Неточные совпадения
Осип (принимая деньги).А покорнейше благодарю, сударь.
Дай бог
вам всякого здоровья! бедный человек, помогли ему.
Хлестаков. Да вот тогда
вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь
вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь
вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь
дали.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому
вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я
вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и
давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Марья Антоновна. Ах, маменька!
вы больше червонная
дама.
Городничий. Ах, боже мой,
вы всё с своими глупыми расспросами! не
дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Осип. Ваше высокоблагородие! зачем
вы не берете? Возьмите! в дороге все пригодится.
Давай сюда головы и кулек! Подавай все! все пойдет впрок. Что там? веревочка?
Давай и веревочку, — и веревочка в дороге пригодится: тележка обломается или что другое, подвязать можно.
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что
вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему, говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли
вы мне
дать триста рублей взаймы?
Бобчинский (перебивая).Марья Антоновна, имею честь поздравить!
Дай бог
вам всякого богатства, червонцев и сынка-с этакого маленького, вон энтакого-с (показывает рукою), чтоб можно было на ладонку посадить, да-с! Все будет мальчишка кричать: уа! уа! уа!
Хлестаков. Вот со мной престранный случай: в дороге совсем издержался. Не можете ли
вы мне
дать триста рублей взаймы?
Пришел дьячок уволенный,
Тощой, как спичка серная,
И лясы распустил,
Что счастие не в пажитях,
Не в соболях, не в золоте,
Не в дорогих камнях.
«А в чем же?»
— В благодушестве!
Пределы есть владениям
Господ, вельмож, царей земных,
А мудрого владение —
Весь вертоград Христов!
Коль обогреет солнышко
Да пропущу косушечку,
Так вот и счастлив я! —
«А где возьмешь косушечку?»
— Да
вы же
дать сулилися…
Садятся два крестьянина,
Ногами упираются,
И жилятся, и тужатся,
Кряхтят — на скалке тянутся,
Суставчики трещат!
На скалке не понравилось:
«
Давай теперь попробуем
Тянуться бородой!»
Когда порядком бороды
Друг дружке поубавили,
Вцепились за скулы!
Пыхтят, краснеют, корчатся,
Мычат, визжат, а тянутся!
«Да будет
вам, проклятые!
Не разольешь водой...
— Уж будто
вы не знаете,
Как ссоры деревенские
Выходят? К муженьку
Сестра гостить приехала,
У ней коты разбилися.
«
Дай башмаки Оленушке,
Жена!» — сказал Филипп.
А я не вдруг ответила.
Корчагу подымала я,
Такая тяга: вымолвить
Я слова не могла.
Филипп Ильич прогневался,
Пождал, пока поставила
Корчагу на шесток,
Да хлоп меня в висок!
«Ну, благо ты приехала,
И так походишь!» — молвила
Другая, незамужняя
Филиппова сестра.
Его послушать надо бы,
Однако вахлаки
Так обозлились, не
далиИгнатью слова вымолвить,
Особенно Клим Яковлев
Куражился: «Дурак же ты!..»
— А ты бы прежде выслушал… —
«Дурак же ты…»
— И все-то
вы,
Я вижу, дураки!
И рассказали странники,
Как встретились нечаянно,
Как подрались, заспоривши,
Как
дали свой зарок
И как потом шаталися,
Искали по губерниям
Подтянутой, Подстреленной,
Кому живется счастливо.
Вольготно на Руси?
Влас слушал — и рассказчиков
Глазами мерял: — Вижу я,
Вы тоже люди странные! —
Сказал он наконец. —
Чудим и мы достаточно.
А
вы — и нас чудней...
Эх! эх! придет ли времечко,
Когда (приди, желанное!..)
Дадут понять крестьянину,
Что розь портрет портретику,
Что книга книге розь?
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет?
Ой люди, люди русские!
Крестьяне православные!
Слыхали ли когда-нибудь
Вы эти имена?
То имена великие,
Носили их, прославили
Заступники народные!
Вот
вам бы их портретики
Повесить в ваших горенках,
Их книги прочитать…
Софья. Ваши наставления, дядюшка, составят все мое благополучие.
Дайте мне правила, которым я последовать должна. Руководствуйте сердцем моим. Оно готово
вам повиноваться.
Стародум(сведя обоих).
Вам одним за секрет сказать можно. Она сговорена. (Отходит и
дает знак Софье, чтоб шла за ним.)
Правдин.
Вы даете чувствовать истинное существо должности дворянина.
Правдин. Злодеяние, которому я сам свидетель,
дает право
вам как дяде, а
вам как жениху…
— Если
вы изволите быть в нем настоятельницей, то я хоть сейчас готов
дать обет послушания, — галантерейно отвечал Грустилов.
— Миленькие
вы, миленькие! — говорил он им, — ну, чего
вы, глупенькие, на меня рассердились! Ну, взял бог — ну, и опять
даст бог! У него, у царя небесного, милостей много! Так-то, братики-сударики!
— Ну, старички, — сказал он обывателям, —
давайте жить мирно. Не трогайте
вы меня, а я
вас не трону. Сажайте и сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы — что же-с! Все это
вам же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я и в этом препятствовать не стану! Только с огнем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому что тут недолго и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите — что хорошего!
"Он"
даст какое-то счастье!"Он"скажет им:"Я
вас разорил и оглушил, а теперь позволю
вам быть счастливыми!"И они выслушают эту речь хладнокровно! они воспользуются его дозволением и будут счастливы! Позор!!!
