Неточные совпадения
P.S. Верно,
ты читал в газетах, что Бурцов получил [орден] Анны 2-й степени. Порадуйся. Дай бог ему успеха. Но меня удивляет, что я до сих пор не имею
от него ответа на письмо, которое было написано
тобою. Не понимаю, что это значит.
В день воспоминаний лицейских я получил письмо твое
от 8 апреля, любезный друг Малиновский;
ты, верно, не забыл 9 июня [9 июня — день окончания выпускных экзаменов для лицеистов 1-го выпуска, в 1817 г.] и, глядя на чугунное кольцо, которому минуло 21 год, мысленно соединился со всеми товарищами, друзьями нашей юности.
Не могу
тебе дать отчета в моих новых ощущениях: большой беспорядок в мыслях до сих пор и жизнь кочевая. На днях я переехал к ксендзу Шейдевичу;
от него, оставив вещи, отправлюсь в Урик пожить и полечиться; там пробуду дней десять и к 1 сентябрю отправлюсь в дальний путь; даст бог доберусь до места в месяц, а что дальше — не знаю.
Голос друга лишний раз заставит встрепенуться твое любящее сердце; не требуй сегодня
от меня разговоров; я бы сел возле и молча беседовал с
тобой — в таком положении нахожусь, взяв перо, чтобы сказать
тебе словечко после бесконечного молчания.
Премилое получил письмо
от почтенного моего Егора Антоновича; жалею, что не могу
тебе дать прочесть. На листе виньетка, изображающая Лицей и дом директорский с садом. Мильон воспоминаний при виде этих мест! — С будущей почтой поговорю с ним. До сих пор не писал еще к Розену и не отвечал Елизавете Петровне.
Одно, что попросил бы, это чтобы быть с
тобой, — но и это не
от менязависит.
Вот месяц, что я к
тебе писал отсюда, друг Оболенский; в продолжение этого времени, долгого в разлуке,
ты, верно, мне сказал словечко, но я ничего не получал после письма твоего
от 5 сентября, которым
ты меня порадовал в Тобольске.
Наконец, любезный друг, я получил письма
от Марьи Николаевны. Давно мне недоставало этого утешения. Она обещает писать часто.
Ты, верно, с Трубецкими в переписке; следовательно, странно бы мне рассказывать отсюда, что делается в соседстве твоем. Меня порадовало известие, что Сутгова матушка к нему начала снова писать попрежнему и обеспечила их будущность; это я узнал вчера из письма Марьи Казимировны — невольно
тебе сообщаю старую весть, может быть, давно уже известную.
Пиши ко мне; что
ты скажешь на мое письмо
от 1 декабря?
Давно пора побеседовать с
тобой, любезный друг Евгений; все поджидал твоего письма; наконец, пришедшая почта привезла мне твой листок
от Нового года; благодарю
тебя сердечно за добрые твои желания, в которых я нахожу старую, неизменную твою дружбу…
Странный человек Кучевский — ужели он в самом деле не будет
тебе отвечать, как бывало говаривал? Мне жаль, что я его не навестил, когда был в Иркутске: подробно бы
тебя уведомил об его бытье; верно, он хорошо устроился. Борисовы сильно меня тревожат: ожидаю
от Малиновского известия о их сестрах; для бедного Петра было бы счастие, если бы они могли к ним приехать. Что наш сосед Андреевич? Поговори мне об нем — тоже ужасное положение.
…Мне очень живо представил
тебя Вадковский: я недавно получил
от него письмо из Иркутска, в котором он говорит о свидании с
тобой по возвращении с вод. Не повторяю слов его, щажу твою скромность, сам один наслаждаюсь ими и благословляю бога, соединившего нас неразрывными чувствами, понимая, как эта связь для меня усладительна. Извини, любезный друг, что невольно сказал больше, нежели хотел: со мной это часто бывает, когда думаю сердцем, —
ты не удивишься…
Очень рад, что, наконец, Александр Лукич [У Пущина — только инициалы имени-отчества А. Л. Кучевского.] отозвался из Тугутуя, — поздравь его и
от меня на новоселье: понимаю, как
тебе приятно получить его признательный голос и как
ты радуешься его обзаведению.
