Неточные совпадения
Да, я люблю тебя, далекий, никем
не тронутый край! Мне мил твой простор
и простодушие твоих обитателей!
И если перо мое нередко коснется таких струн твоего организма, которые издают неприятный
и фальшивый звук, то это
не от недостатка горячего сочувствия к тебе, а потому собственно, что эти звуки грустно
и болезненно отдаются в моей душе. Много есть путей служить общему делу; но смею
думать, что обнаружение зла, лжи
и порока также
не бесполезно, тем более что предполагает полное сочувствие к добру
и истине.
Увидят, что человек-то дельный, так
и поддадутся, да
и как еще: прежде по гривенке, может, просил, а тут — шалишь! по три пятака, дешевле
не моги
и думать.
Жил у нас в уезде купчина, миллионщик, фабрику имел кумачную, большие дела вел. Ну, хоть что хочешь, нет нам от него прибыли, да
и только! так держит ухо востро, что на-поди. Разве только иногда чайком попотчует да бутылочку холодненького разопьет с нами — вот
и вся корысть.
Думали мы,
думали, как бы нам этого подлеца купчишку на дело натравить —
не идет, да
и все тут, даже зло взяло. А купец видит это, смеяться
не смеется, а так, равнодушествует, будто
не замечает.
Что же бы вы
думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики
и разговариваем меж себя, что вот подлец, дескать, ни на какую штуку
не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался,
и как я в него веру большую имел, так
и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает. Ну,
и выдумал. На другой день, сидим мы это утром
и опохмеляемся.
— Ты, говорит,
думаешь, что я
и впрямь с ума спятил, так нет же, все это была штука. Подавай, говорю, деньги, или прощайся с жизнью; меня, говорит, на покаянье пошлют, потому что я
не в своем уме — свидетели есть, что
не в своем уме, — а ты в могилке лежать будешь.
Так вот-с какие люди бывали в наше время, господа; это
не то что грубые взяточники или с большой дороги грабители; нет, всё народ-аматёр был. Нам
и денег, бывало,
не надобно, коли сами в карман лезут; нет, ты
подумай да прожект составь, а потом
и пользуйся.
Отпустил его домой, да
не одного, а с сотским. Принес заводчик деньги, да все
думает,
не будет ли милости,
не согласится ли на двести рублев. Сосчитал Фейер деньги
и положил их в карман.
„Поздравьте, говорит, меня с крестником“. Что бы вы
думали? две тысячи взял, да из городу через два часа велел выехать: „Чтоб
и духу, мол, твоего здесь
не пахло“.
Я всегда удивлялся, сколько красноречия нередко заключает в себе один палец истинного администратора. Городничие
и исправники изведали на практике всю глубину этой тайны; что же касается до меня, то до тех пор, покуда я
не сделался литератором, я ни о чем
не думал с таким наслаждением, как о возможности сделаться, посредством какого-нибудь чародейства, указательным пальцем губернатора или хоть его правителя канцелярии.
И хоть бы доподлинно эта голова была,
думал он, тысячный раз проклиная себя, а то ведь
и происшествия-то никакого
не было! Так, сдуру ляпнул, чтоб похвастаться перед начальством деятельностью!
— Но я, однако, принял свои меры! Я сказал Маремьянкину, что знать ничего
не хочу, чтоб была отыскана голова! Это меня очень-очень огорчило! Ça ma bouleversé! [Это меня потрясло! (франц.)] Я, знаете, тружусь, забочусь…
и вдруг такая неприятность! Головы найти
не могут! Да ведь где же нибудь она спрятана, эта голова! Признаюсь, я начинаю колебаться в мнении о Маремьянкине; я
думал, что он усердный, —
и что ж!
— Спасибо Сашке Топоркову! спасибо! — говорил он, очевидно забывая, что тот же Топорков обольстил его насчет сахара. — «Ступай, говорит, в Крутогорск, там, братец, есть винцо тенериф — это, брат, винцо!» Ну, я, знаете, человек военный, долго
не думаю: кушак да шапку или, как сказал мудрец, omnia me cum me… [Все свое ношу с собою (от искаженного лат. omnia mea mecum porto).] зарапортовался! ну, да все равно! слава богу, теперь уж недалечко
и до места.
Тут самый рост его как-то
не останавливает ничьего внимания,
и всякий благонамеренный человек необходимо должен
думать, что такой, именно такой рост следует иметь для того, чтоб быть величественным.
Однако все ему казалось, что он недовольно бойко идет по службе. Заприметил он, что жена его начальника
не то чтоб балует, а так по сторонам поглядывает. Сам он считал себя к этому делу непригодным, вот
и думает, нельзя ли ему как-нибудь полезным быть для Татьяны Сергеевны.
— Виноват, — говорит, — Семен Акимыч,
не погубите! Я, то есть, единственно по сердоболию; вижу, что дама образованная убивается, а оне… вот
и письма-с!..
Думал я, что оне одним это разговором, а теперь видел сам, своими глазами видел!..
