Неточные совпадения
Вся семья, по какому-то инстинкту брезгливости, сторонилась от
него, хотя мама всегда одергивала Алешу, когда
он начинал в
глаза Мажанову имитировать
его любимые, привычные словечки: «так сказать», «дело в том, что», «принципиально» и еще «
с точки зрения».
Но злодейский фельдшер Макаров, ставивший градусник, знал все кадетские фокусы и уловки, и никакое фальшивое обращение
с градусником не укрывалось от
его зорких
глаз.
Царь все ближе к Александрову. Сладкий острый восторг охватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподнимают ежом волосы на голове.
Он с чудесной ясностью видит лицо государя,
его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколиные размахи
его прекрасных союзных бровей. Видит
его глаза, прямо и ласково устремленные в
него.
Ему кажется, что в течение минуты
их взгляды не расходятся. Спокойная, великая радость, как густой золотой песок, льется из
его глаз.
Знаменная рота всегда на виду, и на нее во время торжеств устремляются зоркие
глаза высшего начальства. Потому-то она и составлялась (особенно передняя шеренга) из юношей
с наиболее красивыми и привлекательными лицами. Красивейший же из этих избранных красавцев, и непременно портупей-юнкер, имел высочайшую честь носить знамя и называться знаменщиком. В том году, когда Александров поступил в училище, знаменщиком был Кениг,
его однокорпусник, старше
его на год.
Он до сих пор не мог ни понять, ни забыть спокойных деловых слов Юленьки в момент расставания, там, в Химках, в канареечном уголку между шкафом и пианино, где
они так часто и так подолгу целовались и откуда выходили потом
с красными пятнами на лицах,
с блестящими
глазами,
с порывистым дыханием,
с кружащейся головой и
с растрепанными волосами.
Конечно, всего скорее могла донести матери младшая дочка, четырнадцатилетняя лупоглазая Любочка, большая егоза и ябедница, шантажистка и вымогательница. Зоркие ее
глаза видели сквозь стены, а
с ней, как
с «маленькой», мало стеснялись. Когда старшие сестры не брали ее
с собой на прогулку, когда ей необходимо было выпросить у
них ленточку, она, устав клянчить, всегда прибегала к самому ядовитому приему: многозначительно кивала головой, загадочно чмокала языком и говорила протяжно...
Застенчивый Александров
с той поры, идя в отпуск, избегал проходить Ильинской улицей, чтобы не встретиться случайно
глазами с глазами книжного купца и не сгореть от стыда.
Он предпочитал вдвое более длинный путь: через Мясницкую, Кузнецкий мост и Тверскую.
Ревность для
него была, по давнишнему Шекспиру, «чудовищем
с зелеными
глазами», любовь — упоительной и пламенной, верность — так непременно до гробовой доски.
Простой, обыкновенный человек, даже еще и
с титулом графа, человек, у которого две руки, две ноги, два
глаза, два уха и один нос, человек, который, как и все мы, ест, пьет, дышит, сморкается и спит… и вдруг
он самыми простыми словами, без малейшего труда и напряжения, без всяких следов выдумки взял и спокойно рассказал о том, что видел, и у
него выросла несравненная, недосягаемая, прелестная и совершенно простая повесть.
— Спасибо, Жданов. Ведь это просто невероятно, в каком я до сих пор был нелепом заблуждении. Теперь мне сразу точно катаракт
с обоих
глаз сняли. Все заново увидел благодаря волшебнику Прибилю (имя же
его будет для меня всегда священно и чтимо).
Портупей-юнкер Золотов — круглый сирота;
ему некуда ехать на праздники,
он заменяет фельдфебеля четвертой роты.
Он выстраивает двадцать шесть явившихся юнкеров в учебной галерее в одну шеренгу и делает
им перекличку. Все в порядке. И тотчас же
он командует: «Смирно.
Глаза налево». Появляется
с левого фланга Дрозд и здоровается
с юнкерами.
Дрозд, заложив руки за спину, медленно, неуклонно идет вдоль фронта, зорко оглядывая каждое лицо, каждую пуговицу, каждый пояс, каждый сапог. Рядом
с Александровым стоит крепко сбитый широкоплечий чернявый Жданов.
Он нехорошо бледен, и белки
его глаз слюняво желтоваты.
Ямщик перегибается
с козел, чтобы отстегнуть волчью полость. Усы у
него белые от инея, на голове большая шапка
с павлиньими перьями.
Глаза смеются.
Он мог свободно видеть косматую голову широкобокого коренника и всю целиком правую пристяжную, изогнувшую кренделем, низко к земле, свою длинную гибкую шею, и даже ее кровавый темный
глаз с тупой, злой белизной белка.
Ноги юнкеров, успевшие отойти,
с удовольствием ощущали легкую, податливую упругость толстых красных ковров, а щеки, уши и
глаза у
них еще горели после мороза.
Не прошло и полминуты, как зоркие
глаза Александрова успели схватить все эти впечатления и закрепить
их в памяти. Уже юнкера первой роты
с Бауманом впереди спустились со ступенек и шли по блестящему паркету длинной залы, невольно подчиняясь темпу увлекательного марша.
