Неточные совпадения
Я не мог долго быть на палубе. Насекомые буквально облепили
меня. Они хлестали по лицу, заползали в рукава, набивались в волосы, лезли в уши.
Я пробовал отмахиваться от них; это оказалось совершенно бесполезным занятием. В каюте было жарко и душно, но нельзя было открыть окон из-за тех же самых прелестных эфемерид. Долго
я ворочался с боку на бок и только перед рассветом немного забылся сном.
Она села на куст, очень близко от
меня, и совершенно
не выражала беспокойства.
Что значит Онюй? Гольды к названиям правых притоков Амура прибавляют слово Анэй, например: Анэй Хунгуры, Анэй Бира, Анюй, Анэй Пихца и т. д. Этимологию этого слова выяснить
мне не удалось. Любопытно, что и на севере, именно в Колымском крае, мы встречаем два притока Колымы с тем же названием — Большой Анюй и Малый Анюй. Удэхейцы Дондон называют Уни. Возможно, отсюда произошло Онюй («у» легко переходит в «о»), искаженное впоследствии в Анюй.
Уговаривать их на эту поездку
я не стал (это было бы и бесполезно), но мы условились, что они доставят нас до ближайшей фанзы Дуляля, а оттуда мы найдем новых проводников.
Сначала
я не обратил на него внимания, но, когда
я подходил ближе к фанзе, до слуха моего донеслось опять то же жалобное мяуканье, в котором слышались нотки страха.
Полагая, что котенок куда-то завалился и
не может выбраться навepx без посторонней помощи,
я свернул с тропы и сквозь бурьян направился прямо к развалинам фанзы.
По мяуканью
я скоро обнаружил котенка. Он был обычного серого цвета с белой мордочкой и белыми передними лапами. Котенок был чем-то напуган. Он изогнул спину дугой, поднял кверху свой хвостик и весь ощетинился. Сперва
я не мог найти причину его страха. Тут были груды мусора, из которого торчало много палок. Как
я ни напрягал зрение,
я ничего
не видел.
Такого большого пресмыкающегося на Амуре
я нигде
не видывал.
В школе мои спутники давно уже спали.
Я пробрался на свое место, но
не мог уснуть.
Меня беспокоили сведения, сообщенные гольдами. Они знали только стойбища своих сородичей и ничего
не могли сообщить об удэхейцах, а также
не знали, в бассейн какой реки мы попадем после перевала через Сихотэ-Алинь и скоро ли найдем туземцев по ту сторону водораздела. Наконец усталость начала брать свое, мысли стали путаться, и
я незаметно погрузился в сон.
Узнав, кто
я такой, она только мельком взглянула на
меня и
не проявила ни малейшего любопытства.
«Вот так женщина! — подумал
я, любуясь ловкостью ее движений. — Плыть через перекаты реки, стоя в оморочке, да еще бить острогой рыбу — на это
не всякий и мужчина способен. Видимо, эта женщина прошла суровую жизненную школу».
Мы плыли по таким узким протокам, что лодку в них нельзя было повернуть обратно. Они пересекали одна другую и делали длинные петли. Скоро
я потерял ориентировку, так что
мне уже
не помогал и компас.
Я спросил гольдов,
не знают ли они, кто их издает.
Мики замерла совсем, но
я вооружился терпением и долго стоял на одном месте,
не делая никакого движения.
Долго
я стоял, но криков более
не повторилось.
Когда стемнело, небо было совсем заволочено тучами. Пошел дождь, который
не прекращался подряд двое суток. Видя, что ненастье принимает затяжной характер,
я решил итти дальше, невзирая на непогоду. Отсюда амурские гольды возвратились назад, а на смену им взялись провожать
меня обитатели фанзы Дуляля. Они говорили, что вода в реке может прибывать и тогда плавание на лодках станет совсем невозможным. Это были убедительные доводы.
