Неточные совпадения
—
Ты сам меня как-то спрашивал, — продолжал Имплев, — отчего это, когда вот помещики и чиновники съедутся, сейчас же в карты сядут играть?.. Прямо
от неучения! Им не об чем между собой говорить; и чем необразованней общество, тем склонней оно ко всем этим играм в кости, в карты; все восточные народы, которые еще необразованнее нас, очень любят все это, и у них, например, за величайшее блаженство считается их кейф, то есть, когда человек ничего уж и не думает даже.
— А и бог с ним!.. — отозвался Еспер Иваныч, отходя
от астролябии и садясь на прежнее место. — А
ты вот что! — прибавил он Анне Гавриловне, показывая на Павла. — Принеси-ка подарок, который мы приготовили ему.
— Ванька! — крикнул он, — поди
ты к Рожественскому попу; дом у него на Михайловской улице; живет у него гимназистик Плавин; отдай
ты ему вот это письмо
от матери и скажи ему, чтобы он сейчас же с
тобою пришел ко мне.
— Что же,
ты так уж и видаться со мной не будешь, бросишь меня совершенно? — говорил полковник, и у него при этом
от гнева и огорченья дрожали даже щеки.
— Да, полно, бог с
тобой! Я и без твоих денег это сделаю, — проговорил полковник, отстранясь
от денег.
— А вот что такое военная служба!.. — воскликнул Александр Иванович, продолжая ходить и подходя по временам к водке и выпивая по четверть рюмки. — Я-с был девятнадцати лет
от роду, титулярный советник, чиновник министерства иностранных дел, но когда в двенадцатом году моей матери объявили, что я поступил солдатом в полк, она встала и перекрестилась: «Благодарю
тебя, боже, — сказала она, — я узнаю в нем сына моего!»
— Прочти, что
ты такое написала? — спросил ее Павел, не могши удержаться
от смеха.
— То, что я
тебе читал, — это описание ссоры между греческим вождем Агамемноном и Ахиллесом. Ахилла этого ранить было невозможно, потому что мать у него была богиня Фетида, которая, чтобы предохранить его
от ран, окунула его в речку Стикс и сообщила тем его телу неуязвимость, кроме, впрочем, пятки, за которую она его держала, когда окунала.
— Сейчас приезжал ко мне Борис Николаевич Фатеев и известил меня, что жена его снова бежала
от него и ныне пребывает в Москве, у
тебя в доме, находясь с
тобой в близком сожительстве.
— Очень! Но меня гораздо более тревожит то, что я как поехала — говорила) ему, писала потом, чтобы он мне проценты по векселю выслал, на которые я могла бы жить, но он
от этого решительно отказывается… Чем же я после того буду жить?
Тебя мне обременять этим, я вижу, невозможно:
ты сам очень немного получаешь.
— Ну, и черт с
тобой! — произнес Павел, когда Плавин ушел. — Но каков, однако, пролаза, — прибавил он, — на два дня приехал в Москву, успел уже съездить к генерал-губернатору и получить
от него приглашение на бал. У него и маменька такая была, шлендой и звали; по всем важным господам таскалась, вот и он наследовал
от нее это милое свойство.
— Да в чем же мне с
тобой быть откровенной? — спросила Мари, как будто бы ей, в самом деле, решительно нечего было скрывать
от Павла.
О, как я всегда любила ездить с
тобой от Имплевых в одном экипаже и смотреть
тебе прямо в твои черные очи; но вот, наконец, и
ты меня покидал!..
Мне все стало равно: я знала, что уж больше не увижу
тебя, — умереть, задохнуться
от скуки, сделаться любовницей Постена, и я, на досаду себе, богу, людям, сделалась ею…
— Где же
ты видела его? — спросила Юлия, которая отчасти уже слышала, кто такой был Поль Вихров, давно ли он приехал и сколько у него душ; о наружности его она только ни
от кого не слыхала таких отзывов.
— Ты-то пуще лучше его знаешь, чем я! — проговорила, заметно рассердясь на подругу, Клеопатра Петровна и даже ушла
от нее.
«Да правда ли, говорит, сударь… — называет там его по имени, — что вы его не убили, а сам он убился?» — «Да, говорит, друг любезный, потяну ли я
тебя в этакую уголовщину; только и всего, говорит, что боюсь прижимки
от полиции; но, чтобы тоже, говорит, у вас и в селе-то между причетниками большой болтовни не было, я, говорит, велю к
тебе в дом принести покойника, а
ты, говорит, поутру его вынесешь в церковь пораньше, отслужишь обедню и похоронишь!» Понравилось это мнение священнику: деньгами-то с дьячками ему не хотелось, знаете, делиться.
— Фу, как
от вас вином пахнет; как вы, видно, там веселились! — проговорила Фатеева, почти отвертываясь
от него. — Катишь,
ты поди домой, мне нужно с ним вдвоем остаться, — перебила она.
— Ах,
ты, дурак этакой, перестань! — воскликнул тот, отворачиваясь
от него.
— Нет, брат, не
от души
ты все это говоришь, — произнес он, — и если
ты так во всем ее оправдываешь, ну так женись на ней, — прибавил он и сделал лукавый взгляд.
