Неточные совпадения
Князь задыхался от ярости. Перед крыльцом и на конюшне наказывали гонцов и других людей, виновных в упуске из рук дерзкого янки, а князь, как дикий зверь,
с пеною у рта и красными
глазами метался по своему кабинету.
Он рвал на себе волосы, швырял и ломал вещи, ругался страшными словами.
— Жалок!.. Да, очень жалок… Я бы
с жалости
ему разгрызла горло и плюнула бы в
глаза его лакею.
Матроска, было, начала жеманиться, но Юлия быстро встала, подошла к Долинскому,
с одушевлением сжала в своих руках
его руку и
с глазами, полными слез, торопливо вышла из комнаты.
Mademoiselle Alexandrine тотчас же, очень ловко и
с большим достоинством, удостоила Долинского легкого поклона, и так произнесла свое bonsoir, monsieur, [Добрый вечер, сударь (франц.).] что Долинский не вообразил себя в Париже только потому, что
глаза его в эту минуту остановились на невозможных архитектурных украшениях трех других девушек, очевидно стремившихся, во что бы то ни стало, не только догнать, но и далеко превзойти и хохол, и чертообразность сетки, всегда столь ненавистной русской швее «француженки».
Эти споры Доры
с Вырвичем и
с Шпандорчуком обыкновенно затягивались долго. Дора давно терпеть не могла этих споров, но, по своей страстной натуре, все-таки опять увлекалась и опять при первой встрече готова была спорить снова. Шпандорчук и Вырвич тоже не упускали случая сказать ей нарочно что-нибудь почудней и снова втянуть Дорушку в споры. За
глаза же
они над ней посмеивались и называли ее «философствующей вздержкой».
Он смотрел на нее как на что-то неприкосновенное, высшее обыкновенной женщины; разговаривал
с ней
он, не сводя своего взора
с ее прекрасных
глаз; держался перед ней как перед идолом: ни слова необдуманного, ни шутки веселой — словом, ничего такого, что
он даже позволял себе в присутствии одной Доры —
он не мог сделать при Анне Михайловне.
Ухода и заботливости о Дорушкином спокойствии было столько, что
они ей даже надоедали. Проснувшись как-то раз ночью, еще
с начала болезни, она обвела
глазами комнату и, к удивлению своему, заметила при лампаде, кроме дремлющей на диване сестры, крепко спящего на плетеном стуле Долинского.
— Мой милый! Я буду ждать тебя… ждать буду, — лепетала Анна Михайловна, страстно целуя
его в
глаза, щеки и губы. — Я буду еще больше любить тебя! — добавила она
с истерической дрожью в голосе и, как мокрый вьюн, выскользнула из рук Долинского и пропала в черной темноте ночи.
Долинский взял саквояж в одну руку и подал Даше другую.
Они вышли вместе, а Анна Михайловна пошла за
ними. У барьера ее не пустили, и она остановилась против вагона, в который вошли Долинский
с Дорой. Усевшись,
они выглянули в окно. Анна Михайловна стояла прямо перед окном в двух шагах.
Их разделял барьер и узенький проход. В
глазах Анны Михайловны еще дрожали слезы, но она была покойнее, как часто успокаиваются люди в самую последнюю минуту разлуки.
Анна Михайловна вернулась домой довольно спокойной — даже она сама не могла надивиться своему спокойствию. Она хлопотала в магазине, распоряжалась работами, обедала вместе
с m-lle Alexandrine, и только к вечеру, когда начало темнеть, ей стало скучнее. Она вошла в комнату Даши — пусто, вошла к Долинскому — тоже пусто. Присела на
его кресле, и невыносимая тоска, словно как нежнейший друг, так и обняла ее из-за мягкой спинки. В
глазах у Анны Михайловны затуманилось и зарябило.
Несмотря на то, что мы давно знакомы
с художником по нашему рассказу, здесь будет нелишним сказать еще пару слов о
его теплой личности. Илье Макаровичу Журавке было лет около тридцати пяти;
он был белокур,
с горбатым тонким носом, очень выпуклыми близорукими
глазами, довольно окладистой бородкой и таким курьезным ротиком, что мало привычный к
нему человек, глядя на собранные губки Ильи Макаровича, все ожидал, что
он вот-вот сейчас свистнет.
— Ja, bitte, [Да, пожалуйста (
нем.).] — твердо ответил Илья Макарович, не сводя
глаз с шьющей Гретхен.
— О, нет! Три или четыре раза за все лето, и то брат '
его затаскивал. У нас случилось много русских и Долинский был так любезен, прочел у нас свою новую повесть. А то, впрочем, и
он тоже нигде не бывает.
Они всегда вдвоем
с вашей сестрой. Вместе бродят по окрестностям, вместе читают, вместе живут, вместе скрываются от всех
глаз!.. кажется, вместе дышат одной грудью.
