Неточные совпадения
Она томилась, рвалась, выплакала все
глаза, отстояла колени, молясь теплой заступнице мира холодного, просила ее спасти
его и дать ей силы совладать
с страданием вечной разлуки и через два месяца стала навещать старую знакомую своей матери, инокиню Серафиму, через полгода совсем переселилась к ней, а еще через полгода, несмотря ни на просьбы и заклинания семейства, ни на угрозы брата похитить ее из монастыря силою, сделалась сестрою Агниею.
— От многого. От неспособности сжиться
с этим миром-то; от неуменья отстоять себя; от недостатка сил бороться
с тем, что не всякий поборет. Есть люди, которым нужно, просто необходимо такое безмятежное пристанище, и пристанище это существует, а если не отжила еще потребность в этих учреждениях-то, значит, всякий молокосос не имеет и права называть
их отжившими и поносить в
глаза людям, дорожащим своим тихим приютом.
Веселый звон колоколов, розовое вечернее небо, свежий воздух, пропитанный ароматом цветов, окружающих каждую келью, и эти черные фигуры, то согбенные и закутанные в черные покрывала, то молодые и стройные,
с миловидными личиками и потупленными
глазами: все это было ново для наших героинь, и все это располагало
их к задумчивости и молчанию.
Оба
они на вид имели не более как лет по тридцати, оба были одеты просто. Зарницын был невысок ростом,
с розовыми щеками и живыми черными
глазами.
Он смотрел немножко денди. Вязмитинов, напротив, был очень стройный молодой человек
с бледным, несколько задумчивым лицом и очень скромным симпатичным взглядом. В
нем не было ни тени дендизма. Вся
его особа дышала простотой, натуральностью и сдержанностью.
— У человека факты живые перед
глазами, а
он уж и
их не видит, — говорил Розанов, снимая
с себя сапоги. — Стану я факты отрицать, не выживши из ума! Просто одуреваешь ты, Помада, просто одуреваешь.
И
с этим словом Юстин Помада остановился, свернул комком свой полушубочек, положил
его на лежанку и, посмотрев искоса на луну, которая смотрела уже каким-то синим, подбитым
глазом, свернулся калачиком и спать задумал.
— Дайте-ка руку. А что это у вас
с глазами? болят
они у вас?
И так счастливо, так преданно и так честно глядел Помада на Лизу, высказав свою просьбу заслонить ее больные
глаза своими, что никто не улыбнулся. Все только случайно взглянули на
него, совсем
с хорошими чувствами, и лишь одна Лиза вовсе на
него не взглянула, а небрежно проронила...
Около
них прошла довольно стройная молодая дама в песцовом салопе. Она вскользь, но внимательно взглянула на Женни и на Лизу,
с более чем вежливой улыбкою ответила на поклон учителей и, прищурив
глаза, пошла своею дорогою.
О наружности Вязмитинова распространяться нечего:
он имел довольно приятную наружность, хотя
с того самого дня, когда
его семилетним мальчиком привели в суровое училище,
он приобрел странную манеру часто пожиматься и моргать
глазами.
То Арапов ругает на чем свет стоит все существующее, но ругает не так, как ругал иногда Зарницын, по-фатски, и не так, как ругал сам Розанов,
с сознанием какой-то неотразимой необходимости оставаться весь век в пассивной роли, — Арапов ругался яростно,
с пеною у рта,
с сжатыми кулаками и
с искрами неумолимой мести в
глазах, наливавшихся кровью; то
он ходит по целым дням, понурив голову, и только по временам у
него вырываются бессвязные, но грозные слова, за которыми слышатся таинственные планы мировых переворотов; то
он начнет расспрашивать Розанова о провинции, о духе народа, о настроении высшего общества, и расспрашивает придирчиво, до мельчайших подробностей, внимательно вслушиваясь в каждое слово и стараясь всему придать смысл и значение.
Собою осьмилетний Райнер был очаровательно хорош.
Он был высок не по летам, крепко сложен, имел русые кудри, тонкий, правильный нос,
с кроткими синими
глазами матери и решительным подбородком отца. Лучшего мальчика вообразить было трудно.
Уйдя
с Ульрихом Райнером после ужина в
его комнату,
он еще убедительнее и жарче говорил
с ним о других сторонах русской жизни, далеко забрасывал за уши свою буйную гриву, дрожащим, нервным голосом,
с искрящимися
глазами развивал старику свои молодые думы и жаркие упования.
Молодому Райнеру после смерти матери часто тяжел был вид опустевшего дома, и
он нередко уходил из
него на целые дни.
С книгою в руках ложился
он на живописный обрыв какой-нибудь скалы и читал, читал или думал, пока усталость сжимала
его глаза.
