Неточные совпадения
Это пишущий, к которому очень шло, когда он говорил: «Нас немного!» или: «Что за жизнь без борьбы? Вперед!», хотя он ни с кем никогда
не боролся и никогда
не шел вперед.
Не выходило также приторно, когда он начинал толковать об идеалах. В каждую университетскую годовщину, в Татьянин день, он напивался пьян, подтягивал
не в тон «Gaudeamus», и в это время его сияющее, вспотевшее лицо как бы говорило: «Глядите,
я пьян,
я кучу!» Но и это шло к нему.
Бывая у этого милого человека,
я познакомился с его родной сестрой, женщиной-врачом Верой Семеновной. С первого же взгляда эта женщина поразила
меня своим утомленным, крайне болезненным видом. Она была молода, хорошо сложена, с правильным, несколько грубоватым лицом, но, в сравнении с подвижным, изящным и болтливым братом, казалась угловатой, вялой, неряшливой и угрюмой. Ее движения, улыбки и слова носили в себе что-то вымученное, холодное, апатичное, и она
не нравилась, ее считали гордой, недалекой.
— Милый друг мой, — часто говорил
мне ее брат, вздыхая и красивым писательским жестом откидывая назад волосы, — никогда
не судите по наружности! Поглядите вы на эту книгу: она давно уже прочтена, закорузла, растрепана, валяется в пыли, как ненужная вещь, но раскройте ее, иона заставит вас побледнеть и заплакать. Моя сестра похожа на эту книгу. Приподнимите переплет, загляните в душу, и вас охватит ужас. В какие-нибудь три месяца Вера перенесла, сколько хватило бы на всю человеческую жизнь!
Вера Семеновна, пережив три несчастных месяца, поселилась у брата. Практическая медицина была
не по ней,
не удовлетворяла и утомляла ее; да она и
не производила впечатления знающей, и
я ни разу
не слышал, чтобы она говорила о чем-нибудь имеющем отношение к ее науке.
— Очень мило! — сказала она. — Но всё же
я еще многого
не понимаю. Например, в «Соборянах» Лескова есть один чудак-огородник, который сеет на долю всех: покупателей, нищих и тех, кто захочет украсть. Разумно он поступает?
—
Не знаю, ничего
не знаю! — сказала она в раздумье. — Ты, вероятно, прав, но
мне кажется,
я так чувствую, что в нашей борьбе со злом есть какая-то фальшь, точно что-то недосказано или скрыто. Бог знает, быть может, наши приемы в противлении злу принадлежат к числу предрассудков, которые вкоренились в нас так глубоко, что мы уже
не в силах расстаться с ними и потому уже
не можем судить о них правильно.
—
Я не знаю, как тебе объяснить. Быть может, человек ошибается, думая, что он обязан и имеет право бороться со злом, так же, как ошибается, думая, например, что сердце имеет вид червонного туза. Очень может быть, что в борьбе со злом мы имеем право действовать
не силой, а тем, что противоположно силе, то есть, если ты, например, хочешь, чтобы у тебя
не украли этой картины, то
не запирай ее, а отдай…
— Ты как хочешь думай, — сказала на другой день Вера Семеновна, — но для
меня вопрос уже отчасти решен. Глубоко
я убеждена, что противиться злу, направленному против
меня лично,
я не имею никакого основания. Захотят убить
меня? Пусть. Оттого, что
я буду защищаться, убийца
не станет лучше. Теперь для
меня остается только решить вторую половину вопроса: как
я должна относиться к злу, направленному против моих ближних?
— Вера, ты
не взбесись! — сказал Владимир Семеныч и засмеялся. — Непротивление становится, как
я вижу, твоей idйe-fixe!
— Боже, какая скука! — сказала она, потягиваясь. — Как вяло и бессодержательно течет жизнь!
Я не знаю, что делать с собой, а ты тратишь свои лучшие годы на бог знает что. Как алхимик, роешься в старом, никому
не нужном хламе, — о, боже мой!
— Да, Володя, все эти дни
я думала, долго, мучительно думала и убедилась: ты безнадежный обскурант и рутинер. Ну, спроси себя, что может дать тебе твоя усердная и добросовестная работа? Скажи: что? Ведь из этого старого хлама, в котором ты роешься, давно уже извлекли всё, что можно было извлечь. Как ни толки воду в ступе, как ни разлагай ее, а больше того, что уже сказано химиками,
не скажешь…
—
Не противишься злу, а сама противишься тому, что
я имею прислугу! — язвил он. — Если прислуга зло, то зачем же ты противишься? Это непоследовательно!
— Ах, нет, нет… — испугалась Вера Семеновна, отстраняя книгу. —
Я уже читала!
Не нужно,
не нужно!
И потом уже
я ни разу
не видел Веры Семеновны. Где она теперь —
не знаю. А Владимир Семеныч всё писал свои фельетоны, возлагал венки, пел «Gaudeamus», хлопотал о «кассе взаимопомощи сотрудников московских повременных изданий».
Но
меня выслушали равнодушно,
не ответили ни слова, и
я не собрал ни копейки. Уже никто
не помнил Владимира Семеныча. Он был совершенно забыт.
Неточные совпадения
Хлестаков.
Я не шутя вам говорю…
Я могу от любви свихнуть с ума.
Анна Андреевна. Что тут пишет он
мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)
Я ничего
не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки!
Я не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у
меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую
я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Провались унтер-офицерша —
мне не до нее!