Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно
слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг,
и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки,
и потому каждому
слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом
и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (с неудовольствием).А, не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да
и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе…
И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит,
и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат
и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит
и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста,
и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия
и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Осклабился, товарищам
Сказал победным голосом:
«Мотайте-ка на ус!»
Пошло, толпой подхвачено,
О крепи
слово верное
Трепаться: «Нет змеи —
Не будет
и змеенышей!»
Клим Яковлев Игнатия
Опять ругнул: «Дурак же ты!»
Чуть-чуть не подрались!
Ой! ночка, ночка пьяная!
Не светлая, а звездная,
Не жаркая, а с ласковым
Весенним ветерком!
И нашим добрым молодцам
Ты даром не прошла!
Сгрустнулось им по женушкам,
Оно
и правда: с женушкой
Теперь бы веселей!
Иван кричит: «Я спать хочу»,
А Марьюшка: —
И я с тобой! —
Иван кричит: «Постель узка»,
А Марьюшка: — Уляжемся! —
Иван кричит: «Ой, холодно»,
А Марьюшка: — Угреемся! —
Как вспомнили ту песенку,
Без
слова — согласилися
Ларец свой попытать.
В сердце сомнение крадется,
Режет
и слышит
слова:
«Эй, старина, что ты делаешь?»
Перекрестился сперва...
Хитер солдат! по времени
Слова придумал новые,
И ложки в ход пошли.
Я
слово вам скажу!»
Притихла площадь людная,
И тут Ермил про мельницу
Народу рассказал:
«Давно купец Алтынников
Присватывался к мельнице,
Да не плошал
и я,
Раз пять справлялся в городе,
Сказали: с переторжкою
Назначены торги.
Живя с народом, сам,
Что думывал, что читывал,
Всё — даже
и учителя,
Отца Аполлинария,
Недавние
слова:
«Издревле Русь спасалася
Народными порывами».
— Мы рады
и таким!
Бродили долго по́ саду:
«Затей-то! горы, пропасти!
И пруд опять… Чай, лебеди
Гуляли по пруду?..
Беседка… стойте! с надписью!..»
Демьян, крестьянин грамотный,
Читает по складам.
«Эй, врешь!» Хохочут странники…
Опять —
и то же самое
Читает им Демьян.
(Насилу догадалися,
Что надпись переправлена:
Затерты две-три литеры.
Из
слова благородного
Такая вышла дрянь...
Да
слово утешения
Замрет на языке,
И словно как обиженный
Уйдешь домой…
«На! выпивай, служивенький!
С тобой
и спорить нечего:
Ты счастлив —
слова нет...
И русскую деву влекли на позор,
Свирепствовал бич без боязни,
И ужас народа при
слове «набор»
Подобен был ужасу казни?
На всей тебе, Русь-матушка,
Как клейма на преступнике,
Как на коне тавро,
Два
слова нацарапаны:
«Навынос
и распивочно».
— У нас забота есть.
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила нас,
Отбила от еды.
Ты дай нам
слово крепкое
На нашу речь мужицкую
Без смеху
и без хитрости,
По правде
и по разуму,
Как должно отвечать,
Тогда свою заботушку
Поведаем тебе…
Крестьяне, как заметили,
Что не обидны барину
Якимовы
слова,
И сами согласилися
С Якимом: —
Слово верное:
Нам подобает пить!
Пьем — значит, силу чувствуем!
Придет печаль великая,
Как перестанем пить!..
Работа не свалила бы,
Беда не одолела бы,
Нас хмель не одолит!
Не так ли?
«Да, бог милостив!»
— Ну, выпей с нами чарочку!
Как это
слово у всех на языке,
и как мало его понимают!
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен…
Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это
и давеча приметил
и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
В то время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть как бы его гости. Разница между"хозяином"в общепринятом значении этого
слова и"хозяином города"полагалась лишь в том, что последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве
и задумался еще слаще.
Одним
словом, произошло то, что всегда случается, когда просвещение слишком рано приходит к народам младенческим
и в гражданском смысле незрелым.
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то
слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар
и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
— Мы люди привышные! — говорили одни, — мы претерпеть мо́гим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить
и с четырех концов запалить — мы
и тогда противного
слова не молвим!
— Ну, Христос с вами! отведите им по клочку земли под огороды! пускай сажают капусту
и пасут гусей! — коротко сказала Клемантинка
и с этим
словом двинулась к дому, в котором укрепилась Ираидка.
В какой-то дикой задумчивости бродил он по улицам, заложив руки за спину
и бормоча под нос невнятные
слова. На пути встречались ему обыватели, одетые в самые разнообразные лохмотья,
и кланялись в пояс. Перед некоторыми он останавливался, вперял непонятливый взор в лохмотья
и произносил...