Она
не имела времени или
не дала себе труда
подумать, что такие люди, если они еще
и водятся на белом свете, высоко держат голову
и гордо выставляют свой нахальный нос в жертву дерзким ветрам, а
не понуривают ее долу, как это делал Техоцкий.
Его сиятельство, откровенно сказать, был вообще простоват, а в женских делах
и ровно ничего
не понимал. Однако он притворился, будто об чем-то
думает, причем физиономия его приняла совершенно свиное выражение, а руки как-то нескладно болтались по воздуху.
— Вот-с, изволите видеть, — подхватывает торопливо Харченко, как будто опасаясь, чтобы Коловоротов или кто-нибудь другой
не посягнул на его авторскую славу, — вот изволите видеть: стоял один офицер перед зеркалом
и волосы себе причесывал,
и говорит денщику:"Что это, братец, волосы у меня лезут?"А тот, знаете,
подумавши этак минут с пять,
и отвечает:"Весною, ваше благородие, всяка скотина линяет…"А в то время весна была-с, — прибавил он, внезапно краснея.
Есть люди, которые
думают, что Палагея Ивановна благотворит по тщеславию, а
не по внутреннему побуждению своей совести,
и указывают в особенности на гласность, которая сопровождает ее добрые дела.
А есть
и такие, которые истинно от страстей мирских в пустыню бегут
и ни о чем больше
не думают, как бы душу свою спасти.
И долго-таки
не отставал от него враг человеческий;
и на другой,
и на третий день все эта юница являлася
и думала его прелестьми своими сомустить, только он догадался да крест на нее
и надел… так поверите ли, сударь? вместо юницы-то очутился у него в руках змей преогромный, который, пошипев мало,
и пополз из келий вон…
Причина этого губительного действия заключается в том, что, сооружая себе «корету», Иван Онуфрич
не столько
думал об удобствах, сколько об том, чтоб железа
и дубу было вволю,
и чтоб вышла корета"православным аханье, немцам смерть
и сухота".
— А вот, сударь,
думал я было сначала к нашему графу писемцо написать… да
и боязно словно: боюсь, как бы
не обиделся на меня его сиятельство!
—
Думал я, сударь,
и так; да опять, как
и напишешь-то к графу? по-мужицки-то ему напишешь, так он
и читать
не станет… вот что! Так уж я, сударь,
подумавши, так рассудил, чтоб быть этому делу как бог укажет!
"Уж
не хочет ли она застращать меня или вызвать на какое-нибудь оскорбление?" —
подумал я
и потом прибавил вслух...
Забиякин. А что вы
думаете? может быть,
и в самом деле изъян… это бывает! Я помню, как-то из Пермской губернии проезжали здесь, мещанина показывали, с лишком трех аршин-с. Так вы
не поверите… точный ребенок-с! до того уж, знаете, велик, что стоять
не в силах. Постоит-постоит для примеру — да
и сядет: собственная это, знаете, тяжесть-то его так давит.
Шифель. То-то. Вы
не вздумайте его по-прежнему, Разбитным называть… то есть вы, однако ж,
не подумайте, чтоб между ним
и княжной… нет! а знаете, невинные этак упражнения: он вздохнет,
и она вздохнет; она скажет: «Ах, как сегодня в воздухе весной пахнет!», а он отвечает: «Да, весна обновляет человека», или что-нибудь в этом роде…
Живновский (Забиякину). Кажется, нам с вами ночевать здесь придется. Проходимец должен быть этот лекаришка!
И как он дал тонко почувствовать: «Ну,
и поговорим!» Общиплет он этого молодчика! как вы
думаете? ведь тысячкой от этого прощелыги
не отделается?
Забиякин. Вот вы изволите говорить, Леонид Сергеич, что это пустяки… Конечно, для вас это вещь
не важная! вы в счастье, Леонид Сергеич, вы в почестях! но у меня осталось только одно достояние — это честь моя! Неужели же
и ее, неужели же
и ее хотят у меня отнять! О, это было бы так больно, так грустно
думать!
Бобров. Ничего тут нет удивительного, Марья Гавриловна. Я вам вот что скажу — это, впрочем, по секрету-с — я вот дал себе обещание, какова пора пи мера, выйти в люди-с. У меня на этот предмет
и план свой есть. Так оно
и выходит, что жена в евдаком деле только лишнее бревно-с. А любить нам друг друга никто
не препятствует, было бы на то ваше желание. (
Подумавши.) А я, Машенька, хотел вам что-то сказать.
Рыбушкин. Цыц, Машка! я тебе говорю цыц! Я тебя знаю, я тебя вот как знаю… вся ты в мать, в Палашку, чтоб ей пусто было! заела она меня, ведьма!.. Ты небось
думаешь, что ты моя дочь! нет, ты
не моя дочь; я коллежский регистратор, а ты титулярного советника дочь… Вот мне его
и жалко; я ему это
и говорю… что
не бери ты ее, Сашка, потому она как есть всем естеством страмная, вся в Палагею… в ту… А ты, Машка, горло-то
не дери, а
не то вот с места
не сойти — убью; как муху, как моль убью…
Впрочем,
и самому мне будто совестно стало;
думаю, невежливо его высокородие одних оставлять, а подойти
не смею.
