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю
думать: «А ведь
не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение, что дело совсем
не в том, кто явится к нам в дом, а в том, что я невеста
и в качестве таковой должна кончить замужеством.
— Да, сошла, бедная, с ума… Вот ты
и подумай теперь хоть о положении Привалова: он приехал в Узел — все равно как в чужое место, еще хуже. А знаешь, что загубило всех этих Приваловых? Бесхарактерность. Все они — или насквозь добрейшая душа, или насквозь зверь; ни в чем середины
не знали.
«А там женишок-то кому еще достанется, —
думала про себя Хиония Алексеевна, припоминая свои обещания Марье Степановне. — Уж очень Nadine ваша нос кверху задирает.
Не велика в перьях птица: хороша дочка Аннушка, да хвалит только мать да бабушка! Конечно, Ляховский гордец
и кощей, а если взять Зосю, — вот эта, по-моему, так действительно невеста: всем взяла… Да-с!..
Не чета гордячке Nadine…»
Матрешка усомнилась; она
не отдала бы своих двугривенных ни в какой банк. «Так
и поверила тебе, —
думала она, делая глупое лицо, — нашла дуру…»
— Ну, это ты уж напрасно говоришь, — строго проговорила Марья Степановна. —
Не подумал… Это твои родовые иконы; деды
и прадеды им молились. Очень уж вы нынче умны стали, гордость одолела.
Ведь он выдал себя с головой Веревкину, хотя тот
и делал вид, что ничего
не замечает «
И черт же его потянул за язык…» —
думал Привалов, сердито поглядывая в сторону храпевшего гостя.
«Какая славная эта Верочка…» —
подумал Привалов, любуясь ее смущением; он даже пожалел, что как-то совсем
не обращал внимания на Верочку все время
и хотел теперь вознаградить свое невнимание к ней.
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно
подумать…
не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли;
не то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего, живы
и с голоду
не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А я вот что скажу: прожил ты в Узле три недели
и еще проживешь десять лет — нового ничего
не увидишь Одна канитель: день да ночь —
и сутки прочь, а вновь ничего. Ведь ты совсем в Узле останешься?
— Между прочим, вероятно, буду торговать
и мукой, — с улыбкой отвечал Привалов, чувствуя, что пол точно уходит у него из-под ног. — Мне хотелось бы объяснить вам, почему я именно
думаю заняться этим, а
не чем-нибудь другим.
Светло-русые волосы, неопределенного цвета глаза
и свежие полные губы делали ее еще настолько красивой, что никто даже
не подумал бы смотреть на нее, как на мать целой дюжины детей.
— Оскар? О, это безнадежно глупый человек
и больше ничего, — отвечала Агриппина Филипьевна. — Представьте себе только: человек из Петербурга тащится на Урал,
и зачем?.. Как бы вы
думали? Приехал удить рыбу. Ну, скажите ради бога, это ли
не идиотство?
— Вот еще Ляховский… Разжился фальшивыми ассигнациями да краденым золотом,
и черту
не брат! Нет, вот теперь до всех вас доберется Привалов… Да. Он даром что таким выглядит тихоньким
и, конечно,
не будет иметь успеха у женщин, но Александра Павлыча с Ляховским подтянет. Знаете, я слышала, что этого несчастного мальчика, Тита Привалова, отправили куда-то в Швейцарию
и сбросили в пропасть. Как вы
думаете, чьих рук это дельце?
Когда дверь затворилась за Приваловым
и Nicolas, в гостиной Агриппины Филипьевны несколько секунд стояло гробовое молчание. Все
думали об одном
и том же — о приваловских миллионах, которые сейчас вот были здесь, сидели вот на этом самом кресле, пили кофе из этого стакана,
и теперь ничего
не осталось… Дядюшка, вытянув шею, внимательно осмотрел кресло, на котором сидел Привалов,
и даже пощупал сиденье, точно на нем могли остаться следы приваловских миллионов.
Иван Яковлич ничего
не отвечал, а только посмотрел на дверь, в которую вышел Привалов «Эх, хоть бы частичку такого капитала получить в наследство, — скромно
подумал этот благочестивый человек, но сейчас же опомнился
и мысленно прибавил: — Нет, уж лучше так, все равно отобрали бы хористки, да арфистки, да Марья Митревна, да та рыженькая… Ах, черт ее возьми, эту рыженькую… Препикантная штучка!..»
