Неточные совпадения
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за
ним судья
с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За
ним Коробкин, обратившийся к зрителям
с прищуренным
глазом и едким намеком на городничего; за
ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский
с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга
глазами.
Помещик так растрогался,
Что правый
глаз заплаканный
Ему платочком вытерла
Сноха
с косой распущенной
И чмокнула старинушку
В здоровый этот
глаз.
«Вот! — молвил
он торжественно
Сынам своим наследникам
И молодым снохам. —
Желал бы я, чтоб видели
Шуты, врали столичные,
Что обзывают дикими
Крепостниками нас,
Чтоб видели, чтоб слышали...
Спустили
с возу дедушку.
Солдат был хрупок на ноги,
Высок и тощ до крайности;
На
нем сюртук
с медалями
Висел, как на шесте.
Нельзя сказать, чтоб доброе
Лицо имел, особенно
Когда сводило старого —
Черт чертом! Рот ощерится.
Глаза — что угольки!
С козою
с барабанщицей
И не
с простой шарманкою,
А
с настоящей музыкой
Смотрели тут
они.
Комедия не мудрая,
Однако и не глупая,
Хожалому, квартальному
Не в бровь, а прямо в
глаз!
Шалаш полным-полнехонек.
Народ орешки щелкает,
А то два-три крестьянина
Словечком перекинутся —
Гляди, явилась водочка:
Посмотрят да попьют!
Хохочут, утешаются
И часто в речь Петрушкину
Вставляют слово меткое,
Какого не придумаешь,
Хоть проглоти перо!
Простаков. Да
он сам
с Правдиным из
глаз у меня сгиб да пропал. Я чем виноват?
Г-жа Простакова. На
него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча
глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего — то я
с ним не делала; чего только
он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
В следующую речь Стародума Простаков
с сыном, вышедшие из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов
его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к руке. Еремеевна взяла место в стороне и, сложа руки, стала как вкопанная, выпяля
глаза на Стародума,
с рабским подобострастием.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми
их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из
глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.)
С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит
с Митрофаном.)
Стародум. Слушай, друг мой! Великий государь есть государь премудрый.
Его дело показать людям прямое
их благо. Слава премудрости
его та, чтоб править людьми, потому что управляться
с истуканами нет премудрости. Крестьянин, который плоше всех в деревне, выбирается обыкновенно пасти стадо, потому что немного надобно ума пасти скотину. Достойный престола государь стремится возвысить души своих подданных. Мы это видим своими
глазами.
Ходя по улицам
с опущенными
глазами, благоговейно приближаясь к папертям,
они как бы говорили смердам:"Смотрите! и мы не гнушаемся общения
с вами!", но, в сущности, мысль
их блуждала далече.
— А на что мне тебя… гунявого? [Гуня́вый — гнусавый, в другом значении — плешивый, неуклюжий.] — отвечала Аленка,
с наглостью смотря
ему в
глаза, — у меня свой муж хорош.
Так шел
он долго, все простирая руку и проектируя, и только тогда, когда
глазам его предстала река,
он почувствовал, что
с ним совершилось что-то необыкновенное.
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в
глазах у всех солдатики начали наливаться кровью.
Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
С этим звуком
он в последний раз сверкнул
глазами и опрометью бросился в открытую дверь своей квартиры.
Очень часто видали глуповцы, как
он, сидя на балконе градоначальнического дома, взирал оттуда,
с полными слез
глазами, на синеющие вдалеке византийские твердыни.
Ему было ясно одно: что перед
глазами его дремучий лес и что следует
с этим лесом распорядиться.
Тем не менее
он все-таки сделал слабую попытку дать отпор. Завязалась борьба; но предводитель вошел уже в ярость и не помнил себя.
Глаза его сверкали, брюхо сладострастно ныло.
Он задыхался, стонал, называл градоначальника душкой, милкой и другими несвойственными этому сану именами; лизал
его, нюхал и т. д. Наконец
с неслыханным остервенением бросился предводитель на свою жертву, отрезал ножом ломоть головы и немедленно проглотил.
Застигнутый болью врасплох,
он с поспешностью развязал рогожный кулек, в котором завернута была загадочная кладь, и странное зрелище вдруг представилось
глазам его.
