Неточные совпадения
Вот
вы знаете, например, заранее и досконально, что сей человек, сей благонамереннейший и наиполезнейший гражданин, ни за что
вам денег не
даст, ибо зачем, спрошу я, он
даст?
И вот, зная вперед, что не
даст,
вы все-таки отправляетесь в путь и…
— Луиза Ивановна,
вы бы сели, — сказал он мельком разодетой багрово-красной
даме, которая все стояла, как будто не смея сама сесть, хотя стул был рядом.
— Это деньги с
вас по заемному письму требуют, взыскание.
Вы должны или уплатить со всеми издержками, пенными [Пенные — от пеня — штраф за невыполнение принятых обязательств.] и прочими, или
дать письменно отзыв, когда можете уплатить, а вместе с тем и обязательство не выезжать до уплаты из столицы и не продавать и не скрывать своего имущества. А заимодавец волен продать ваше имущество, а с
вами поступить по законам.
— Позвольте, позвольте, я с
вами совершенно согласен, но позвольте и мне разъяснить, — подхватил опять Раскольников, обращаясь не к письмоводителю, а все к Никодиму Фомичу, но стараясь всеми силами обращаться тоже и к Илье Петровичу, хотя тот упорно делал вид, что роется в бумагах и презрительно не обращает на него внимания, — позвольте и мне с своей стороны разъяснить, что я живу у ней уж около трех лет, с самого приезда из провинции и прежде… прежде… впрочем, отчего ж мне и не признаться в свою очередь, с самого начала я
дал обещание, что женюсь на ее дочери, обещание словесное, совершенно свободное…
— Но позвольте, позвольте же мне, отчасти, все рассказать… как было дело и… в свою очередь… хотя это и лишнее, согласен с
вами, рассказывать, — но год назад эта девица умерла от тифа, я же остался жильцом, как был, и хозяйка, как переехала на теперешнюю квартиру, сказала мне… и сказала дружески… что она совершенно во мне уверена и все… но что не захочу ли я
дать ей это заемное письмо, в сто пятнадцать рублей, всего что она считала за мной долгу.
— Все эти чувствительные подробности, милостисдарь, до нас не касаются, — нагло отрезал Илья Петрович, —
вы должны
дать отзыв и обязательство, а что
вы там изволили быть влюблены и все эти трагические места, до этого нам совсем дела нет.
— Послушайте, что ж
вам все стоять у дверей-то? — перебил вдруг Разумихин, — коли имеете что объяснить, так садитесь, а обоим
вам, с Настасьей, там тесно. Настасьюшка, посторонись,
дай пройти! Проходите, вот
вам стул, сюда! Пролезайте же!
Нет, и это не то: «показание
даю, а
вы снимаете» — вот как!
— А, понимаю,
вы думаете, что я в таком виде! — перебил ее мысли Разумихин, угадав их и шагая своими огромнейшими шажищами по тротуару, так что обе
дамы едва могли за ним следовать, чего, впрочем, он не замечал.
Он и лекарство такое
дал, порошок, я видел, а
вы тут приехали…
— Так?
Вы говорите, так? Ну так после этого
вы…
вы… — закричал он в восторге, —
вы источник доброты, чистоты, разума и… совершенства!
Дайте вашу руку,
дайте…
вы тоже
дайте вашу, я хочу поцеловать ваши руки здесь, сейчас, на коленах!
— Не войду, некогда! — заторопился он, когда отворили дверь, — спит во всю ивановскую, отлично, спокойно, и
дай бог, чтобы часов десять проспал. У него Настасья; велел не выходить до меня. Теперь притащу Зосимова, он
вам отрапортует, а затем и
вы на боковую; изморились, я вижу, донельзя.
Нет,
вы давайте-ка фактов!
Я
вам дала великое обещание, я ваша невеста; доверьтесь же мне в этом деле и поверьте, я в силах буду рассудить беспристрастно.
Затем
вы дадите другую тысячу, из ваших трех, и вот и довольно на первый случай, вот мы и соединимся.
— Конечно, нужно много труда, но мы будем трудиться,
вы, Авдотья Романовна, я, Родион… иные издания
дают теперь славный процент!