Половодов только посмотрел своим остановившимся взглядом на Привалова
и беззвучно пожевал губами. «О, да он
не так глуп, как говорил Ляховский», —
подумал он, собираясь с мыслями
и нетерпеливо барабаня длинными белыми пальцами по своей кружке.
Правда, иногда Антонида Ивановна
думала о том, что хорошо бы иметь девочку
и мальчика или двух девочек
и мальчика, которых можно было бы одевать по последней картинке
и вывозить в своей коляске, но это желание так
и оставалось одним желанием, — детей у Половодовых
не было.
«Недостает решительности! Все зависит от того, чтобы повести дело смелой, твердой рукой, —
думал Половодов, ходя по кабинету из угла в угол. — Да еще этот дурак Ляховский тут торчит: дела
не делает
и другим мешает. Вот если бы освободиться от него…»
Антонида Ивановна полупрезрительно посмотрела на пьяного мужа
и молча вышла из комнаты. Ей было ужасно жарко, жарко до того, что решительно ни о чем
не хотелось
думать; она уже позабыла о пьяном хохотавшем муже, когда вошла в следующую комнату.
Привалов переменил фрак на сюртук
и все время
думал о том, что
не мистифицирует ли его Виктор Васильич.
— Я ни в чем
не обвиняю Василия Назарыча, — говорил Привалов, —
и даже
не думал обидеться на него за наш последний разговор. Но мне, Марья Степановна, было слишком тяжело все это время…
— Я так
и думала: до Ляховского ли. Легкое ли место, как отец-то наш тогда принял тебя… Горяч он стал больно: то ли это от болезни его, или годы уж такие подходят…
не разберу ничего.
—
Не могу знать!.. А где я тебе возьму денег? Как ты об этом
думаешь… а? Ведь ты
думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко мне? Ведь
думаешь… а? «Дескать, вот я приду к барину
и буду просить денег, а барин запустит руку в конторку
и вытащит оттуда денег, сколько мне нужно…» Ведь так
думаешь… а? Да у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..
Альфонс Богданыч, безродный полячок, взятый Ляховским с улицы, кажется, совсем
не имел фамилии, да об этом едва ли кто-нибудь
и думал.
Никто, кажется,
не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да
и забастовал, то есть
не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом
и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу;
не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика
и всяческого неистовства,
не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые,
не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч
не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть,
и все слышать,
и все давить, что попало к нему под руку.
Привалову, конечно,
и в голову
не пришло бы
подумать, что Веревкин действовал по просьбе Антониды Ивановны, а между тем это было так.
— О, это пустяки. Все мужчины обыкновенно так говорят, а потом преспокойнейшим образом
и женятся. Вы
не думайте, что я хотела что-нибудь выпытать о вас, — нет, я от души радуюсь вашему счастью,
и только. Обыкновенно завидуют тому, чего самим недостает, — так
и я… Муж от меня бежит
и развлекается на стороне, а мне остается только радоваться чужому счастью.
«Дурак, дурак
и дурак! — с бешенством
думал Ляховский, совсем
не слушая Половодова. — Первому попавшемуся в глаза немчурке все разболтал… Это безумие! Ох,
не верю я вам, никому
не верю, ни одному вашему слову… Продадите, обманете, подведете…»
Мало-помалу Привалов вошел в тот мир, в каком жила Верочка,
и он часто
думал о ней: «Какая она славная…» Надежда Васильевна редко показывалась в последнее время,
и если выходила, то смотрела усталою
и скучающею. Прежних разговоров
не поднималось,
и Привалов уносил с собой из бахаревского дома тяжелое, неприятное раздумье.
— Цветет-то она цветет, да кабы
не отцвела скоро, — с подавленным вздохом проговорила старуха, — сам знаешь, девичья краса до поры до время, а Надя уж в годах, за двадцать перевалило. Мудрят с отцом-то, а вот счастья господь
и не посылает… Долго ли до греха — гляди,
и завянет в девках. А Сережа-то прост, ох как прост, Данилушка.