По возвращении из-за границы первым моим желанием было узнать, где
ты и что
ты поделываешь, но
от кого было это проведать, решительно недоумевала.
Я
тебя, по старой нашей дружбе, хочу предостеречь в этом случае: особа эта очень милая и прелестная женщина, когда держишься несколько вдали
от нее, но вряд ли она будет такая, когда сделается чьей бы то ни было женою; у ней, как у Януса [Янус — римское божество дверей,
от латинского слова janua — дверь.
«Мадам, ваш родственник, — и он при этом почему-то лукаво посмотрел на меня, — ваш родственник написал такую превосходную вещь, что до сих пор мы и наши друзья в восторге
от нее; завтрашний день она выйдет в нашей книжке, но другая его вещь встречает некоторое затруднение, а потому напишите вашему родственнику, чтобы он сам скорее приезжал в Петербург; мы тут лично ничего не можем сделать!» Из этих слов
ты поймешь, что сейчас же делать
тебе надо: садись в экипаж и скачи в Петербург.
Ты вспомни твое образование, вспомни данный
тебе от бога замечательный талант писателя.
— Ты-то больше смыслишь, — возразил ей инженер, уже
от досады сидя не на стуле, а у себя на столе, и болтая сильно ногами.
— Ты-то пуще станешь! — отругивался и
от него Григорий Федосеич.
— Видел я, судырь, то: иду я раз, так, примерно сказать, мимо колодца нашего, а он ее и бьет тут… отнял
от бадьи веревку-то, да с железом-то веревкою-то этою и бьет ее; я даже скрикнул на него: «Что, я говорю,
ты, пес эдакий, делаешь!», а он и меня лаять начал… Вздорный мальчишка, скверный, не потаю, батюшка.
Главные-то бунтовщики в лес
от нас ушли; прислали после того вместо исправника другого… привели еще свежей команды, и стали мы тут военным постоем в селенье, и что приели у них, боже
ты мой!
— Хорошо, зайду, — отвечал Вихров, чтобы только отвязаться
от нее: почему становая говорила ему
ты и назвала его другом сердечным — он понять не мог.
— Погоди, не спеши больно!.. Что у
тебя дома-то — не горит ведь! Раскольники-то ходатая к
тебе прислали, сто целковых он
тебе принес
от них, позамни маненько дело-то!
— Явка уж, судырь,
от нас
тебе написана! — сказал он, то поднимая глаза на Вихрова, то опуская их.
— Послушай, — начал он, — зачем
ты наговариваешь на себя? Если
ты мне не скажешь причины тому, я сейчас же
тебя из острога выпущу и
от всякого дела освобожу.
— Ну, да
ты так бы куда-нибудь
от него отпросилась.
— И
ты твердо и непременно решилась уйти
от него?
«Я долго
тебе не отвечала, — писала она, — потому что была больна — и больна
от твоего же письма! Что мне отвечать на него?
Тебе гораздо лучше будет полюбить ту достойную девушку, о которой
ты пишешь, а меня — горькую и безотрадную — оставить как-нибудь доживать век свой!..»
«Наконец бог мне помог сделать для
тебя хоть что-нибудь: по делу твоему в сенате я просила нескольких сенаторов и рассказала им все до подробности; оно уже решено теперь, и
тебя велено освободить
от суда.
— Как же это
ты на меня что-то такое доносить хотел? — сказал Вихров, отворачиваясь
от него. Ему противно было даже видеть его.
— Случилось это, — отвечал Живин, встав уже со своего стула и зашагав по балкону… — возвратилась она
от братьев, я пришел, разумеется, к ним, чтобы наведаться об
тебе; она, знаешь, так это ласково и любезно приняла меня, что я, разумеется, стал у них часто бывать, а там… слово за слово, ну, и натопленную печь раскалить опять нетрудно, — в сердчишке-то у меня опять прежний пламень вспыхнул, — она тоже, вижу, ничего: приемлет благосклонно разные мои ей заявления; я подумал: «Что, мол, такое?!» — пришел раз домой и накатал ей длиннейшее письмо: так и так, желаю получить вашу руку и сердце; ну, и получил теперь все оное!
— А перед вами пьяный и растерзанный городовой; вы стоите
от него отвернувшись и говорите: «Мой милый друг, застегнись, пожалуйста, а то мне, как начальнику, неловко
тебя видеть в этом виде» — и все эти три карикатуры будут названы: свобода нравов.
— Да полно! Что за пустяки, никакого права не имею! Что у
тебя язык отломится
от слова-то, что ли?.. Неужели и в самотко не попросишь?
— О, нисколько! — воскликнула Мари. — Если бы дело было только во мне, то я готова была бы рабой твоей назваться, а не только что женщиной, любящей
тебя, — но
от этого зависит спокойствие и честь других людей…
— Ни за что! Больше того, что я
тебе сказала,
ты не услышишь
от меня.
— Непременно так! — воскликнул Вихров. —
Ты смотри: через всю нашу историю у нас не только что нет резко и долго стоявших на виду личностей, но даже партии долго властвующей; как которая заберет очень уж силу и начнет самовластвовать, так народ и отвернется
от нее, потому что всякий пой в свой голос и других не перекрикивай!