Райнеру видится
его дед, стоящий у столба над выкопанной могилой. «Смотри, там Рютли», — говорит
он ребенку, заслоняя
с одной стороны
его детские
глаза. «Я не люблю много слов. Пусть Вильгельм будет похож сам на себя», — звучит
ему отцовский голос. «Что я сделаю, чтоб походить самому на себя? — спрашивает сонный юноша. —
Они сделали уже все, что
им нужно было сделать для этих гор».
Студент Слободзиньский был на вид весьма кроткий юноша — высокий, довольно стройный,
с несколько ксендзовским, острым носом, серыми умными
глазами и очень сдержанными манерами.
Ему было двадцать два, много двадцать три года.
— А то что ж еще? —
с улыбкою ответил Пархоменко и, сев
с некоторою, так сказать, либеральною важностию на кресло, тотчас же засунул указательный палец правой руки в
глаз и выпятил
его из орбиты.
Райнер очень жалел, что
он сошелся
с Пархоменко; говорил, что Пархоменко непременно напутает чего-нибудь скверного, и сетовал, что
он никому ни здесь, ни в Петербурге, ни в других местах не может открыть
глаз на этого человека.
— Все это эффекты, и ничего более. Да вот присмотритесь, сами увидите, — добавил
он и, закрыв
глаза, задремал в кресле в то самое время, когда Рациборский подал Кракувке второй стакан воды
с морсом.
— Конвент в малом виде, — опять проговорила маркиза, кивнув
с улыбкой на Бычкова и Арапова. — А смотрите, какая фигура у
него, — продолжала она, глядя на Арапова, — какие глаза-то,
глаза — страсть. А тот-то, тот-то — просто Марат. — Маркиза засмеялась и злорадно сказала: — Будет
им, будет, как эти до
них доберутся да начнут
их трепать.
Брюхачев стоял за женою и по временам целовал ее ручки, а Белоярцев, стоя рядом
с Брюхачевым, не целовал рук
его жены, но далеко запускал свои черные
глаза под ажурную косынку, закрывавшую трепещущие, еще почти девственные груди Марьи Маревны, Киперской королевы. Сахаров все старался залепить вырванный попугаем клочок сапога, в то время как Завулонов, ударяя себя в грудь, говорил
ему...
— Бог
его знает. Был в Петербурге, говорят, а теперь совсем пропал. Приезжал
с нею как-то в Москву, да Илья Артамонович
их на
глаза не приняли. Совестно, знаете, против своих, что
с французинкой, — и не приняли. Крепкий народ и опять дикий в рассуждении любви, — дикий, суровый нрав у стариков.
Еврей в одно мгновение сообразился:
он схватил свой перочинный ножик, подскочил
с ним к борющимся, ловко воткнул лезвие ножа в левый
глаз рыжего и, в то же мгновение схватив выпущенную нищим подушку, слетел
с лестницы и, перебросившись
с своим приобретением через забор, ударился по улице.
Тут опять
ему припоминался труженик Нечай
с его нескончаемою работою и спокойным презрением к либеральному шутовству, а потом этот спокойно следящий за
ним глазами Лобачевский, весь сколоченный из трудолюбия, любознательности и настойчивости; Лобачевский, не удостоивающий эту суету даже и нечаевского презрительного отзыва, а просто игнорирующий ее, не дающий Араповым, Баралям, Бычковым и tutti frutti [Всякой всячине (итал.).] даже никакого места и значения в общей экономии общественной жизни.
Напились чаю и пошли, разбившись на две группы. Белоярцев шел
с Бычковым, Лизой, Бертольди, Калистратовой и Незабитовским. Вторая группа шла, окружая Стешу, которая едва могла тащить свой живот и сонного полугодового ребенка. Дитятю у нее взяли; Розанов и Помада несли
его на руках попеременно, а маркиз колтыхал рядом
с переваливающейся уточкою Стешею и внимательно рассматривал ее лицо своими утомляющими круглыми
глазами.
Собеседник
его был голиаф, смуглый,
с быстрыми, чрезвычайно лживыми коричневыми
глазами, гладко и довольно кокетливо причесанными наперед черными волосами и усами а la Napoleon III.
Барин, точно, чуть не успокоился. Когда Ольга Сергеевна пришла со свечою, чтобы побудить
его к чаю,
он лежал
с открытыми
глазами, давал знак одною рукою и лепетал какой-то совершенно непонятный вздор заплетающимся языком.
Заспавшаяся Лиза ничего не могла сообразить в одно мгновение. Она закрыла рукою
глаза и, открыв
их снова, случайно прежде всего прочла на лежащей у самовара карточке: «В
С.-Петербурге, по Караванной улице, № 7, гостиница для приезжающих
с нумерами „Италия“.»