Евгений вместе со мной жмет
тебе руку. Мы здесь живем спокойно, вдали
от вашего губернского шума. Может быть, зимою, если позволят власти, я побываю у вас.
Сейчас заходил ко мне Михаил Александрович и просил написать
тебе дружеской
от него поклон. С Натальей Дмитриевной я часто вспоминаю
тебя; наш разговор, чем бы ни начался, кончается тюрьмой и тюремными друзьями. Вне этого мира все как-то чуждо. Прощай, любезный друг! Дай бог скорее говорить, а не переписываться.
Сегодня получил
от Annette письмо, 12 августа; она говорит, что послан запрос в Иркутск об моем переводе и соединении с
тобой, любезный друг. Теперь можно спокойно ожидать к зиме разрешения, — вероятно, на Ангаре дадим друг другу руку на житье!
Спасибо
тебе, любезный Александр Петрович, за твое письмо: [Неизданное письмо А. П. Барятинского к Пущину
от 14 февраля 1841 г. представляет значительный интерес для характеристики этого выдающегося декабриста-материалиста, талантливого поэта, писавшего превосходные стихи по-французски, тогда как по-русски он писал — прозою — плохо и с ошибками.
Не моя вина, добрый мой друг Евгений, что обычные мои письма не вовремя к
тебе доходят, и не твоя вина, что я получил, после листка твоего
от 15 декабря, другой
от 14 февраля.
Очень рад, что
ты часто имеешь известия
от иркутских наших друзей.
Наши здешние все разыгрывают свои роли, я в иных случаях только наблюдатель… [Находясь в Тобольске, Пущин получил 19 октября письмо —
от своего крестного сына Миши Волконского: «Очень, очень благодарю
тебя, милый Папа Ваня, за прекрасное ружье… Прощай, дорогой мой Папа Ваня. Я не видал еще твоего брата… Неленька
тебя помнит. Мама свидетельствует
тебе свое почтение… Прошу твоего благословения. М. Волконский» (РО, ф. 243, оп. I, № 29).]
Про себя скажу
тебе, что я, благодаря бога, живу здорово и спокойно. Добрые мои родные постоянно пекутся обо мне и любят попрежнему. В 1842 году лишился я отца — известие об его кончине пришло, когда я был в Тобольске с братом Николаем. Нам была отрада по крайней мере вместе его оплакивать. Я тут получил
от Николая образок, которым батюшка благословил его с тем, чтобы он по совершении дальнего путешествия надел мне его на шею.
Об
тебе я слышал
от брата Николая, потом
от Вильгельма, когда он приезжал в Курган. О смерти твоей жены писала мне Марья Казимировна.
Сейчас В. И. возвратился
от всенощной и передал эту новость, сообщаю ее вам, сам не знаю зачем. Поклонись Михеевне. Благодарю, что она заботится о запасах на зиму.
Ты тогда будешь хозяйничать. Твой И. П.
Давно я прочел твой листок, добрый друг Матюшкин, давно поблагодарил
тебя за него, но еще не откликнулся
тебе, —
тебе, впрочем, давно сказали добрые мои сестры, что я в марте месяце порадован был твоим письменным воспоминанием. С тех пор много времени прошло, но мы такими сроками отсчитываем время, что эта отсрочка нипочем, особенно когда независимо
от годов верна лицейская дружба. С этой уверенностию можно иногда и молча понимать друг друга.
Кстати, надобно сказать
тебе, что на днях я об
тебе говорил с Шамардиным, который с
тобой был у Малиновского в Каменке; он теперь служит в Омске и был в Ялуторовске по делам службы.
От него я почерпаю сведения о флоте, хотя этот источник не совсем удовлетворителен. Он человек честный, но довольно пустой.
На первый раз дать
тебе отдохнуть
от этой нити моего лабиринта безвыходного.
Избавляю
тебя от этих подробностей.