К сожалению, летописец не рассказывает дальнейших подробностей этой истории. В переписке же Пфейферши сохранились лишь следующие строки об этом деле:"
Вы, мужчины, очень счастливы;
вы можете быть твердыми; но на меня вчерашнее зрелище произвело такое действие, что Пфейфер не на шутку встревожился и поскорей
дал мне принять успокоительных капель". И только.
— Ни то, ни другое. Я завтракаю. Мне, право, совестно.
Дамы, я думаю, уже встали? Пройтись теперь отлично.
Вы мне покажите лошадей.
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да
дайте мне ее, девочку,
дайте! Он еще не приехал.
Вы оттого говорите, что не простит, что
вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть не могу от этого.
Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
«Всех ненавижу, и
вас, и себя», отвечал его взгляд, и он взялся за шляпу. Но ему не судьба была уйти. Только что хотели устроиться около столика, а Левин уйти, как вошел старый князь и, поздоровавшись с
дамами, обратился к Левину.
— А, и
вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра?
Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не
дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
— Он всё не хочет
давать мне развода! Ну что же мне делать? (Он был муж ее.) Я теперь хочу процесс начинать. Как
вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем — ушел;
вы видите, я занята делами! Я хочу процесс, потому что состояние мне нужно мое.
Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна, с презрением сказала она, — и от этого он хочет пользоваться моим имением.
— Да после обеда нет заслуги! Ну, так я
вам дам кофею, идите умывайтесь и убирайтесь, — сказала баронесса, опять садясь и заботливо поворачивая винтик в новом кофейнике. — Пьер,
дайте кофе, — обратилась она к Петрицкому, которого она называла Пьер, по его фамилии Петрицкий, не скрывая своих отношений с ним. — Я прибавлю.
— Да что ж! По нашему до Петрова дня подождать. А
вы раньше всегда косите. Что ж, Бог
даст, травы добрые. Скотине простор будет.
— Патти?
Вы мне
даете мысль. Я поехала бы, если бы можно было достать ложу.
—
Давайте сейчас, княжна, испытаем столы, пожалуйста, — сказал Вронский. — Княгиня,
вы позволите?
Вы говорите, школы, образование
дадут ему новые потребности.
―
Вы называете жестокостью то, что муж предоставляет жене свободу,
давая ей честный кров имени только под условием соблюдения приличий. Это жестокость?
Пришлете ли
вы Сережу ко мне, или мне приехать в дом в известный, назначенный час, или
вы мне
дадите знать, когда и где я могу его видеть вне дома?
—
Вы дали? — крикнул сзади Облонский и, прижав руку сестры, прибавил: — Очень мило, очень мило! Неправда ли, славный малый? Мое почтение, графиня.
— Как
вам не совестно не
дать знать, — сказала она, подавая руку Сергею Ивановичу и подставляя ему лоб.
— Должно быть, тот род жизни, который
вы избрали, отразился на ваших понятиях. Я настолько уважаю или презираю и то и другое… я уважаю прошедшее ваше и презираю настоящее… что я был далек от той интерпретации, которую
вы дали моим словам.
—
Вы приедете ко мне, — сказала графиня Лидия Ивановна, помолчав, — нам надо поговорить о грустном для
вас деле. Я всё бы
дала, чтоб избавить
вас от некоторых воспоминаний, но другие не так думают. Я получила от нее письмо. Она здесь, в Петербурге.
Поэтому Вронский при встрече с Голенищевым
дал ему тот холодный и гордый отпор, который он умел
давать людям и смысл которого был таков: «
вам может нравиться или не нравиться мой образ жизни, но мне это совершенно всё равно:
вы должны уважать меня, если хотите меня знать».
«Мне нужно переговорить с
вами о важном и грустном деле. Там мы условимся, где. Лучше всего у меня, где я велю приготовить ваш чай. Необходимо. Он налагает крест, но Он
дает и силы», прибавила она, чтобы хоть немного приготовить его.
— Надо же
вам дать хоть кофею откушать, — сказал Матвей тем дружески-грубым тоном, на который нельзя было сердиться.
— Однако надо написать Алексею, — и Бетси села за стол, написала несколько строк, вложила в конверт. — Я пишу, чтоб он приехал обедать. У меня одна
дама к обеду остается без мужчины. Посмотрите, убедительно ли? Виновата, я на минутку
вас оставлю.
Вы, пожалуйста, запечатайте и отошлите, — сказала она от двери, — а мне надо сделать распоряжения.
— Давно, няня, давно? — поспешно говорила Кити, садясь на стул и приготовляясь к кормлению. — Да
дайте же мне его скорее. Ах, няня, какая
вы скучная, ну, после чепчик завяжете!
— Ах, это надо рассказать
вам! — смеясь обратилась Бетси к входившей в ее ложу
даме. — Он так насмешил меня.
— Ну, уж
вы нам задали вчера, — сказал один из пришедших, — всю ночь не
давали спать.
— Возьмите, возьмите эти ужасные книги! — сказала она, отталкивая лежавшие пред ней на столе тетради. — Зачем
вы дали их мне!.. Нет, всё-таки лучше, — прибавила она, сжалившись над его отчаянным лицом. — Но это ужасно, ужасно!
— Знаете,
вы напоминаете мне анекдот о советах больному: «
вы бы попробовали слабительное». — «
Давали: хуже». — «Попробуйте пиявки». — «Пробовали: хуже». — «Ну, так уж только молитесь Богу». — «Пробовали: хуже». Так и мы с
вами. Я говорю политическая экономия,
вы говорите — хуже. Я говорю социализм — хуже. Образование — хуже.