Дернов. Нет, уж это тово… я чаю
не пил, так вы эти закуски-то до завтрева оставьте… Я этого Боброва по шеям вытолкаю, я ему бока переломаю… да что тут? я
и тебя, слякоть ты этакая, так отделаю, что ты… (Воодушевляясь.) Да ты что
думаешь? ты что
думаешь? я молчать буду?..
Марья Гавриловна. А ты
не храбрись! больно я тебя боюсь. Ты
думаешь, что муж, так
и управы на тебя нет… держи карман! Вот я к Петру Петровичу пойду, да
и расскажу ему, как ты над женой-то озорничаешь! Ишь ты! бока ему отломаю! Так он
и будет тебе стоять, пока ты ломать-то их ему будешь!
Он воскрес
и для тебя, серый армяк! Он сугубо воскрес для тебя, потому что ты целый год, обливая потом кормилицу-землю, славил имя его, потому что ты целый год трудился, ждал
и все
думал:"Вот придет светлое воскресенье,
и я отдохну под святою сенью его!"
И ты отдохнешь, потому что в поле бегут еще веселые ручьи, потому что земля-матушка только что первый пар дала,
и ничто еще
не вызывает в поле ни твоей сохи, ни твоего упорного труда!
Я счастлив, я ем с таким аппетитом, что старая экономка Варвара с ужасом смотрит на меня
и думает, что я по крайней мере всю страстную неделю ничего
не ел.
Он
и в первой-от раз поехал, потому что
не знал, что за штука такая;
думал, что будет свои фантазии там разыгрывать, а убийца, дескать, будет его слушать да помалчивать.
Первое дело, много вы об себе
думаете, а об других — хочь бы об нас грешных —
и совсем ничего
не думаете: так, мол, мелюзга все это, скоты необрезанные.
Повторяю вам, вы очень ошибаетесь, если
думаете, что вот я призову мужика, да так
и начну его собственными руками обдирать… фи! Вы забыли, что от него там бог знает чем пахнет… да
и не хочу я совсем давать себе этот труд. Я просто призываю писаря или там другого, et je lui dis:"Mon cher, tu me dois tant et tant", [
и я ему говорю «Дорогой мой, ты мне должен столько то
и столько то» (франц.).] — ну,
и дело с концом. Как уж он там делает — это до меня
не относится.
Мужик, конечно,
не понимает, что бывают же на свете такие вещи, которые сами себе целью служат, сами собою удовлетворяются; он смотрит на это с своей материяльной, узенькой, так сказать, навозной точки зрения, он
думает, что тут речь идет об его беспорядочных поползновениях, а
не о рабочей силе — ну,
и лезет…
И всё, знаешь, этак в скобках: ты, дескать,
не думай, любезный друг, что это для меня составляет важность, а так, надо же связи поддерживать!
Я привык уж к праздности, я въелся в нее до такой степени, что даже
и думать ни о чем
не хочется, точно, знаешь, все мыслящие способности пеленой какою-то подернуты:
не могу, да
и все тут!
— А что вы
думаете?
и в самом деле, показывать зубы весело, особливо если они белые
и вострые… Все смотрят на тебя
и думают: о, этому господину
не попадайся на зубы: как раз раскусит! Это я на себе испытал! знаете ли вы, что я здесь слыву за отменно злого
и, следовательно, за отменно умного человека?
— А вот похаживаете из угла в угол
и думаете, что кругом вас все так скверно, так растленно, так неопрятно, что никакая панацея этого ни изменить, ни исправить
не может…
— А что вы
думаете? Вы
не обижайтесь, а, право,
и с вами можно бы такую штуку сыграть, хоть вы
и не Крутицын… Пашенька! бегите-ка сюда поскорей: я вам жар-птицу покажу!
Положить-то я ее на печку положил, а сам так
и трясусь. Вот,
думаю, кака над нам беда стряслась; поди, чай, сотской давно запах носом чует да во стан лыжи навастривает… Добро как оживет убогая, а
не оживет — ну,
и плачь тутотка с нею за свою за добродетель.
Думаю я это, а хозяйка моя смотрит на меня, словно в мыслях моих угадывает.
Помыкалась она, раба божия, таким родом с полчасика
и замолчала совсем. Полез я к ней на печку —
не дышит… Ну, пропала,
думаю, моя головушка!
Может ли статься,
думал я, чтобы наше дело было неправое, когда вот родитель уж на что был большого разума старик, а
и тот
не отступился от своей старины: как жил в ней, так
и умер.
И вы, барин,
не подумайте, что они из-за сугубой аллилуйи или из-за перстов так убиваются.
Только наказал же меня за него бог! После уж я узнал, что за ним шибко следили
и что тот же Андрияшка-антихрист нас всех выдал. Жил я в Крутогорске во всем спокойствии
и сумнения никакого
не имел, по той причине, что плата от меня, кому следует, шла исправно. Сидим мы это вечером, ни об чем
не думаем; только вдруг словно в ворота тук-тук. Посмотрел я в оконце, ан там уж
и дом со всех сторон окружен. Обернулся, а в комнате частный."Что, говорит, попался, мошенник!"