На
нем был надет лейб-кампанский мундир; голова
его была сильно перепачкана грязью и в нескольких местах побита. Несмотря на это,
он ловко выскочил
с телеги, сверкнул на толпу
глазами.
Бунт кончился; невежество было подавлено, и на место
его водворено просвещение. Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей, въезжал
с триумфом в город, влача за собой множество пленников и заложников. И так как в числе
их оказались некоторые военачальники и другие первых трех классов особы, то
он приказал обращаться
с ними ласково (выколов, однако, для верности,
глаза), а прочих сослать на каторгу.
В полдень поставили столы и стали обедать; но бригадир был так неосторожен, что еще перед закуской пропустил три чарки очищенной.
Глаза его вдруг сделались неподвижными и стали смотреть в одно место. Затем, съевши первую перемену (были щи
с солониной),
он опять выпил два стакана и начал говорить, что
ему нужно бежать.
Однако ж она согласилась, и
они удалились в один из тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников во всех мало-мальски порядочных домах города Глупова. Что происходило между
ними — это для всех осталось тайною; но
он вышел из приюта расстроенный и
с заплаканными
глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что
он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Скорым шагом удалялся
он прочь от города, а за
ним, понурив головы и едва поспевая, следовали обыватели. Наконец к вечеру
он пришел. Перед
глазами его расстилалась совершенно ровная низина, на поверхности которой не замечалось ни одного бугорка, ни одной впадины. Куда ни обрати взоры — везде гладь, везде ровная скатерть, по которой можно шагать до бесконечности. Это был тоже бред, но бред точь-в-точь совпадавший
с тем бредом, который гнездился в
его голове…
— Ни́што! обладим! — молвил вор-новотор, — дай срок, я
глаз на
глаз с ним слово перемолвлю.
— Чем я неприлично вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая к
нему голову и глядя
ему прямо в
глаза, но совсем уже не
с прежним скрывающим что-то весельем, а
с решительным видом, под которым она
с трудом скрывала испытываемый страх.
В то время как
он подходил к ней, красивые
глаза его особенно нежно заблестели, и
с чуть-заметною счастливою и скромно-торжествующею улыбкой (так показалось Левину), почтительно и осторожно наклонясь над нею,
он протянул ей свою небольшую, но широкую руку.
— Вот, я приехал к тебе, — сказал Николай глухим голосом, ни на секунду не спуская
глаз с лица брата. — Я давно хотел, да всё нездоровилось. Теперь же я очень поправился, — говорил
он, обтирая свою бороду большими худыми ладонями.
Это важно», говорил себе Сергей Иванович, чувствуя вместе
с тем, что это соображение для
него лично не могло иметь никакой важности, а разве только портило в
глазах других людей
его поэтическую роль.
Анна, думавшая, что она так хорошо знает своего мужа, была поражена
его видом, когда
он вошел к ней. Лоб
его был нахмурен, и
глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в звуке голоса
его была решительность и твердость, каких жена никогда не видала в
нем.
Он вошел в комнату и, не поздоровавшись
с нею, прямо направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.
И этот один? неужели это
он?» Каждый раз, как
он говорил
с Анной, в
глазах ее вспыхивал радостный блеск, и улыбка счастья изгибала ее румяные губы.
Мужик этот
с длинною талией принялся грызть что-то в стене, старушка стала протягивать ноги во всю длину вагона и наполнила
его черным облаком; потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то; потом красный огонь ослепил
глаза, и потом всё закрылось стеной.
«Заснуть! заснуть!» повторил
он себе. Но
с закрытыми
глазами он еще яснее видел лицо Анны таким, какое
оно было в памятный
ему вечер до скачек.
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте!
Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете
его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало.
Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я
их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут.
Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить
с ним лечь.
Вспомнив об Алексее Александровиче, она тотчас
с необыкновенною живостью представила себе
его как живого пред собой,
с его кроткими, безжизненными, потухшими
глазами, синими жилами на белых руках, интонациями и треском пальцев и, вспомнив то чувство, которое было между
ними и которое тоже называлось любовью, вздрогнула от отвращения.