Вечером Даша и Долинский долго просидели у пани Свентоховской, которая собрала нескольких своих знакомых дам
с их мужьями, и ни за что не хотела отпустить петербургских гостей без ужина. Долинский ужасно беспокоился за Дашу.
Он не сводил
с нее
глаз, а она превесело щебетала
с польками, и на ее милом личике не было заметно ни малейшего признака усталости, хотя час был уже поздний.
Он посмотрел на Дашу; она лежала
с закрытыми
глазами, и роскошные волосы, выбившись из-под упавшего на подушку чепца, красною сетью раскинулись по белой наволочке.
Долинский вздрогнул, как вздрагивает человек, получающий в грудь острый укол тонкой шпаги, побледнел как полотно и быстро вскочил на ноги.
Глаза его остановились на двери
с выражением неописуемой муки, ужаса и мольбы.
В это время к квартире Анны Михайловны шибко подкатил на лихаче молодой белокурый барин,
с туго завитыми кудрями и самой испитой, ничего не выражающей физиономией.
Он быстро снялся
с линейки, велел извозчику ждать себя, обдернул полы шикарного пальто-пальмерстона и, вставив в правый
глаз 'стеклышко, скрылся за резными дверями парадного подъезда.
У Долинского стало все заметнее и заметнее недоставать слов. В такие особенно минуты
он обыкновенно или потерянно молчал, или столь же потерянно брал больную за руку и не сводил
с нее
глаз. Очень тяжело, невыносимо тяжело видеть, как близкое и дорогое нам существо тает, как тонкая восковая свечка, и спокойно переступает последние ступени к могиле.
— Ваша потеря ужасна, — продолжала, не сводя
с него своих
глаз, Вера Сергеевна.
— Помню я
его — араб, весь оливковый, нос,
глаза… весь страсть неистовая! Точно, что чудо как был интересен. Она и
с арабами, ведь, кажется, кочевала. Кажется, так? Ее там встретил один мой знакомый путешественник — давно это, уж лет двадцать. У какого-то шейха, говорят, была любовницею, что ли.
Уставшие
глаза Долинского смотрели
с тихою грустью и беспредельною добротою, и как-то совсем ничего земного не было в этом взгляде; в лице
его тоже ни один мускул не двигался, и даже, кажется, самое сердце не билось.
Сердитый,
он несколько раз вскидывал своими сухими
глазами на темные стекла длинного окна, в пазы и щели которого долетали
с улиц раздражавшие
его звуки, и каждый раз, в каждом квадрате оконного переплета,
ему Мерещились целые группы рож: намалеванных, накрашенных, богопротивнейших, веселых рож в дурацких колпаках, зеленых париках и самых прихотливых мушках.
Зайончек остановился
с высоко поднятыми плечами перед Долинским. Через минуту
он стал медленно опускать плечи, вытянув вперед руки, полузакрыв веками свои сухие
глаза и, потянувшись грудью на руки, произнес: вот
он!
Marie вскочила
с постели, взяла Долинского одним пальчиком под бороду, посмотрела
ему в
глаза и сказала...
Долинский провел у Анны Михайловны два дня. Аккуратно
он являлся
с первым омнибусом в восемь часов утра и уезжал домой
с последним в половине двенадцатого. Долинского не оставляла
его давнишняя задумчивость, но
он стал заметно спокойнее и даже минутами оживлялся. Однако, оживленность эта была непродолжительною: она появлялась неожиданно, как бы в минуты забвения, и исчезала так же быстро, как будто по мановению какого-то призрака, проносившегося перед тревожными
глазами Долинского.
Неточные совпадения
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за
ним судья
с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За
ним Коробкин, обратившийся к зрителям
с прищуренным
глазом и едким намеком на городничего; за
ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский
с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга
глазами.
Помещик так растрогался, // Что правый
глаз заплаканный //
Ему платочком вытерла // Сноха
с косой распущенной // И чмокнула старинушку // В здоровый этот
глаз. // «Вот! — молвил
он торжественно // Сынам своим наследникам // И молодым снохам. — // Желал бы я, чтоб видели // Шуты, врали столичные, // Что обзывают дикими // Крепостниками нас, // Чтоб видели, чтоб слышали…»
Спустили
с возу дедушку. // Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На
нем сюртук
с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе // Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. //
Глаза — что угольки!
С козою
с барабанщицей // И не
с простой шарманкою, // А
с настоящей музыкой // Смотрели тут
они. // Комедия не мудрая, // Однако и не глупая, // Хожалому, квартальному // Не в бровь, а прямо в
глаз! // Шалаш полным-полнехонек. // Народ орешки щелкает, // А то два-три крестьянина // Словечком перекинутся — // Гляди, явилась водочка: // Посмотрят да попьют! // Хохочут, утешаются // И часто в речь Петрушкину // Вставляют слово меткое, // Какого не придумаешь, // Хоть проглоти перо!
Простаков. Да
он сам
с Правдиным из
глаз у меня сгиб да пропал. Я чем виноват?