Неточные совпадения
— Нет,
ты старый… — шептала Нюрочка, хихикая
от удовольствия.
— Родимый мой, Петр Елисеич, — причитал Никитич, уже успевший где-то хлебнуть. — Родимый мой, дай я
тебя поцелую
от желань-сердца.
— Ах
ты, клоп… А как
ты матке сейчас ответил? — привязался к нему Поперешный. — Дунюшка, не поважай парнишка: теперь пожалеешь — после наплачешься
от него.
— С
тобой я не боюсь, папа, — шептала Нюрочка, закрывая глаза
от утомления.
— Хорошенько его, — поощрял Деян Поперешный, который жил напротив и теперь высунул голову в окошко. —
От рук ребята отбиваются, глядя на хохлов.
Ты его за волосья да по спине… вот так… Поболтай его хорошенько, дольше не рассохнется.
— Это
ты нажалилась отцу? — придирался Макар к жене, едва удерживаясь
от желания хлобыснуть Татьяну по спине.
— Штой-то, Макар, все
ты присыкаешься ко мне… — слезливо ответила несчастная баба, инстинктивно убирая свою спину
от замахнувшегося кулака.
— Будь же
ты от меня проклят, змееныш! — заголосила Рачителиха, с ужасом отступая
от своей взбунтовавшейся плоти и крови. — Не
тебе, змеенышу, родную мать судить…
— А зачем
от старой веры отшатился? Зачем с бритоусами да табашниками водишься?.. Вот бог-то и нашел
тебя и еще найдет.
— Так-то вот, родимый мой Петр Елисеич, — заговорил Мосей, подсаживаясь к брату. — Надо мне
тебя было видеть, да все доступа не выходило. Есть у меня до
тебя одно словечко… Уж
ты не взыщи на нашей темноте, потому как мы народ, пряменько сказать,
от пня.
—
От голоду, родная,
от голоду. Помутилась я разумом на старости лет…
Ты погляди, как Окулко-то поворачивает:
тебе бы на три дня колотиться над лужком, а он к вечеру управится.
— Другого уж
ты сам выбирай:
тебе с ним идти,
тебе и выбирать.
От Туляцкого конца, значит,
ты пойдешь, а
от Хохлацкого…
— Это
ты верно, батюшко: истварились наши бабы, набаловались и парни тоже…
От этого самого и и орду уходим, — говорил Тит. — Верное твое слово.
— С Макаркой Горбатым сведалась? — тихо спросила Таисья и в ужасе отступила
от преступницы. — Не будет
тебе прощенья ни на этом, ни на том свете. Слышишь?.. Уходи
от меня…
— Так я вот что
тебе скажу, родимый мой, — уже шепотом проговорила Таисья Основе, — из огня я выхватила девку, а теперь лиха беда схорониться
от брательников… Ночью мы будем на Самосадке, а к утру, к свету, я должна, значит, воротиться сюда, чтобы на меня никакой заметки
от брательников не вышло. Так
ты сейчас же этого инока Кирилла вышли на Самосадку: повремени этак часок-другой, да и отправь его…
Прекрасная мати пустыня!
От суетного мира прими мя…
Любезная, не изжени мя
Пойду по лесам, по болотам,
Пойду по горам, по вертепам,
Поставлю в
тебе малу хижу,
Полезная в ней аз увижу.
Потщился к
тебе убежати,
Владыку Христа подражати.
— Вот у
тебя дом, старик, все хозяйство, и вдруг надо будет все разорить. Подумал
ты об этом? Сам разоришься и других до сумы доведешь…
От добра добра не ищут.
Долго стоял Коваль на мосту, провожая глазами уходивший обоз. Ему было обидно, что сват Тит уехал и ни разу не обернулся назад. Вот
тебе и сват!.. Но Титу было не до вероломного свата, — старик не мог отвязаться
от мысли о дураке Терешке, который все дело испортил. И откуда он взялся, подумаешь: точно из земли вырос… Идет впереди обоза без шапки, как ходил перед покойниками. В душе Тита этот пустой случай вызвал первую тень сомнения: уж ладно ли они выехали?
— Мое дело, конечно, сторона, любезный, — проговорил Петр Елисеич в заключение, чувствуя, что солдат подозревает его в каких-то личных расчетах. — Но я сказал
тебе, как лучше сделать по-моему… Она отвыкла
от вашей жизни.
— Макарушка, да
ты бога-то побойся, — усовещивали его соседи. —
Ты бога-то попомни, Макарушка… Он найдет, бог-от!
— Ох, согрешила я, грешная… Разе вот дорогой промнусь, не будет ли
от этого пользы. Денька три, видно, придется вплотную попостовать… Кирилл-то по болотам нас поведет, так и это способствует.
Тебе бы, Аглаидушка, тоже как позаботиться: очень уж
ты из лица-то бела.
— Мечтание это, голубушка!.. Враг он
тебе злейший, мочеганин-то этот. Зачем он ехал-то, когда добрые люди на молитву пришли?.. И Гермогена знаю. В четвертый раз сам себя окрестил: вот он каков человек… Хуже никонианина. У них в Златоусте последнего ума решились
от этих поморцев… А мать Фаина к поповщине гнет, потому как сама-то она из часовенных.
Нарочно в балаган на Бастрык завез, и господь
тебя сохранил
от моей лютости…
— Не поглянулся, видно, свой-то хлеб? — пошутил Основа и, когда другие засмеялись, сердито добавил: — А вы чему обрадовались? Правильно старик-то говорит… Право, галманы!..
Ты, дедушка, ужо как-нибудь заверни ко мне на заимку, покалякаем
от свободности, а будут к
тебе приставать — ущитим как ни на есть. Народ неправильный, это
ты верно говоришь.
— А
ты здравствуй, Анна, — здоровался Тит немного прилипавшим языком. — Мы, этово-тово, ударили по рукам. Видно,
от суженого не уйдешь…
— Прости
ты ее, матушка, — молила Таисья, кланяясь Енафе в пояс. — Не
от ума вышло это самое дело… Да и канун надо начинать, а то анбашские, гляди, кончат.
Водой и духом мы возродились
от прежнего греха, а сейчас я
тебе духовный брат.
— Макарушка, голубчик… — ласково зашептала она, стараясь отвести его руку
от дверной скобы. — Ведь его убьют… Макарушка, ради истинного Христа… в ножки
тебе поклонюсь…
— Будь
ты от меня проклят, убивец!..
— Нюрочка,
ты взяла бы какую-нибудь книжку и почитала вслух больному, а то ведь можно с ума сойти
от этого дурацкого лежанья… Конечно,
тебе одной ходить в сарайную неудобно, а будешь читать, когда там Таисья бывает.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая
от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это
от судьи триста; это
от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Купцы. Да уж куда милость твоя ни запроводит его, все будет хорошо, лишь бы, то есть,
от нас подальше. Не побрезгай, отец наш, хлебом и солью: кланяемся
тебе сахарцом и кузовком вина.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же
ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя
от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!