Неточные совпадения
Хлестаков.
Я не шутя вам говорю…
Я могу от любви свихнуть с ума.
Анна Андреевна. Что тут пишет он
мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)
Я ничего
не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки!
Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у
меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую
я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Провались унтер-офицерша —
мне не до нее!
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то есть
не двести, а четыреста, —
я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они едят, а
я не ем? Отчего же
я, черт возьми,
не могу так же? Разве они
не такие же проезжающие, как и
я?
Марья Антоновна (сквозь слезы).
Я, право, маменька,
не знала…
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими:
я, брат,
не такого рода! со
мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)
Я думаю, еще ни один человек в мире
не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это
не жаркое.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то
я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Лука Лукич.
Не могу,
не могу, господа.
Я, признаюсь, так воспитан, что, заговори со
мною одним чином кто-нибудь повыше, у
меня просто и души нет и язык как в грязь завязнул. Нет, господа, увольте, право, увольте!
(Насвистывает сначала из «Роберта», потом «
Не шей ты
мне, матушка», а наконец ни се ни то.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично…
Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
— Чего же вам еще?
Не то ли вам рассказывать,
Что дважды погорели мы,
Что Бог сибирской язвою
Нас трижды посетил?
Потуги лошадиные
Несли мы; погуляла
я,
Как мерин, в бороне!..
Ой! ночка, ночка пьяная!
Не светлая, а звездная,
Не жаркая, а с ласковым
Весенним ветерком!
И нашим добрым молодцам
Ты даром
не прошла!
Сгрустнулось им по женушкам,
Оно и правда: с женушкой
Теперь бы веселей!
Иван кричит: «
Я спать хочу»,
А Марьюшка: — И
я с тобой! —
Иван кричит: «Постель узка»,
А Марьюшка: — Уляжемся! —
Иван кричит: «Ой, холодно»,
А Марьюшка: — Угреемся! —
Как вспомнили ту песенку,
Без слова — согласилися
Ларец свой попытать.
Впереди летит — ясным соколом,
Позади летит — черным вороном,
Впереди летит —
не укатится,
Позади летит —
не останется…
Лишилась
я родителей…
Слыхали ночи темные,
Слыхали ветры буйные
Сиротскую печаль,
А вам нет ну́жды сказывать…
На Демину могилочку
Поплакать
я пошла.
Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь!
Я не крестьянин-лапотник —
Я Божиею милостью
Российский дворянин!
Россия —
не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду
не учатся.
У нас чиновник плохонький,
И тот полов
не выметет,
Не станет печь топить…
Скажу
я вам,
не хвастая,
Живу почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А от ржаного колоса
Не отличу ячменного.
А
мне поют: «Трудись...
Милон.
Не могу.
Мне велено и солдат вести без промедления… да, сверх того,
я сам горю нетерпением быть в Москве.
Стародум. И
не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу.
Я еще той веры, что человек
не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.
Стародум. Надлежало образумиться.
Не умел
я остеречься от первых движений раздраженного моего любочестия. Горячность
не допустила
меня тогда рассудить, что прямо любочестивый человек ревнует к делам, а
не к чинам; что чины нередко выпрашиваются, а истинное почтение необходимо заслуживается; что гораздо честнее быть без вины обойдену, нежели без заслуг пожаловану.
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это таки и наука-то
не дворянская. Дворянин только скажи: повези
меня туда, — свезут, куда изволишь.
Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего
не знает Митрофанушка.
Скотинин. Митрофан по
мне.
Я сам без того глаз
не сведу, чтоб выборный
не рассказывал
мне историй. Мастер, собачий сын, откуда что берется!
Г-жа Простакова.
Я, братец, с тобою лаяться
не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с кем
не бранивалась. У
меня такой нрав. Хоть разругай, век слова
не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит, кто
меня, бедную, обижает.
Милон. Душа благородная!.. Нет…
не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье.
Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Стародум. К чему так суетиться, сударыня? По милости Божией,
я ваш
не родитель; по милости же Божией,
я вам и незнаком.
Правдин.
Не заботься ни о чем, сударыня,
я всех удовольствую.
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах,
я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости
меня.
Я дура. Образумиться
не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
— И так это
меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и
не знаю как!"За что же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю
я ему. А он
не то чтобы что, плюнул
мне прямо в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
— Уж как
мне этого Бонапарта захотелось! — говаривала она Беневоленскому, — кажется, ничего бы
не пожалела, только бы глазком на него взглянуть!
Столь
меня сие удивило, что
я и доселе спрашиваю себя: полно, страдание ли это, и
не скрывается ли здесь какой-либо особливый вид плотоугодничества и самовосхищения?
Прыщ был уже
не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил:
не смотрите на то, что у
меня седые усы:
я могу!
я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
Не шуми, мати зелена дубровушка!
Не мешай добру молодцу думу думати,
Как заутра
мне, добру молодцу, на допрос идти
Перед грозного судью, самого царя…
Конечно,
я никогда сего
не требовал, но, признаюсь, такая на всех лицах видная готовность всегда
меня радовала.
Поэтому
я не вижу в рассказах летописца ничего такого, что посягало бы на достоинство обывателей города Глупова.
Но, предпринимая столь важную материю,
я, по крайней мере,
не раз вопрошал себя: по силам ли будет
мне сие бремя?
— Ваше
я, что ли, пила? — огрызалась беспутная Клемантинка, — кабы
не моя несчастная слабость, да
не покинули
меня паны мои милые, узнали бы вы у
меня ужо, какова
я есть!
— Но
я только того и хотел, чтобы застать вас одну, — начал он,
не садясь и
не глядя на нее, чтобы
не потерять смелости.
—
Я столько раз думала, что теперь ничего
не думаю и
не знаю.
— Чем
я неприлично вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая к нему голову и глядя ему прямо в глаза, но совсем уже
не с прежним скрывающим что-то весельем, а с решительным видом, под которым она с трудом скрывала испытываемый страх.
— Поверь, что
я ценю, и, надеюсь, ты
не раскаешься, — отвечал улыбаясь Степан Аркадьич.
— Нет,
я не пойду, — отвечал Левин.
— Догадываюсь, но
не могу начать говорить об этом. Уж поэтому ты можешь видеть, верно или
не верно
я догадываюсь, — сказал Степан Аркадьич, с тонкою улыбкой глядя на Левина.
—
Я не буду судиться.
Я никогда
не зарежу, и
мне этого нe нужно. Ну уж! — продолжал он, опять перескакивая к совершенно нейдущему к делу, — наши земские учреждения и всё это — похоже на березки, которые мы натыкали, как в Троицын день, для того чтобы было похоже на лес, который сам вырос в Европе, и
не могу
я от души поливать и верить в эти березки!
—
Я не сказала тебе вчера, — начала она, быстро и тяжело дыша, — что, возвращаясь домой с Алексеем Александровичем,
я объявила ему всё… сказала, что
я не могу быть его женой, что… и всё сказала.
Он хочет доказать
мне, что его любовь ко
мне не должна мешать его свободе.
«
Я ничего
не открыл.
Я только узнал то, что
я знаю.
Я понял ту силу, которая
не в одном прошедшем дала
мне жизнь, но теперь дает
мне жизнь.
Я освободился от обмана,
я узнал хозяина».
«Разумеется,
я не завидую и
не могу завидовать Серпуховскому; но его возвышение показывает
мне, что стоит выждать время, и карьера человека, как
я, может быть сделана очень скоро.
Он
не верит и в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что
я не брошу сына,
не могу бросить сына, что без сына
не может быть для
меня жизни даже с тем, кого
я люблю, но что, бросив сына и убежав от него,
я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что
я не в силах буду сделать этого».