— Эк ведь комиссия! Ну, уж комиссия же с
вами, — вскричал Порфирий с совершенно веселым, лукавым и нисколько не встревоженным видом. — Да и к чему
вам знать, к чему
вам так много знать, коли
вас еще и не начинали беспокоить нисколько! Ведь
вы как ребенок:
дай да подай огонь в руки! И зачем
вы так беспокоитесь? Зачем сами-то
вы так к нам напрашиваетесь, из каких причин? А? хе-хе-хе!
— Петр Петрович! — закричала она, — защитите хоть
вы! Внушите этой глупой твари, что не смеет она так обращаться с благородной
дамой в несчастии, что на это есть суд… я к самому генерал-губернатору… Она ответит… Помня хлеб-соль моего отца, защитите сирот.
— Подумайте, мадемуазель, — начал он строго, но все еще как будто увещевая, — обсудите, я согласен
вам дать еще время на размышление.
— Я ничего не брала у
вас, — прошептала в ужасе Соня, —
вы дали мне десять рублей, вот возьмите их. — Соня вынула из кармана платок, отыскала узелок, развязала его, вынула десятирублевую бумажку и протянула руку Лужину.
— Амалия Ивановна, надо будет
дать знать в полицию, а потому, покорнейше прошу
вас, пошлите покамест за дворником, — тихо и даже ласково проговорил Лужин.
И хоть я и далеко стоял, но я все, все видел, и хоть от окна действительно трудно разглядеть бумажку, — это
вы правду говорите, — но я, по особому случаю, знал наверно, что это именно сторублевый билет, потому что, когда
вы стали
давать Софье Семеновне десятирублевую бумажку, — я видел сам, —
вы тогда же взяли со стола сторублевый билет (это я видел, потому что я тогда близко стоял, и так как у меня тотчас явилась одна мысль, то потому я и не забыл, что у
вас в руках билет).
Ну и решил, что
вам действительно передо мной совестно такие куши
давать и, кроме того, может быть, подумал я, он хочет ей сюрприз сделать, удивить ее, когда она найдет у себя в кармане целых сто рублей.
— Позвольте, господа, позвольте; не теснитесь,
дайте пройти! — говорил он, пробираясь сквозь толпу, — и сделайте одолжение, не угрожайте; уверяю
вас, что ничего не будет, ничего не сделаете, не робкого десятка-с, а, напротив,
вы же, господа, ответите, что насилием прикрыли уголовное дело.
— Да что
вы, Родион Романыч, такой сам не свой? Право! Слушаете и глядите, а как будто и не понимаете.
Вы ободритесь. Вот
дайте поговорим: жаль только, что дела много и чужого и своего… Эх, Родион Романыч, — прибавил он вдруг, — всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху-с… Прежде всего!
— А ведь я к
вам уже заходил третьего дня вечером;
вы и не знаете? — продолжал Порфирий Петрович, осматривая комнату, — в комнату, в эту самую, входил. Тоже, как и сегодня, прохожу мимо —
дай, думаю, визитик-то ему отдам. Зашел, а комната настежь; осмотрелся, подождал, да и служанке вашей не доложился — вышел. Не запираете?
Ну, так жду я
вас, смотрю, а
вас бог и
дает — идете!
Тысячу бы рублей в ту минуту я
дал, своих собственных, чтобы только на
вас в свои глаза посмотреть: как
вы тогда сто шагов с мещанинишкой рядом шли, после того как он
вам «убийцу» в глаза сказал, и ничего у него, целых сто шагов, спросить не посмели!..
Вот это дворник нашего дома; дворник очень хорошо меня знает; вот он кланяется; он видит, что я иду с
дамой, и уж, конечно, успел заметить ваше лицо, а это
вам пригодится, если
вы очень боитесь и меня подозреваете.
— Ага! Так вот как! — вскричал он в удивлении, но злобно усмехаясь, — ну, это совершенно изменяет ход дела!
Вы мне чрезвычайно облегчаете дело сами, Авдотья Романовна! Да где это
вы револьвер достали? Уж не господин ли Разумихин? Ба! Да револьвер-то мой! Старый знакомый! А я-то его тогда как искал!.. Наши деревенские уроки стрельбы, которые я имел честь
вам давать, не пропали-таки даром.
Ну,
вы эту
даму сегодня видели?
Ну-с, если
вас когда кто будет спрашивать, — ну завтра или послезавтра, — обо мне или насчет меня (а вас-то будут спрашивать), то
вы о том, что я теперь к
вам заходил, не упоминайте и деньги отнюдь не показывайте и не сказывайте, что я
вам дал, никому.