Перед сумерками
я хотел было пройтись вдоль берега с ружьем, но обилие мошкары принудило
меня вернуться в фанзу. Рассчитывали мы отдохнуть и подкрепиться сном, но подверглись нападению несметного количества блох,
не давших ни на минуту сомкнуть глаз. Когда стало светать,
я оделся и вышел из фанзы.
Было холодно и сыро. Серое небо моросило дождем. В сухой протоке (позади гольдского жилища), которую
я вчера перешел,
не замочив ног, появилась вода. Значит, Анюй начал выходить из берегов.
Я вернулся назад и стал будить гольдов.
Впоследствии
я узнал, что
не только наводнение являлось причиной нашей задержки, но были и другие обстоятельства. Дело в том, что гольды боятся Анюя и выше фанзы Тахсале никогда
не заходят. Им было известно, что удэхейцы собирались спускаться на ботах вниз по реке, и они решили здесь ждать их в Тахсале, чтобы передать нас, а самим ехать домой. Они
не ошиблись в расчетах. Действительно, 9 июля сверху пришли удэхейцы на двух лодках.
Как
я ни старался разглядеть молодых скоп, они
не показывались.
Когда
я подходил к биваку, солнце только что скрылось за горизонтом. За горами его
не было видно, уже чувствовалось приближение сумерек.
Тогда
я решил
не двигаться и ждать, когда они сами приблизятся ко
мне.
Из царства пернатых
я заметил крохалей. Было как раз время линьки. Испуганные птицы
не могли подняться на воздух. Несмотря на быстроту течения реки, они удивительно скоро перебегали вверх по воде, помогая себе крыльями, как веслами.
Случайно
я поднял глаза к небу и увидел двух орлов: они плавно описывали большие круги, поднимаясь все выше и выше, пока
не превратились в маленькие точки. Трудно допустить, чтобы они совершали такие заоблачные полеты в поисках корма, трудно допустить, чтобы оттуда они могли разглядеть добычу на земле. По-видимому, такие полеты являются их органической потребностью.
— Капитан, — обратился ко
мне Чжан-Бао, — твоя сиди тихо, говори
не надо.
Чжан-Бао весь превратился в слух и внимание;
я сидел неподвижно, боясь пошевельнуться, удэхейца совсем
не было слышно, хотя он и работал веслом.
Впереди ничего
не было видно, и в тех случаях, когда
мне казалось, что протока поворачивает направо, удэхеец направлял лодку в противоположную сторону или шел прямо в кусты.
Один раз Чжан-Бао сделал
мне какой-то знак, но
я не понял его.
Я оглянулся назад и среди зарослей во мраке
не мог найти того места, откуда мы только что вышли на широкий спокойный плес.
Я хотел было спросить, в чем дело, но, заметив, что мои спутники молчат,
не решился говорить и только осторожно поправил свое сиденье.
Я не спускал глаз с берега и по колыхающейся траве старался определить местонахождение зверя. Один раз
мне показалось, что
я вижу какую-то длинную тень, но
я не уверен, что это действительно было животное. Вдруг Чжан-Бао шевельнулся и стал готовиться к выстрелу.
Чжан-Бао
не унимался, а удэхеец был
не на шутку встревожен поведением своего товарища.
Я увидел, что пришло время вмешаться в разговор.
— Ничего, — сказал
я Чжан-Бао, —
не надо сердиться. На этот раз неудача, зато в другой раз будет успех.
Не убили изюбра, зато если
не видели, то слышали близкое присутствие тигра.
Непрекращающиеся дожди и постоянная прибыль воды в реке весьма беспокоили удэхейцев. Они опасались за своих жен и детей и начали проситься домой.
Я обещал
не задерживать их и отпустить тотчас, как только они доставят нас к подножью Сихотэ-Алиня. Около устья Гобилли мы устроились биваком в тальниковой роще.
Наконец
я не выдержал и повернулся с намерением отступить.