Помогай
тебе бог в этом новом деле, а
от меня прими, добрый друг, сердечное спасибо за твое дружеское воспоминание.
В последнем письме Лиза мне посылает поклон
от Катерины Павловны Полторацкой, в наше время Бакуниной.
Ты, верно, ее видаешь. Скажи ей слово дружбы
от меня.
Обнимаю
тебя, добрый друг, а
ты обними за меня всех наших ветеранов. Надеюсь, что когда-нибудь мне откликнешься. — Весточка
от вас — истинная для меня отрада. Возьмите когда-нибудь листок и каждый скажите мне на нем словечко. Таким образом, я как будто всех вас увижу.
Любезный друг Матюшкин,
ты уже должен знать из письма моего к Николаю
от 12 июня, что с признательностью сердечною прочтен твой листок
от 8 мая. Посылка получена в совершенной исправности. Старый Лицей над фортепианами красуется, а твой портрет с Энгельгардтом и Вольховским на другой стенке, близ письменного моего стола. Ноты твои Аннушка скоро будет разыгрывать, а тетрадка из лицейского архива переписана. Подлинник нашей древности возвращаю.
От души
тебе спасибо за все, добрый друг!
Вероятно, не удивило
тебя письмо Балакшина
от 26 июня.
Ты все это передал Николаю, который привык к проявлениям Маремьяны-старицы. [Прозвище Пущина за его заботы о всех нуждающихся в какой-либо помощи.] — Записку о Тизенгаузене можешь бросить, не делая никаких справок. Это тогдашние бредни нашего doyen d'âge, [Старшего годами, старшины (франц.).]
от которых я не мог отделаться. Сын его сказал мне теперь, что означенный Тизенгаузен давно имеет другое место. Это дело можно почислить решенным.
P. S.С лишком год выписываю
от Annette Памятную Книжку Лицея(1852–1853); верно, там есть выходки на мой и Вильгельма счет, и она церемонится прислать. Пожалуйста, если она не решается прислать ее, пришли
ты на имя Балакшина. Мне непременно хочется иметь этот документ. [В «Памятной книжке» Лицея на 1852–1853 гг. Пущин и Кюхельбекер не упоминаются.]
20 сентября Таскин привез мне добрые твои листки
от 1 и 26 августа, и я до сих пор не откликнулся
тебе, между [тем] как очень часто в продолжение этих месяцев мысленно был с
тобой и с добрыми нашими друзьями.
На днях был у меня моряк Каралов с твоим листком
от 5 марта. Читал его с признательностию, мне стало так совестно, что я очень бранил себя и пишу
тебе мою повинную с сыном нашего Якушкина, который был здесь ревизором в Тобольской губернии по межевой части. — Он надеется
тебя лично увидеть и дать изустную весть обо мне.
Пора благодарить
тебя, любезный друг Николай, за твое письмо
от 28 июня. Оно дошло до меня 18 августа.
От души спасибо
тебе, что мне откликнулся. В награду посылаю
тебе листок
от моей старой знакомки, бывшей Михайловой. Она погостила несколько дней у своей старой приятельницы, жены здешнего исправника. Я с ней раза два виделся и много говорил о
тебе. Она всех вас вспоминает с особенным чувством. Если вздумаешь ей отвечать, пиши прямо в Петропавловск, где отец ее управляющий таможней.
В одно и то же время, как
тебе, писал и Горбачевскому — до сих пор
от него ни слуху ни духу. Видно, опять надобно будет ждать серебрянку, [Серебрянка — обоз с серебряной рудой из Нерчинска а Петербург.] чтоб получить
от него весточку. Странно только то, что он при такой лени черкнуть слово всякий раз жалуется, что все его забыли и считает всех перед ним виноватыми. Оригинал — да и только! — Распеки его при случае.
Иоссе мне понравился, он зимой должен опять быть здесь проездом из России.
От него
ты будешь иметь грустные об нас всех известия, которые иногда не укладываются в письмо. Мне пришло на мысль отправить эти листки к Д. Д. С. Он
тебе их вручит. Таким образом и волки сыты и овцы целы! [Письмо, посланное с оказией, не застрянет в канцеляриях и не будет читаться жандармами.]