— А недурны, — говорил
он, сдирая серебряною вилочкой
с перламутровой раковины шлюпающих устриц и проглатывая
их одну за другой. — Недурны, — повторял
он, вскидывая влажные и блестящие
глаза то на Левина, то на Татарина.
Во всем, что
он писал и написал,
он видел режущие
ему глаза недостатки, происходившие от неосторожности,
с которою
он снимал покровы, и которых
он теперь уже не мог исправить, не испортив всего произведения.
Долли утешилась совсем от горя, причиненного ей разговором
с Алексеем Александровичем, когда она увидела эти две фигуры: Кити
с мелком в руках и
с улыбкой робкою и счастливою, глядящую вверх на Левина, и
его красивую фигуру, нагнувшуюся над столом,
с горящими
глазами, устремленными то на стол, то на нее.
Он вдруг просиял:
он понял. Это значило: «тогда я не могла иначе ответить».
— Здесь столько блеска, что
глаза разбежались, — сказал
он и пошел в беседку.
Он улыбнулся жене, как должен улыбнуться муж, встречая жену,
с которою
он только что виделся, и поздоровался
с княгиней и другими знакомыми, воздав каждому должное, то есть пошутив
с дамами и перекинувшись приветствиями
с мужчинами. Внизу подле беседки стоял уважаемый Алексей Александровичем, известный своим умом и образованием генерал-адъютант. Алексей Александрович зaговорил
с ним.
— Ну, а ты что делал? — спросила она, глядя
ему в
глаза, что-то особенно подозрительно блестевшие. Но, чтобы не помешать
ему всё рассказать, она скрыла свое внимание и
с одобрительной улыбкой слушала
его рассказ о том, как
он провел вечер.
При этих словах
глаза братьев встретились, и Левин, несмотря на всегдашнее и теперь особенно сильное в
нем желание быть в дружеских и, главное, простых отношениях
с братом, почувствовал, что
ему неловко смотреть на
него.
Он опустил
глаза и не знал, что сказать.
Он,
с его привычным ей лицом, но всегда страшными
глазами, шел, спотыкаясь по кочкам, и необыкновенно тихо, как ей казалось.
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора
с знакомым,
с которым
он не встречался после своего несчастия,
ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда
он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова
с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице,
с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губках и ужасное в остановившихся незакрытых
глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово — о том, что
он раскается, — которое она во время ссоры сказала
ему.
То же самое думал ее сын.
Он провожал ее
глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на
его лице. В окно
он видел, как она подошла к брату, положила
ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить
ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего
с ним,
с Вронским, и
ему ото показалось досадным.
На дворе, первое, что бросилось в
глаза Вронскому, были песенники в кителях, стоявшие подле боченка
с водкой, и здоровая веселая фигура полкового командира, окруженного офицерами: выйдя на первую ступень балкона,
он, громко перекрикивая музыку, игравшую Офенбаховскую кадриль, что-то приказывал и махал стоявшим в стороне солдатам.
Она обняла
его плешивеющую голову, подвинулась к
нему и
с вызывающею гордостью подняла кверху
глаза.
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной двери появились два офицера: один молоденький,
с слабым, тонким лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в
их полк; другой пухлый, старый офицер
с браслетом на руке и заплывшими маленькими
глазами.
— Вы угадали, что мне хотелось поговорить
с вами? — сказал
он, смеющимися
глазами глядя на нее. — Я не ошибаюсь, что вы друг Анны. —
Он снял шляпу и, достав платок, отер
им свою плешивевшую голову.
«Что-нибудь еще в этом роде», сказал
он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась
ему в
глаза. «Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру
с прощением спокойнее», прочел
он.
Он презрительно улыбнулся и бросил телеграмму. Что это был обман и хитрость, в этом, как
ему казалось в первую минуту, не могло быть никакого сомнения.
Она услыхала голос возвращавшегося сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым
ему огнем, она быстрым движением подняла свои красивые, покрытые кольцами руки, взяла
его за голову, посмотрела на
него долгим взглядом и, приблизив свое лицо
с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала
его рот и оба
глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но
он удержал ее.
Подойдя к ней вплоть,
он стал
с своей высоты смотреть пред собою и увидал
глазами то, что она видела носом.