Лицо этого господина было неудобно рассмотреть, потому что, защищаясь от досадливо бьющей в лицо мги,
он почти до самых
глаз закрывал себя поднятым воротником камлотовой шинели; но по бодрости,
с которою
он держится на балансирующей эгоистке, видно, что
он еще силен и молод.
По диванам и козеткам довольно обширной квартиры Райнера расселились: 1) студент Лукьян Прорвич, молодой человек, недовольный университетскими порядками и желавший утверждения в обществе коммунистических начал, безбрачия и вообще естественной жизни; 2) Неофит Кусицын, студент, окончивший курс, — маленький, вострорыленький, гнусливый человек, лишенный средств совладать
с своим самолюбием, также поставивший себе обязанностью написать свое имя в ряду первых поборников естественной жизни; 3) Феофан Котырло, то, что поляки характеристично называют wielke nic, [Букв.: великое ничто (польск.).] — человек, не умеющий ничего понимать иначе, как понимает Кусицын, а впрочем, тоже коммунист и естественник; 4) лекарь Сулима, человек без занятий и без определенного направления, но
с непреодолимым влечением к бездействию и покою; лицом черен,
глаза словно две маслины; 5) Никон Ревякин, уволенный из духовного ведомства иподиакон, умеющий везде пристроиваться на чужой счет и почитаемый неповрежденным типом широкой русской натуры; искателен и не прочь действовать исподтишка против лучшего из своих благодетелей; 6) Емельян Бочаров, толстый белокурый студент, способный на все и ничего не делающий; из всех
его способностей более других разрабатывается
им способность противоречить себе на каждом шагу и не считаться деньгами, и 7) Авдотья Григорьевна Быстрова, двадцатилетняя девица, не знающая, что ей делать, но полная презрения к обыкновенному труду.
Из всех объедал один Белоярцев умел снискать расположение Афимьи, ибо
он умел
с нею разговориться полюбезному и на
глаза ей не лез, счастливый около Райнера чистым метальцем, так что Афимья об этом не знала и не ведала.
Впрочем,
они жили довольно дружно и согласно. Женни ни в чем не изменилась, ни в нраве, ни в привычках. Сделавшись матерью, она только еще более полюбила свой домашний угол и расставалась
с ним лишь в крайней необходимости, и то весьма неохотно. Мужу она ни в чем не противоречила, но если бы всмотреться в жизнь Евгении Петровны внимательно, то можно бы заметить, что Николай Степанович в
глазах своей жены не вырастает, а малится.
Белоярцев в это время хотя и перестал почти совсем бояться Лизы и даже опять самым искренним образом желал, чтобы ее не было в Доме, но,
с одной стороны,
ему хотелось, пригласив Помаду, показать Лизе свое доброжелательство и поворот к простоте, а
с другой — непрезентабельная фигура застенчивого и неладного Помады давала
ему возможность погулять за
глаза на
его счет и показать гражданам, что вот-де у нашей умницы какие друзья.
Чем
его более ласкали здесь, тем
он становился расстроеннее и тем чаще у
него просились на
глаза слезы. Вещи свои, заключающиеся в давно известном нам ранце,
он еще
с вечера перевез к Розанову и от
него хотел завтра уехать.
Райнера нимало не оскорбили эти обидные слова: сердце
его было полно жалости к несчастной девушке и презрения к людям, желавшим сунуть ее куда попало для того только, чтобы спустить
с глаз.
— И всё во имя теории! Нет, бог
с ними,
с их умными теориями, и
с их сочувствием. Мы ни в чем от
них не нуждаемся и будем очень рады как можно скорее освободиться от
их внимания. Наше дело, — продолжал Петровский, не сводя
глаз с Райнера, — добыть нашим бедным хлопкам землю, разделить ее по-братски, — и пусть тогда будет народная воля.
— Вот и Райнер выздоровел, везде бывает, а к нам и
глаз не кажет. — А я полагаю, что теперь мы бы без всякого риска могли предложить
ему жить
с нами.
Глазам Кули представилась черная африканская голова
с кучерявою шерстью вместо волос. Негр лежал, широко раскрыв остолбеневшие
глаза.
Он тяжело дышал ускоренным смрадным дыханием и шевелил пурпурным языком между запекшимися губами.
В это время отворилась запертая до сих пор дверь кабинета, и на пороге показался высокий рябоватый человек лет около сорока пяти или шести.
Он был довольно полон, даже
с небольшим брюшком и небольшою лысинкою; небольшие серые
глаза его смотрели очень проницательно и даже немножко хитро, но в
них было так много чего-то хорошего, умного, располагающего, что
с ним хотелось говорить без всякой хитрости и лукавства.
Папошников задумался, посмотрел на Лизу своими умными
глазами, придававшими доброе выражение
его некрасивому, но симпатичному лицу, и попросил Лизу подождать, пока
он кончит
с другими ожидающими
его особами.