Вот куда бросилась мысль при самом начале, а сел к столу с тем, чтоб сказать
тебе, что я 13 ноября получил твой листок
от 31 августа с брошюрами, которые, верно, прислал мой Федернелко.
Для Гусевой сделай, что можешь. Я ей всегда пишу, чтобы она прямо обращалась к
тебе. Мы с ней в частых сношениях, ко
от меня, кроме изъяснений, никакого нет толку. В полном смысле слова: Маремьяна-старица! Это уже вошло в мое призвание. Благодаря бога, старая Маремьяна иногда и не бесполезно заботится.
Сегодня получена посылка, добрый друг мой Матрена Петровна! Всенашел, все в моих руках. Спешу
тебе [Первое обращение Пущина к Н. Д. Фонвизиной на «
ты» — в неизданном письме
от 23 декабря 1855 г. Здесь сообщается, что все спрашивают Пущина о Наталье Дмитриевне.] это сказать, чтоб
тебя успокоить. Qui cherche, trouve. [Кто ищет — находит (франц.).] Ничего еще не читал… Скоро откликнусь — и откликнусь с чувством признательной затаенной любви… Прочел стих...
Верь мне, твоему заветному спутнику! Убежден, что мы с
тобой встретимся, о многом
ты от меня услышишь…
В письме
от 8 января 1856 г. из Марьина, вызвавшем комментируемое ответное письмо Пущина, Наталья Дмитриевна заявляет: «За чистую способность твоей горячей души [любить] люди
тебя любят…
…24 — го я отправил барону твои деньги; разумеется, не сказал,
от кого, только сказал, что и не
от меня…
От души спасибо
тебе, друг, что послала по возможности нашему старику. В утешение
тебе скажу, что мне удалось чрез одного здешнего доброго человека добыть барону ежемесячно по 20 целковых. Каждое 1-ое число (начиналось с генваря) получаю из откупа эту сумму и отправляю, куда следует. Значит, барон покамест несколько обеспечен…
Сегодня откликаю
тебе, любезный друг Николай, на твой листок
от 2 марта, который привез мне 22-го числа Зиночкин жених. Он пробыл с нами 12 часов: это много для курьера и жениха, но мало для нас, которые на лету ловили добрых людей. Странное дело —
ты до сих пор ни слова не говоришь на письма с Кобелевой…
…Оставим заботу сердечную, [В начале письма — о любви к Н. Д., о беспокойстве по поводу отсутствия писем
от нее.] перейдем к существенному… Я целую
тебя троекратно, чтоб не сказать: мильон раз.
Два часа после прощания с Натальей Дмитриевной принесли мне, добрый друг Нарышкин, твое письмо
от 30 августа. Оно было прочтено с кафедры всей колонии, и, все вместе со мной благодарят
тебя за дружбу. Будь уверен, что никто не минует Высокого. Лишь бы тронуться с места, а там все в наших руках.
В этот день, то есть покрова,
от погоды или
от нечего делать все любезничали с Татьяной Александровной. Видно, эта любезность была довольно сильная, что Лебедь на другой день говорит мне, что видел во сне, будто бы я ухаживал за его женой и что он на меня сердился. Я засмеялся и сказал ему, что пожалуюсь
тебе на него. Лучшего не придумал ответа.
Снова сидел Иван Дмитриевич. Спрашивал, открылась ли
ты мне в твоем намерении выйти замуж и не знаю ли я, кто этот избранный. Я рад был, что это было в сумерки, потому что не умею лгать. Сказал, что пришлось в голову, и отделался кой-как
от дальнейших расспросов. Уверил только, что, верно, если бог велит, то твое соединение будет во благо.
29 октября… Матвей только третьего дня вернулся из Тобольска… Матвей получил
от брата приглашение в Хомутец. Все-таки они будут у
тебя. Время выезда еще не определено… Теперь жду из Нижнего известия
от Сергея Григорьевича и Батенькова.