Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая
от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это
от судьи триста; это
от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Купцы. Да уж куда милость твоя ни запроводит его, все будет хорошо, лишь бы, то есть,
от нас подальше. Не побрезгай, отец наш, хлебом и солью: кланяемся
тебе сахарцом и кузовком вина.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же
ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя
от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Была
ты нам люба,
Как
от Москвы до Питера
Возила за три рублика,
А коли семь-то рубликов
Платить, так черт с
тобой...
— У нас забота есть.
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила нас,
Отбила
от еды.
Ты дай нам слово крепкое
На нашу речь мужицкую
Без смеху и без хитрости,
По правде и по разуму,
Как должно отвечать,
Тогда свою заботушку
Поведаем
тебе…
Г-жа Простакова. Пронозила!.. Нет, братец,
ты должен образ выменить господина офицера; а кабы не он, то б
ты от меня не заслонился. За сына вступлюсь. Не спущу отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и не смешно. Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо к кому, неведомо кто.
Стародум (берет у Правдина табак). Как ни с чем? Табакерке цена пятьсот рублев. Пришли к купцу двое. Один, заплатя деньги, принес домой табакерку. Другой пришел домой без табакерки. И
ты думаешь, что другой пришел домой ни с чем? Ошибаешься. Он принес назад свои пятьсот рублев целы. Я отошел
от двора без деревень, без ленты, без чинов, да мое принес домой неповрежденно, мою душу, мою честь, мои правилы.
Простаков. Странное дело, братец, как родня на родню походить может. Митрофанушка наш весь в дядю. И он до свиней сызмала такой же охотник, как и
ты. Как был еще трех лет, так, бывало, увидя свинку, задрожит
от радости.
Г-жа Простакова. Что, что
ты от меня прятаться изволишь? Вот, сударь, до чего я дожила с твоим потворством. Какова сыну обновка к дядину сговору? Каков кафтанец Тришка сшить изволил?
Стародум.
От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на
тебя рассердятся, либо
тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Стародум(целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога, что в самой
тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни
от знатности, ни
от богатства. Все это прийти к
тебе может; однако для
тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать себя достойною всех благ, которыми
ты можешь наслаждаться…
Правдин. Мой друг! Не спрашивай о том, что столько ей прискорбно…
Ты узнаешь
от меня, какие грубости…
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа моя! Я вне себя
от радости! Теперь
тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты и Митрофанушке не желаю. То — то дядюшка! То-то отец родной! Я и сама все-таки думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что
ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто так не терзало мое сердце, как невинность в сетях коварства. Никогда не бывал я так собой доволен, как если случалось из рук вырвать добычь
от порока.
Стародум(приметя всех смятение). Что это значит? (К Софье.) Софьюшка, друг мой, и
ты мне кажешься в смущении? Неужель мое намерение
тебя огорчило? Я заступаю место отца твоего. Поверь мне, что я знаю его права. Они нейдут далее, как отвращать несчастную склонность дочери, а выбор достойного человека зависит совершенно
от ее сердца. Будь спокойна, друг мой! Твой муж,
тебя достойный, кто б он ни был, будет иметь во мне истинного друга. Поди за кого хочешь.
Это
от того офицера, который искал на
тебе жениться и за которого
ты сама идти хотела.
Разве
ты не знаешь, что уж несколько лет
от меня его и в памятцах за упокой поминали?
Вральман. Ай! ай! ай! ай! ай! Теперь-то я фижу! Умарит хатят репенка! Матушка
ты мая! Сшалься нат сфаей утропой, катора тефять месесоф таскала, — так скасать, асмое тифа ф сфете. Тай фолю этим преклятым слатеям. Ис такой калафы толго ль палфан? Уш диспозисион [Предрасположение (
от франц. disposition).] уш фсё есть.
Скотинин. Митрофан!
Ты теперь
от смерти на волоску. Скажи всю правду; если б я греха не побоялся, я бы те, не говоря еще ни слова, за ноги да об угол. Да не хочу губить души, не найдя виноватого.
Стародум. Да
ты, Вральман, я чаю, отстал и
от лошадей?
— А ведь это поди
ты не ладно, бригадир, делаешь, что с мужней женой уводом живешь! — говорили они ему, — да и не затем
ты сюда
от начальства прислан, чтоб мы, сироты, за твою дурость напасти терпели!
— Мало
ты нас в прошлом году истязал? Мало нас
от твоей глупости да
от твоих шелепов смерть приняло? — продолжали глуповцы, видя, что бригадир винится. — Одумайся, старче! Оставь свою дурость!
— Сам ли
ты зловредную оную книгу сочинил? а ежели не сам, то кто тот заведомый вор и сущий разбойник, который таковое злодейство учинил? и как
ты с тем вором знакомство свел? и
от него ли ту книжицу получил? и ежели
от него, то зачем, кому следует, о том не объявил, но, забыв совесть, распутству его потакал и подражал? — так начал Грустилов свой допрос Линкину.
— Мнишь
ты всех людей добродетельными сделать, а про то позабыл, что добродетель не
от себя, а
от бога, и
от бога же всякому человеку пристойное место указано.
— И то ведомо ли
тебе,
от чьего бездельного воровства такой обычай промеж нас учинился?
