Неточные совпадения
Глаза его, большие и голубые, лет десять назад имели тоже много в себе победительного; это были такие светлые, такие веселые и беззаботные
глаза, что невольно влекли к себе каждого,
с кем только
он ни сходился.
Вельчанинов только что поймал на улице того самого статского советника и нужного господина, которого
он и теперь ловил, чтобы захватить хоть на даче нечаянно, потому что этот чиновник, едва знакомый Вельчанинову, но нужный по делу, и тогда, как и теперь, не давался в руки и, очевидно, прятался, всеми силами не желая
с своей стороны встретиться
с Вельчаниновым; обрадовавшись, что наконец-таки
с ним столкнулся, Вельчанинов пошел
с ним рядом, спеша, заглядывая
ему в
глаза и напрягая все силы, чтобы навести седого хитреца на одну тему, на один разговор, в котором тот, может быть, и проговорился бы и выронил бы как-нибудь одно искомое и давно ожидаемое словечко; но седой хитрец был тоже себе на уме, отсмеивался и отмалчивался, — и вот именно в эту чрезвычайно хлопотливую минуту взгляд Вельчанинова вдруг отличил на противуположном тротуаре улицы господина
с крепом на шляпе.
И действительно, все так, наверно, и должно было происходить, как
ему представлялось: кто-то действительно стоял за дверьми и тихо, неслышно пробовал замок и потягивал за ручку и, — «уж разумеется, имел свою цель». Но у Вельчанинова уже было готово решение задачи, и
он с каким-то восторгом выжидал мгновения, изловчался и примеривался:
ему неотразимо захотелось вдруг снять крюк, вдруг отворить настежь дверь и очутиться
глаз на
глаз с «страшилищем». «А что, дескать, вы здесь делаете, милостивый государь?»
Гость поднял на
него глаза, поднял шляпу и уже
с твердым достоинством указал на креп.
Она быстро подняла свои большие голубые
глаза на гостя,
с любопытством, но угрюмо посмотрела на
него и тотчас же опять опустила
глаза.
— Это как-то уж невозможно-с, — проговорил Павел Павлович,
с ужимкою и хитро, как показалось Вельчанинову, засматривая
ему в
глаза.
Сошли вниз, тут расцеловалась
с Лизой Марья Сысоевна, и, только уже усевшись в коляску, Лиза подняла
глаза на отца — и вдруг всплеснула руками и вскрикнула; еще миг, и она бы бросилась к
нему из коляски, но лошади уже тронулись.
И Павел Павлович вдруг, совсем неожиданно, сделал двумя пальцами рога над своим лысым лбом и тихо, продолжительно захихикал.
Он просидел так,
с рогами и хихикая, целые полминуты,
с каким-то упоением самой ехидной наглости смотря в
глаза Вельчанинову. Тот остолбенел как бы при виде какого-то призрака. Но столбняк
его продолжался лишь одно только самое маленькое мгновение; насмешливая и до наглости спокойная улыбка неторопливо появилась на
его губах.
— Да что: вам, говорите: нам; вместе ведь выпьем, неужто нет? —
с вызовом, но в то же время и
с странным каким-то беспокойством засматривал
ему в
глаза Павел Павлович.
— Ну уж теперь, теперь… — опять в пьяном исступлении крикнул Павел Павлович, засверкав своими пьяными
глазами, — теперь вот что-с: я тогда подумал — «неужто и этот? уж если этот, думаю, если уж и
он тоже, так кому же после этого верить!»
Лиза лежала
с закрытыми
глазами и, по-видимому, спала; казалось, ей стало лучше. Когда Вельчанинов нагнулся осторожно к ее головке, чтобы, прощаясь, поцеловать хоть краешек ее платья, — она вдруг открыла
глаза, точно поджидала
его, и прошептала: «Увезите меня».
Это была тихая, скорбная просьба, безо всякого оттенка вчерашней раздражительности, но вместе
с тем послышалось и что-то такое, как будто она и сама была вполне уверена, что просьбу ее ни за что не исполнят. Чуть только Вельчанинов, совсем в отчаянии, стал уверять ее, что это невозможно, она молча закрыла
глаза и ни слова более не проговорила, как будто и не слушала и не видела
его.
Наконец, умерла Лиза, в прекрасный летний вечер, вместе
с закатом солнца, и тут только как бы очнулся Вельчанинов. Когда мертвую убрали, нарядив ее в праздничное белое платьице одной из дочерей Клавдии Петровны, и положили в зале на столе,
с цветами в сложенных ручках, —
он подошел к Клавдии Петровне и, сверкая
глазами, объявил ей, что
он сейчас же привезет и «убийцу». Не слушая советов повременить до завтра,
он немедленно отправился в город.
