Неточные совпадения
—
Вы, Настасья Петровна, опять до утра засиделись… Нехорошо, моя милушка, право, нехорошо… надо
давать время занятиям, время отдыху и время сну.
— Очень, очень
вам благодарен, друзья мои, и поверьте, что теперь выразить не могу, а вполне все чувствую.
Дай бог, чтоб и при новом начальнике вашем все шло складно да ладно.
— Ага! Ай да Настенька! Молодец у меня: сейчас попала в цель! — говорил он. — Ну что ж!
Дай бог!
Дай бог! Человек
вы умный, молодой, образованный… отчего
вам не быть писателем?
— Это, сударыня, авторская тайна, — заметил Петр Михайлыч, — которую мы не смеем вскрывать, покуда не захочет того сам сочинитель; а бог
даст, может быть, настанет и та пора, когда Яков Васильич придет и сам прочтет нам: тогда мы узнаем, потолкуем и посудим… Однако, — продолжал он, позевнув и обращаясь к брату, — как
вы, капитан, думаете: отправиться на свои зимние квартиры или нет?
— Дура
вы, сударыня, хоть и
дама! Кутить да мутить только умеете! — отвечал он ей.
— Пройдет, решительно пройдет, — подхватил князь. — Бог
даст, летом в деревне ванны похолоднее — и посмотрите, каким
вы молодцом будете, ma tante!
— Я очень рад, князь, что
вы договорились до значения литератора: оно-то, кажется, и
дает мне право располагать своим сердцем свободнее и не подчиниться безусловно вашим экономическим правилам.
— Пожалуй… хорошо… — отвечал князь, — место
вам дадут; но какое же по вашему чину?
— А! Вот
вы что думаете! Нет, это мой брат, — отвечала
дама и лукаво засмеялась. — Князя Хилова
вы знаете Петербурге? — прибавила она.
— В провинции, — повторил Калинович, — и, приехав сюда, — прибавил он несколько официальным тоном, — я поставил себе долгом явиться к
вам и поблагодарить, что
вы в вашем журнале
дали место моему маленькому труду.
— Делал то, что чуть не задохся от хандры и от бездействия, — отвечал Калинович, — и вот спасибо
вам, что напечатали мой роман и
дали мне возможность хоть немножко взглянуть на божий свет.
— И доброе дело-с;
дай бог
вам счастья!
Вы, юноши и неюноши, ищущие в Петербурге мест, занятий, хлеба,
вы поймете положение моего героя, зная, может быть, по опыту, что значит в этом случае потерять последнюю опору, между тем как раздражающего свойства мысль не перестает
вас преследовать, что вот тут же, в этом Петербурге, сотни деятельностей, тысячи служб с прекрасным жалованьем, с баснословными квартирами, с любовью начальников, могущих для
вас сделать вся и все — и только
вам ничего не
дают и
вас никуда не пускают!
— Хорошо… Вина
дай, шампанского: охолодить, конечно, вели — и
дай ты нам еще бутылку рейнвейна.
Вы, впрочем, может быть, за столом любите больше красное? — обратился князь к Калиновичу.
— Помилуйте! Хорошее?.. Сорок процентов… Помилуйте! — продолжал восклицать князь и потом, после нескольких минут размышления, снова начал, как бы рассуждая сам с собой: — Значит, теперь единственный вопрос в капитале, и, собственно говоря, у меня есть денежный источник; но что ж
вы прикажете делать — родственный! За проценты не
дадут, — скажут: возьми так! А это «так» для меня нож острый. Я по натуре купец: сам не
дам без процентов, и мне не надо. Гонор этот, понимаете, торговый.
— В гражданскую службу, — заговорил он, не поднимая потупленной головы, — тоже не пускают. Господин, к которому вот
вы изволили
давать мне письмо… я ходил к нему…
— Послушайте, Яков Васильич, это в самом деле ужасно! — проговорил, наконец, все молчавший Белавин. — За что
вы мучите эту женщину? Чем и какими проступками
дала она
вам на это право?
— Положим, — начал он, — что я становлюсь очень низко, понимая любовь не по-вашему; на это, впрочем,
дают мне некоторое право мои лета; но теперь я просто буду говорить с
вами, как говорят между собой честные люди.
Не дальше как сегодня
вы приходите и говорите, что девушка
вам нравится, просите сделать ей предложение;
вам дают почти согласие, и
вы на это объявляете, что любите другую, что не можете оставить ее…
Если уж, наконец, действительно привязанность ваша к этой девочке в самом деле так серьезна — черт ее возьми! —
дать ей каких-нибудь тысяч пятнадцать серебром, и уж, конечно,
вы этим гораздо лучше устроите ее будущность, чем живя с ней и ведя ее к одной только вопиющей бедности.
— Да; но мне, я думаю, нужно
вам дать какую-нибудь бумагу?
Надобно решительно иметь детское простодушие одного моего знакомого прапорщика, который даже в пище вкусу не знает; надобно именно владеть его головой, чтоб поверить баронессе, когда она мило уверяет
вас, что
дает этот бал для удовольствия общества, а не для того, чтоб позатянуть поступившее на нее маленькое взыскание, тысяч в тридцать серебром, о чем она и будет тут же, под волшебные звуки оркестра Лядова, говорить с особами, от которых зависит дело.
Вы, милая, белокурая
дама, рассеянно теряющаяся в толпе!
—
Даст он
вам, скептик! И рожа-то у канальи, как у аспида, по пословице: гнет дуги — не парит, сломает — не тужит.
Вот клянусь
вам спасителем, — продолжал вице-губернатор, окончательно разгорячившись и показывая на образ, — что если
вы не
дадите мне… теперь уж не десять, а пятнадцать тысяч, когда заартачились, если не пожертвуете этой суммой, то каждое воскресенье, каждый праздник я велю во всей губернии запирать кабаки во время обедни и при малейшем намеке на участие ваших целовальников в воровстве и буйствах буду держать их в острогах по целым годам!
— «А в производители работ, говорит, слышь, я из здешних господ
вам не
дам, а выпишу из Питера: того уж, говорит, не купите».
— Старик этот сознался уж, что только на днях
дал это свидетельство, и, наконец, — продолжал он, хватая себя за голову, —
вы говорите, как женщина. Сделать этого нельзя, не говоря уже о том, как безнравствен будет такой поступок!
— Pardon, madame, тысячу раз виноват. Позвольте мне предложить
вам руку, — говорил он, принимая из кареты наглухо закутанную
даму.
— Князь здесь, — проговорил, наконец, прапорщик, подведя ее к двери со стеклами. — Желаю
вам воспользоваться приятным свиданием, а себя поручаю вашему высокому вниманию, — заключил он и, отворив дверь, пустил туда
даму, а сам отправился в караульню, чтоб помечтать там на свободе, как он будет принят в такой хороший дом.
—
Вас, князь, так любят
дамы, что я решительно не могу им отказать в желании посещать
вас и даже жену мою отпустил, хоть это совершенно противозаконно, — проговорил Калинович довольно громко.
«Последний ваш поступок
дает мне право исполнить давнишнее мое желание и разойтись с
вами. Если
вы вздумаете меня преследовать и захотите силой заставить меня жить с
вами, я обращусь к правительству и буду у него просить защиты от
вас».
Неточные совпадения
Осип (принимая деньги).А покорнейше благодарю, сударь.
Дай бог
вам всякого здоровья! бедный человек, помогли ему.
Хлестаков. Да вот тогда
вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь
вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь
вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь
дали.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому
вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я
вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и
давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Марья Антоновна. Ах, маменька!
вы больше червонная
дама.