Выпрямляясь, Александров
с удовольствием почувствовал, что у
него «вытанцевалось». Медленно,
с чудесным выражением доброты и величия директриса слегка опустила и подняла свою серебряную голову, озарив юнкера прелестной улыбкой. «А ведь она красавица, хотя и седые волосы. А какой живой цвет лица, какие
глаза, какой царственный взгляд. Сама Екатерина Великая!»
Он поднял
глаза, и вдруг
с ним произошло изумительное чудо.
Показалось Александрову, что
он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы прошли еще миллионы лет,
он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица
с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых
глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова,
он срисовывал
с гипсового бюста одну из Венер.
…Наташа Манухина в котиковой шубке,
с родинкой под
глазом, розовая Нина Шпаковская
с большими густыми белыми ресницами, похожими на крылья бабочки-капустницы, Машенька Полубояринова за пианино, в задумчивой полутьме, быстроглазая, быстроногая болтунья Зоя Синицына и Сонечка Владимирова, в которую
он столько же раз влюблялся, сколько и разлюблял ее; и трое пышных высоких, со сладкими
глазами сестер Синельниковых,
с которыми, слава богу, все кончено; хоть и трагично, но навсегда.
— Воображаю, как
они теперь на вас сердятся. Вы низко упали в
их глазах. Такие измены никогда не прощаются. И воображаю, как вы должны скучать
с нами, невольными виновницами вашей ужасной погибели.
Вкрадчиво, осторожно,
с пленительным лукавством раздаются первые звуки штраусовского вальса. Какой колдун этот Рябов.
Он делает со своим оркестром такие чудеса, что невольно кажется, будто все шестнадцать музыкантов — члены
его собственного тела, как, например, пальцы,
глаза или уши.
и бедный юнкер
с каждой минутой чувствует себя все более тяжелым, неуклюжим, некрасивым и робким. Классная дама, в темно-синем платье, со множеством перламутровых пуговиц на груди и
с рыбьим холодным лицом, давно уже глядит на
него издали тупым, ненавидящим взором мутных
глаз. «Вот тоже: приехал на бал, а не умеет ни танцевать, ни занимать свою даму. А еще из славного Александровского училища. Постыдились бы, молодой человек!»Ужасно много времени длится эта злополучная кадриль. Наконец она кончена.
Через всю залу, по диагонали, Александров сразу находит
глазами Зиночку. Она сидит на том же месте, где и раньше, и быстрыми движениями веера обмахивает лицо. Она тревожно и пристально обегает взором всю залу, очевидно, кого-то разыскивая в ней. Но вот ее
глаза встречаются
с глазами Александрова, и
он видит, как радость заливает ее лицо. Нет. Она не улыбается, но юнкеру показалось, что весь воздух вокруг нее посветлел и заблестел смехом, точно сияние окружило ее красивую голову. Ее
глаза звали
его.
Потом, не доверяя зеркальному отражению,
они прибегали к графическому методу. Остро очиненным карандашом, на
глаз или при помощи медной чертежной линейки
с транспортиром,
они старательно вымеряли длину усов друг друга и вычерчивали ее на бумаге. Чтобы было повиднее, Александров обводил свою карандашную линию чернилами. За такими занятиями мирно и незаметно протекала лекция, и молодым людям никакого не было дела до идеала автора.
И тут сказывалась разность двух душ, двух темпераментов, двух кровей. Александров любил
с такою же наивной простотой и радостью,
с какою растут травы и распускаются почки.
Он не думал и даже не умел еще думать о том, в какие формы выльется в будущем
его любовь.
Он только, вспоминая о Зиночке, чувствовал порою горячую резь в
глазах и потребность заплакать от радостного умиления.
Самого скромного, самого застенчивого признания не смогли бы произнести
их уста, но эти волнующие, безмолвные возгласы: «Любишь. — Люблю» —
они посылают друг другу тысячу раз в секунду, и нет у
них ни стыда, ни совести, ни приличия, ни осторожности, ни пресыщения. Зиночка первая стряхивает
с себя магическое сладостное влияние флюидов. «Люблю, но ведь мы на катке», — благоразумно говорят ее
глаза, а вслух она приглашает Александрова...
Опять Зиночка сидит
с Александровым, и опять
их глаза поют чудесную многовековую песню: «Любишь — люблю.
К своим обязанностям
он относится
с похвальным усердием и даже часто бывал полезен партии отличной зоркостью своих
глаз, наблюдательностью, находчивостью и легкостью на ходу.
Стоило только немного прищурить
глаза, и весь рельеф местности выступал
с такой выпуклостью, точно
он был вылеплен из гипса.
Изо всех окон свесились вниз милые девичьи головы, женские фигуры в летних ярких ситцевых одеждах. Мальчишки шныряют вокруг оркестра, чуть не влезая замурзанными мордочками в оглушительно рявкающий огромный геликон и разевающие рты перед ухающим барабаном. Все военные, попадающие на пути, становятся во фронт и делают честь знамени. Старый, седой отставной генерал,
с георгиевскими петлицами, стоя, провожает батальон
глазами. В
его лице ласковое умиление, и по щекам текут слезы.