— Ежели есть на свете клеветники, тати, [Тать — вор.] злодеи и душегубцы (о чем и в указах неотступно публикуется), — продолжал градоначальник, — то с чего же
тебе, Ионке, на ум взбрело, чтоб им не быть? и кто
тебе такую власть дал, чтобы всех сих людей
от природных их званий отставить и зауряд с добродетельными людьми в некоторое смеха достойное место,
тобою «раем» продерзостно именуемое, включить?
— Ах, кстати, — сказал Степан Аркадьич, — я
тебя хотел попросить при случае, когда
ты увидишься с Поморским, сказать ему словечко о том, что я бы очень желал занять открывающееся место члена комиссии
от соединенного агентства кредитно-взаимного баланса южно-железных дорог.
— Ну,
ты не поверишь, я так
от этого отвык, что это-то мне и совестно. Как это? Пришел чужой человек, сел, посидел безо всякого дела, им помешал, себя расстроил и ушел.
—
Ты всегда после этого точно из бани, — сказал Петрицкий. — Я
от Грицки (так они звали полкового командира),
тебя ждут.
— Не понимаю
тебя, — сказал Левин, поднимаясь на своем сене, — как
тебе не противны эти люди. Я понимаю, что завтрак с лафитом очень приятен, но неужели
тебе не противна именно эта роскошь? Все эти люди, как прежде наши откупщики, наживают деньги так, что при наживе заслуживают презрение людей, пренебрегают этим презрением, а потом бесчестно нажитым откупаются
от прежнего презрения.
— А я
тебя ждал до двух часов. Куда же
ты поехал
от Щербацких?
— Что, что
ты хочешь мне дать почувствовать, что? — говорила Кити быстро. — То, что я была влюблена в человека, который меня знать не хотел, и что я умираю
от любви к нему? И это мне говорит сестра, которая думает, что… что… что она соболезнует!.. Не хочу я этих сожалений и притворств!
— Ну, что
ты делаешь? — сказал Сергей Иванович, отставая
от других и ровняясь с братом.
— Как же
ты говорил, что никогда больше не наденешь европейского платья? — сказал он, оглядывая его новое, очевидно
от французского портного, платье. — Так! я вижу: новая фаза.
— Костя! сведи меня к нему, нам легче будет вдвоем.
Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и уйди, — заговорила она. —
Ты пойми, что мне видеть
тебя и не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу быть, может быть, полезна
тебе и ему. Пожалуйста, позволь! — умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело
от этого.
— А знаешь, я о
тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я
тебе говорил и говорю: нехорошо, что
ты не ездишь на собрания и вообще устранился
от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
— Я? не буду плакать… Я плачу
от радости. Я так давно не видела
тебя. Я не буду, не буду, — сказала она, глотая слезы и отворачиваясь. — Ну,
тебе одеваться теперь пора, — оправившись, прибавила она, помолчав и, не выпуская его руки, села у его кровати на стул, на котором было приготовлено платье.
— Ах! — вскрикнула она, увидав его и вся просияв
от радости. — Как
ты, как же вы (до этого последнего дня она говорила ему то «
ты», то «вы»)? Вот не ждала! А я разбираю мои девичьи платья, кому какое…
— Вот как!… Я думаю, впрочем, что она может рассчитывать на лучшую партию, — сказал Вронский и, выпрямив грудь, опять принялся ходить. — Впрочем, я его не знаю, — прибавил он. — Да, это тяжелое положение!
От этого-то большинство и предпочитает знаться с Кларами. Там неудача доказывает только, что у
тебя не достало денег, а здесь — твое достоинство на весах. Однако вот и поезд.
— Да что ж это такое? — сказала она с таким искренним и комическим удивлением. — Что
тебе от меня надо?
— Что это за бессмыслица! — говорил Степан Аркадьич, узнав
от приятеля, что его выгоняют из дому, и найдя Левина в саду, где он гулял, дожидаясь отъезда гостя. — Mais c’est ridicule! [Ведь это смешно!] Какая
тебя муха укусила? Mais c’est du dernier ridicule! [Ведь это смешно до последней степени!] Что же
тебе показалось, если молодой человек…
— Что
ты думаешь? Что
ты думаешь обо мне?
Ты не презирай меня. Я не стою презрения. Я именно несчастна. Если кто несчастен, так это я, — выговорила она и, отвернувшись
от нее, заплакала.
Одна из молодых баб приглядывалась к Англичанке, одевавшейся после всех, и когда она надела на себя третью юбку, то не могла удержаться
от замечания: «ишь
ты, крутила, крутила, всё не накрутит!» — сказала она, и все разразились хохотом.
—
Ты его не найдешь. Я живу совершенно независимо
от него.
— А
ты знаешь, Весловский был у Анны. И он опять к ним едет. Ведь они всего в семидесяти верстах
от вас. И я тоже непременно съезжу. Весловский, поди сюда!
— Насчет этого
ты можешь быть совершенно спокоен, — сказала она и, отвернувшись
от него, стала пить кофей.
— Чего
ты не понимаешь? — так же весело улыбаясь и доставая папироску, сказал Облонский. Он ждал
от Левина какой-нибудь странной выходки.
— Ну, хорошо. Понято, — сказал Степан Аркадьич. — Так видишь ли: я бы позвал
тебя к себе, но жена не совсем здорова. А вот что: если
ты хочешь их видеть, они, наверное, нынче в Зоологическом Саду
от четырех до пяти. Кити на коньках катается.
Ты поезжай туда, а я заеду, и вместе куда-нибудь обедать.