Он воссоздавал себе ее бледное личико, припоминал каждое выражение
его;
он вспоминал ее и в гробу, в цветах, и прежде бесчувственную, в жару,
с открытыми и неподвижными
глазами.
— Вы хотите, чтобы я
с вами ехал теперь к вашей невесте? — переговорил Вельчанинов, быстро
его оглядывая и не веря ни ушам, ни
глазам своим.
Но в настоящую минуту к
его искусству присоединилась и сама природа:
он чувствовал, что настроен, что
его что-то влечет; чувствовал в себе полнейшую и победительную уверенность, что через несколько минут все эти
глаза будут обращены на
него, все эти люди будут слушать только
его одного, говорить только
с ним, смеяться только тому, что
он скажет.
— И когда в Петербург ехал, за наиблагороднейшего человека считал вас-с. Я всегда уважал вас, Алексей Иванович, — Павел Павлович поднял
глаза и ясно, уже нисколько не конфузясь, глядел на своего противника. Вельчанинов вдруг струсил:
ему решительно не хотелось, чтобы что-нибудь случилось или чтобы что-нибудь перешло за черту, тем более что сам вызвал.
— Это гретые тарелки-с, раскаленные-с! — говорил
он чуть не в восторге, накладывая разгоряченную и обернутую в салфетку тарелку на больную грудь Вельчанинова. — Других припарок нет-с, и доставать долго-с, а тарелки, честью клянусь вам-с, даже и всего лучше будут-с; испытано на Петре Кузьмиче-с, собственными
глазами и руками-с. Умереть ведь можно-с. Пейте чай, глотайте, — нужды нет, что обожжетесь; жизнь дороже… щегольства-с…
Через полчаса боль совсем ослабела, но больной был уже до того измучен, что, как ни умолял Павел Павлович, — не согласился выдержать «еще тарелочку-с».
Глаза его смыкались от слабости.
Бритвенный ящик, может, только
с вечера скользнул мимо
его глаз, не возбудив никакой при этом мысли, и остался лишь у
него в памяти.
Павел Павлович воротился уже от дверей, захватил со стола футляр
с браслетом, сунул
его в карман и вышел на лестницу. Вельчанинов стоял в дверях, чтоб запереть за
ним. Взгляды
их в последний раз встретились; Павел Павлович вдруг приостановился, оба секунд
с пять поглядели друг другу в
глаза — точно колебались; наконец, Вельчанинов слабо махнул на
него рукой.
«И неужели, неужели правда была все то, — восклицал
он опять, вдруг подымая голову
с подушки и раскрывая
глаза, — все то, что этот… сумасшедший натолковал мне вчера о своей ко мне любви, когда задрожал у
него подбородок и
он стукал в грудь кулаком?
— Это, Липочка, действительно господин Вельчанинов-с, вот-с… — начал было и постыдно оборвался Павел Павлович. Супруга вспыхнула и злобно сверкнула на
него глазами, очевидно за «Липочку».
Павел Павлович немедленно явился перед
ним с тревожным вопросом в
глазах и во всей физиономии.
— А Лиза-то-с? — пролепетал
он быстрым шепотом, — и вдруг запрыгали
его губы, щеки и подбородок, и слезы хлынули из
глаз. Вельчанинов стоял перед
ним как столб.
Неточные совпадения
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за
ним судья
с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За
ним Коробкин, обратившийся к зрителям
с прищуренным
глазом и едким намеком на городничего; за
ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский
с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга
глазами.
Помещик так растрогался, // Что правый
глаз заплаканный //
Ему платочком вытерла // Сноха
с косой распущенной // И чмокнула старинушку // В здоровый этот
глаз. // «Вот! — молвил
он торжественно // Сынам своим наследникам // И молодым снохам. — // Желал бы я, чтоб видели // Шуты, врали столичные, // Что обзывают дикими // Крепостниками нас, // Чтоб видели, чтоб слышали…»
Спустили
с возу дедушку. // Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На
нем сюртук
с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе // Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. //
Глаза — что угольки!
С козою
с барабанщицей // И не
с простой шарманкою, // А
с настоящей музыкой // Смотрели тут
они. // Комедия не мудрая, // Однако и не глупая, // Хожалому, квартальному // Не в бровь, а прямо в
глаз! // Шалаш полным-полнехонек. // Народ орешки щелкает, // А то два-три крестьянина // Словечком перекинутся — // Гляди, явилась водочка: // Посмотрят да попьют! // Хохочут, утешаются // И часто в речь Петрушкину // Вставляют слово меткое, // Какого не придумаешь, // Хоть проглоти перо!
Простаков. Да
он сам
с Правдиным из
глаз у меня сгиб да пропал. Я чем виноват?