Неточные совпадения
— Да отвяжись
ты от меня, ржавчина! «Приехал, приехал», — передразнивал он жену. — Нужно, так и приехал. Такой же человек, как и мы, грешные… Дай-ка мне миллион, да я…
— Добрые люди мрут и нам дорожку трут, — прибавил
от себя Бахарев. — Давно ли, ровно, Сергей Александрыч,
ты гимназистом-то был, а теперь…
—
Ты от меня ее взял,
ты и в ответе, — коротко резюмировала свою последнюю волю Марья Степановна. — Если бы жив был Павел Михайлыч…
— Можно, можно… — ответил какой-то глухой женский голос, и
от окна, из глубины клеенчатого кресла, поднялась низенькая старушка в круглых серебряных очках. — Ведь это
ты, Верочка?
От последнего слова в груди Хионии Алексеевны точно что оборвалось. Она даже задрожала. Теперь все пропало, все кончено; Привалов поехал делать предложение Nadine Бахаревой. Вот
тебе и жених…
— Да, да, папахен; мы с
тобой вообще много страдаем
от людской несправедливости… Так
ты водки не хочешь, папахен?
— Я так и думала: до Ляховского ли. Легкое ли место, как отец-то наш тогда принял
тебя… Горяч он стал больно: то ли это
от болезни его, или годы уж такие подходят… не разберу ничего.
— И отлично, — соглашался Половодов. — Теперь нам остается только перейти, то есть, вернее сказать, переехать
от фотографии к оригиналу. Тонечка,
ты извини нас с Сергеем Александрычем: мы сейчас отправляемся к Ляховскому.
— Купцы… Вот и ступай к своим Панафидиным, если не умел жить здесь. Твой купец напьется водки где-нибудь на похоронах,
ты повезешь его, а он
тебя по затылку… Вот
тебе и прибавка! А
ты посмотри на себя-то, на рожу-то свою — ведь лопнуть хочет
от жиру, а он — «к Панафидиным… пять рублей прибавки»! Ну, скажи, на чьих
ты хлебах отъелся, как боров?
— Это, голубчик, исключительная натура, совершенно исключительная, — говорил Бахарев про Лоскутова, — не
от мира сего человек… Вот я его сколько лет знаю и все-таки хорошенько не могу понять, что это за человек. Только чувствуешь, что крупная величина перед
тобой. Всякая сила дает себя чувствовать.
— Тонечка, я не могу оставить это дело…
Ты пойми, что
от моей поездки будет зависеть участь всех заводов.
— Это
ты, Надя? — спросил Василий Назарыч, не отнимая головы
от какой-то работы.
— Папа,
ты напрасно выходишь из себя; ведь
от этого не будет лучше. Если
ты хочешь что-нибудь скатать мне на прощанье, поговорим спокойно…
— Если человек, которому я отдала все, хороший человек, то он и так будет любить меня всегда… Если он дурной человек, — мне же лучше: я всегда могу уйти
от него, и моих детей никто не смеет отнять
от меня!.. Я не хочу лжи, папа… Мне будет тяжело первое время, но потом все это пройдет. Мы будем жить хорошо, папа… честно жить.
Ты увидишь все и простишь меня.
— Нет, не глупости… Ха-ха!.. Нет, какого дурака Привалов-то разыграл… а?.. Ведь он сильно приударил за
тобой, — я знаю и не претендую… А как сия история совершилась…
Ты помнишь своего-то дядюшку, Оскара Филипыча? Ну, я
от него сегодня телеграмму получил…
— Нет,
ты слушай… Если бы Привалов уехал нынче в Петербург, все бы дело наше вышло швах: и мне, и Ляховскому, и дядюшке — шах и мат был бы. Помнишь, я
тебя просил в последний раз во что бы то ни стало отговорить Привалова
от такой поездки, даже позволить ему надеяться… Ха-ха!.. Я не интересуюсь, что между вами там было, только он остался здесь, а вместо себя послал Nicolas. Ну, и просолил все дело!
— Если
ты хочешь знать, доктор отнесся к моему выбору с большим сочувствием. Он даже заплакал
от радости…
Только один человек во всем доме вполне искренне и горячо оплакивал барышню — это был, конечно, старый Лука, который в своей каморке не раз всплакнул потихоньку
от всех. «Ну, такие ее счастки, — утешал самого себя старик, размышляя о мудреной судьбе старшей барышни, —
от своей судьбы не уйдешь… Не-ет!.. Она
тебя везде сыщет и придавит ногой, ежели
тебе такой предел положон!»
— А между тем все дело чрезвычайно просто; пока
ты тут хороводился со своей свадьбой, Половодов выхлопотал себе назначение поверенным
от конкурсного управления… Да
ты что смотришь на меня такими глазами? Разве
тебе Веревкин ничего не писал?
— Ну, батенька, в это время успело много воды утечь… Значит,
ты и о конкурсе ничего не знаешь?.. Завидую твоему блаженному неведению… Так я
тебе расскажу все: когда Ляховский отказался
от опекунства, Половодов через кого-то устроил в Петербурге так, что твой второй брат признал себя несостоятельным по каким-то там платежам…
А если к этому мы прибавим, что
ты и сама еще будешь счастлива, — проиграют
от этого те люди, для которых
ты желаешь жить?
Что
от меня зависело, как
ты сама знаешь, я все делал.
«Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, — читал священник вслед за переменой колец, — и
от Тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в восприятие рода человеча. Сам убо, Господи Боже наш, пославый истину на наследие Твое и обетование Твое, на рабы Твоя отцы наша, в коемждо роде и роде, избранныя Твоя: призри на раба Твоего Константина и на рабу Твою Екатерину и утверди обручение их в вере, и единомыслии, и истине, и любви»….
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая
от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это
от судьи триста; это
от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Купцы. Да уж куда милость твоя ни запроводит его, все будет хорошо, лишь бы, то есть,
от нас подальше. Не побрезгай, отец наш, хлебом и солью: кланяемся
тебе сахарцом и кузовком вина.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же
ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя
от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!