И в кого уродился,
подумаешь… Я так полагаю, што он в мать, в Варвару Павловну пошел.
— Я
думаю, что ты сегодня сходишь к Сергею Александрычу, — сказала Хиония Алексеевна совершенно равнодушным тоном, как будто речь шла о деле, давно решенном. — Это наконец невежливо, жилец живет у нас чуть
не полгода, а ты
и глаз к нему
не кажешь. Это
не принято. Все я да я:
не идти же мне самой в комнаты холостого молодого человека!..
В дверях столовой он столкнулся с Верочкой. Девушка
не испугалась по обыкновению
и даже
не покраснела, а посмотрела на Привалова таким взглядом, который отозвался в его сердце режущей болью. Это был взгляд врага, который
не умел прощать,
и Привалов с тоской
подумал: «За что она меня ненавидит?»
Старуха зорко наблюдала эту встречу: Привалов побледнел
и, видимо, смутился, а Надежда Васильевна держала себя, как всегда. Это совсем сбило Марью Степановну с толку: как будто между ними ничего
не было
и как будто было. Он-то смешался, а она как ни в чем
не бывало… «Ох,
не проведешь меня, Надежда Васильевна, —
подумала старуха, поднимаясь неохотно с места. — Наскрозь вас вижу с отцом-то: все мудрить бы вам…»
Этот разговор был прерван появлением Марьи Степановны, которая несколько времени наблюдала разговаривавших в дверную щель. Ее несказанно удивлял этот дружеский характер разговора, хотя его содержание она
не могла расслышать. «
И не разберешь их…» —
подумала она, махнув рукой,
и в ее душе опять затеплилась несбыточная мечта. «Чего
не бывает на свете…» —
думала старуха.
«Недаром Костя ушел из этого дома», —
не раз
думала девушка в своем одиночестве
и даже завидовала брату, который в качестве мужчины мог обставить себя по собственному желанию, то есть разом
и безнаказанно стряхнуть с себя все обветшалые предания раскольничьего дома.
Конечно, Хиония Алексеевна настолько чувствовала себя опытной в делах подобного рода, что
не только
не поддалась
и не растаяла от любезных улыбок, а даже
подумала про себя самым ядовитым образом: «Знаю, знаю, матушка…
— А я так
думаю, Хиония Алексеевна, что этот ваш Привалов выеденного яйца
не стоит… Поживет здесь, получит наследство
и преспокойнейшим образом уедет, как приехал сюда. Очень уж много говорят о нем — надоело слушать…
Он старался забыть ее, старался
не думать о ней, а между тем чувствовал, что с каждым днем любит ее все больше
и больше, любит с безумным отчаянием.
«Вот они, эти исторические враги, от которых отсиживался Тит Привалов вот в этом самом доме, —
думал Привалов, когда смотрел на башкир. — Они даже
не знают о том славном времени, когда башкиры горячо воевали с первыми русскими насельниками
и не раз побивали высылаемые против них воинские команды… Вот она, эта беспощадная философия истории!»
Вот я
и думаю, что
не лучше ли было бы начать именно с такой органической подготовки, а форма вылилась бы сама собой.
— Если Софья Игнатьевна
не захочет дать мне совет, я погиб… У Софьи Игнатьевны столько вкуса… Боже, сколько вкуса!
И глаз… о, какой острый, молодой глаз у Софьи Игнатьевны! Мне нужно
думать целую неделю, а Софье Игнатьевне стоит только открыть ротик…
— Хорошо, — согласился доктор, протягивая руку,
и, пристально взглянув на расширенные зрачки Зоси,
подумал: «Нет, это уж
не нервы, а что-нибудь посерьезнее…»
Зачем, для чего все это — Привалов
не хотел даже
думать, отдаваясь волне, которая опять подхватила
и понесла его.
Привалов ничего
не отвечал. Он
думал о том, что именно ему придется вступить в борьбу с этой всесильной кучкой. Вот его будущие противники, а может быть,
и враги. Вернее всего, последнее. Но пока игра представляла закрытые карты,
и можно было только догадываться, у кого какая масть на руках.