Напрасно
я всматривался в лес, стараясь узнать, с кем имею дело, но чаща была так непроницаема и туман так густ, что даже стволов больших деревьев
не было видно.
В это время случилось то, чего
я вовсе
не ожидал.
Не медля больше,
я ободрил собаку и пошел назад по тропинке.
Ночь быстро надвигалась на землю, туман сгущался все больше и больше, но
я не боялся заблудиться. Берег реки, зверовая тропа и собака скоро привели
меня к биваку. Как раз к этому времени вернулись с охоты удэхейцы.
По мнению Чжан-Бао, летающий человек на реке Гобилли был один из Ли-чжен-цзы, китаец и уж никак
не удэхеец. Из этого
я вывел заключение, что сказание удэхейцев о людях с крыльями позаимствовано ими от китайцев в древние времена.
Я не хотел тратить напрасно время и предложил моим спутникам собираться в дорогу.
Пусть читатель
не подумает, что Гусев был посмешищем моих спутников. Мы все относились к нему с уважением, сочувствовали его неприспособленности и всячески старались ему помочь. Больше всего был виноват
я сам, потому что взял с собой человека, мало приспособленного к странствованиям по тайге.
Дальше случилось что-то такое, в чем
я совершенно
не мог отдать себе отчета.
Авария обошлась без человеческих жертв. С большим трудом мы вытащили лодку из-под плавника. Она была пуста и так изломана, что
не годилась для плавания. Все имущество погибло: ружья, продовольствие, походное снаряжение, запасная одежда. Осталось только то, что было на себе; у
меня — поясной нож, карандаш, записная книжка и засмоленная баночка со спичками. Весь день употребили на поиски утонувшего имущества, но ничего
не нашли.
Трудно передать на словах чувство голода. По пути собирали грибы, от которых тошнило. Мои спутники осунулись и ослабели. Первым стал отставать Гусев. Один раз он долго
не приходил. Вернувшись,
я нашел его лежащим под большим деревом. Он сказал, что решил остаться здесь на волю судьбы.
Я уговорил Гусева итти дальше, но километра через полтора он снова отстал. Тогда
я решил, чтобы он шел между казаками, которые за ним следили и постоянно подбадривали.
Между тем с Гусевым стало твориться что-то неладное. То он впадал в апатию и подолгу молчал, то вдруг начинал бредить с открытыми глазами. Дважды Гусев уходил, казаки догоняли его и силой приводили назад. Цынги
я не боялся, потому что мы ели стебли подбела и черемуху, тифозных бактерий тоже
не было в тайге, но от истощения люди могли обессилеть и свалиться с ног.
Я заметил, что привалы делались все чаще и чаще. Казаки
не садились, а просто падали на землю и лежали подолгу, закрыв лицо руками.
Прошло еще трое суток. На людей было страшно смотреть. Они сильно исхудали и походили на тяжелых тифознобольных. Лица стали землистого цвета, сквозь кожу явственно выступали очертания черепа. Мошка тучами вилась над
не встававшими с земли людьми.
Я и Дзюль старались поддерживать огонь, раскладывая дымокуры с наветренной стороны. Наконец свалился с ног Чжан-Бао.
Я тоже чувствовал упадок сил; ноги так дрожали в коленях, что
я не мог перешагнуть через валежину и должен был обходить стороною.
В ночь на 4 сентября никто
не спал, все мучились животами. Оттого, что мы ели все, что попадало под руки, желудки отказывались работать, появлялась тошнота и острые боли в кишечнике. Можно было подумать, что на отмели устроен перевязочный пункт, где лежали раненые, оглашая тайгу своими стонами.
Я перемогал себя, но чувствовал, что делаю последние усилия.
Я потянулся, чтобы схватить ее, качнулся, чуть было
не упал и открыл глаза.
Не спуская глаз с лодки,
я протянул руку и тронул спящего рядом со
мной человека, думая, что это Дзюль, но это оказался Гусев.