Неточные совпадения
— Так
ты как насчет Пронькиной вышки скажешь? — спрашивал Кишкин, когда они
от землянки пошли к старательским работам.
— А скоро, видно, три… Гляди, уж господа теперь чай пьют. А
ты, друг, заедем наперво ко мне, а
от меня… Знаешь, я
тебя провожу. Боишься родителя-то?
— Парня я к
тебе привел, Степан Романыч… Совсем
от рук отбился малый: сладу не стало. Так я тово… Будь отцом родным…
— Да
ты что так о чужом добре плачешься, дедушка? — в шутливом тоне заговорил Карачунский, ласково хлопая Родиона Потапыча по плечу. — У казны еще много останется
от нас с
тобой…
Ну, старец-то принял наказание, перекрестился и Разова благословил… «Миленький, — говорит, — мне
тебя жаль, не
от себя лютуешь».
— Вот что, друг милый, — заговорил Петр Васильич, — зачем
ты приехал — твое дело, а только смотри, чтобы тихо и смирно. Все
от матушки будет: допустит
тебя или не допустит. Так и знай…
— Не подходи, Акинфий Назарыч… — остановила она. — Что
тебе нужно
от меня?
— Вот что, Илья Федотыч, — заговорил Кишкин деловым тоном, — теперь уж поздно нам с
тобой разговаривать. Сейчас только
от прокурора.
— А такая…
Ты от своей-то конпании не отбивайся, Петр Васильич, это первое дело, и будто мы с
тобой вздорим — это другое. Понял теперь?..
— Было бы что скупать, — отъедается Ястребов, который в карман за словом не лазил. — Вашего-то золота кот наплакал… А вот мое золото будет оглядываться на вас. Тот же Кишкин скупать будет
от моих старателей… Так ведь, Андрон Евстратыч?
Ты ведь еще при казне набил руку…
— Да
ты послушай дальше-то! — спорил Мыльников. — Следователь-то прямо за горло… «Вы, Тарас Мыльников, состояли шорником на промыслах и должны знать, что жалованье выписывалось пятерым шорникам, а в получении расписывались вы один?» — «Не подвержен я этому, ваше высокородие, потому как я неграмотный, а кресты ставил — это было…» И пошел пытать, и пошел мотать, и пошел вертеть, а у меня поджилки трясутся. Не помню, как я и ушел
от него, да прямо сюда и стриганул… Как олень летел!
— Эк
тебе далась эта Фотьянка, — ворчала Устинья Марковна, отмахиваясь рукой
от пустых слов. — Набежала дикая копейка — вот и радуются. Только к дому легкие-то деньги не больно льнут, Марьюшка, а еще уведут за собой и старые, у кого велись.
— Кланяться наказывала
тебе, баушка, Феня-то, — врал Мыльников, хлопая одну рюмку за другой. — «Скажи, — говорит, — что скучаю, а промежду прочим весьма довольна, потому как Степан Романыч барин добрый и всякое уважение
от него вижу…»
— Кто это
тебе сказал? — воспрянул духом Мыльников, раздумье с него соскочило как с гуся вода. — Ну нет, брат… Не таковский человек Тарас Мыльников, чтобы
от богачества отказался. Эй, Окся, айда в дудку…
— Я
тебя, курву, вниз головой спущу в дудку! — орал Мыльников, устав
от внушения. — Палач, давай привяжем ее за ногу к канату и спустим.
— А
тебе какое горе приключилось
от этого, кривая ерахта?
— Чаю мы с
тобой завтра напьемся, — утешал Кишкин притихшего компаньона. — Ужо надо выйти из балагана-то, а то как раз угоришь;
от сырости всегда угарно бывает.
— Перцовкой бы
тебе поясницу натереть, Андрон Евстратыч, — посоветовал очнувшийся
от своего забытья Кожин. — Кровь-то и забило бы…
— Не женись на молоденькой… Ваша братья, старики, больно льстятся на молодых, а
ты бери вдову или девицу в годках. Молодая-то хоть и любопытнее, да
от людей стыдно, да еще она же рукавом растрясет все твое богатство…
— Нет,
ты лучше убей меня, Матюшка!.. Ведь я всю зиму зарился на жилку Мыльникова, как бы
от нее свою пользу получить, а богачество было прямо у меня в дому, под носом… Ну как было не догадаться?.. Ведь Шишка догадался же… Нет, дурак, дурак, дурак!.. Как у свиньи под рылом все лежало…
— Хорошо. Работайте… Дня на два еще хватит вашего золота. А
ты, молодец…
тебя Матвеем звать? из Фотьянки?..
ты получишь
от меня кружку для золота и будешь доставлять мне ее лично вместо штейгера.
Когда баушка Лукерья получила
от Марьи целую пригоршню серебра, то не знала, что и подумать, а девушка нарочно отдала деньги при Кишкине, лукаво ухмыляясь: «Вот-де
тебе и твоя приманка, старый черт». Кое-как сообразила старуха, в чем дело, и только плюнула. Она вообще следила за поведением Кишкина, особенно за тем, как он тратил деньги, точно это были ее собственные капиталы.
— Ох, знаю, Марьюшка… Да мне-то какая
от этого корысть?.. Свою голову не знаю как прокормить…
Ты расхарчилась-то с какой радости?
— А ты-то чему обрадовался? — напустилась на него старуха. —
От чужого безвременья
тебе лучше не будет…
— Это все Тарас… — говорила серьезно Наташка. — Он везде смутьянит. В Тайболе-то и слыхом не слыхать, чтобы золотом занимались. Отстать бы и
тебе, тятька,
от Тараса, потому совсем он пропащий человек… Вон жену Татьяну дедушке на шею посадил с ребятишками, а сам шатуном шатается.
—
Ты слушай дальше-то: он
от меня, а я за ним… Страшновато, а я уж пошел на отчаянность: что будет. Завел он меня в одну рассечку да прямо в стену и ушел в забой. Теперь понимаешь?
— Что мужики, что бабы — все точно очумелые ходят. Недалеко ходить, хоть
тебя взять, баушка. Обжаднела и
ты на старости лет…
От жадности и с сыном вздорила, а теперь оба плакать будете. И все так-то… Раздумаешься этак-то, и сделается тошно… Ушел бы куда глаза глядят, только бы не видать и не слыхать про ваши-то художества.
— Очень уж
ты свободно разговариваешь с ним, Маша, — усовещивал он жену. —
От места еще мне откажет…
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая
от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это
от судьи триста; это
от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Купцы. Да уж куда милость твоя ни запроводит его, все будет хорошо, лишь бы, то есть,
от нас подальше. Не побрезгай, отец наш, хлебом и солью: кланяемся
тебе сахарцом и кузовком вина.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же
ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя
от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!