Потом остановились на мысли, что будет произведена повсеместная «выемка»,
и стали готовиться к ней: прятали книги, письма, лоскутки бумаги, деньги
и даже иконы — одним
словом, все, в чем можно было усмотреть какое-нибудь «оказательство».
С своей стороны, Дмитрий Прокофьев, вместо того чтоб смириться да полегоньку бабу вразумить, стал говорить бездельные
слова, а Аленка, вооружась ухватом, гнала инвалидов прочь
и на всю улицу орала...
Из всех этих
слов народ понимал только: «известно»
и «наконец нашли».
И когда грамотеи выкрикивали эти
слова, то народ снимал шапки, вздыхал
и крестился. Ясно, что в этом не только не было бунта, а скорее исполнение предначертаний начальства. Народ, доведенный до вздыхания, — какого еще идеала можно требовать!
Но в то же время выискались
и другие, которые ничего обидного в
словах князя не видели.
Выше я упомянул, что у градоначальников, кроме прав, имеются еще
и обязанности."Обязанности!" — о, сколь горькое это для многих градоначальников
слово!
—
И будучи я приведен от тех его
слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером сказал ему:"Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино?
и за что, мол, вы так нас порочите, что
и места другого, кроме как у чертовой матери, для нас не нашли?
Одним
словом, он основательно изучил мифологию
и хотя любил прикидываться благочестивым, но, в сущности, был злейший идолопоклонник.
Нет резона драться, но нет резона
и не драться; в результате виднеется лишь печальная тавтология, [Тавтоло́гия — повторение того же самого другими
словами, ничего по смыслу не прибавляющее, а потому лишнее.] в которой оплеуха объясняется оплеухою.
В заключение скажу несколько
слов о градоначальническом единовластии
и о прочем.
Стало быть, все дело заключалось в недоразумении,
и это оказывается тем достовернее, что глуповцы даже
и до сего дня не могут разъяснить значение
слова"академия", хотя его-то именно
и напечатал Бородавкин крупным шрифтом (см. в полном собрании прокламаций № 1089).
Одним
словом, при этом случае, как
и при других подобных, вполне выразились:
и обычная глуповская восторженность,
и обычное глуповское легкомыслие.
Очевидно, фельетонист понял всю книгу так, как невозможно было понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не читали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была не что иное, как набор высокопарных
слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки),
и что автор книги был человек совершенно невежественный.
И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович
и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то
и было ужасно.
Сам Каренин был по петербургской привычке на обеде с дамами во фраке
и белом галстуке,
и Степан Аркадьич по его лицу понял, что он приехал, только чтоб исполнить данное
слово,
и, присутствуя в этом обществе, совершал тяжелый долг.
Она сказала с ним несколько
слов, даже спокойно улыбнулась на его шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (Надо было улыбнуться, чтобы показать, что она поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне
и ни разу не взглянула на него, пока он не встал прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво не смотреть на человека, когда он кланяется.
Он прочел письмо
и остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил приложить деньги; не было ни жестокого
слова, ни упрека, но не было
и снисходительности. Главное же — был золотой мост для возвращения. Сложив письмо
и загладив его большим массивным ножом слоновой кости
и уложив в конверт с деньгами, он с удовольствием, которое всегда возбуждаемо было в нем обращением со своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонил.
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек
и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару
и лакею, с тем чтоб они пустили ее,
и, не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить
и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех
слов, которые она скажет сыну. Сколько она ни думала об этом, она ничего не могла придумать.
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения
и, повернувшись, взял свою палку
и быстро пошел прочь к дому. При
словах мужика о том, что Фоканыч живет для души, по правде, по-Божью, неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти
и, все стремясь к одной цели, закружились в его голове, ослепляя его своим светом.
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения,
и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна
и не мог понять, к чему все эти страшные
и высокопарные
слова о том свете, когда
и на этом жить было бы очень весело.
И Левина поразило то спокойное, унылое недоверие, с которым дети слушали эти
слова матери. Они только были огорчены тем, что прекращена их занимательная игра,
и не верили ни
слову из того, что говорила мать. Они
и не могли верить, потому что не могли себе представить всего объема того, чем они пользуются,
и потому не могли представить себе, что то, что они разрушают, есть то самое, чем они живут.
— Еще
слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче не советую говорить, — сказал Степан Аркадьич. — Поезжай завтра утром, классически, делать предложение,
и да благословит тебя Бог…
Свияжский поглядел улыбающимися глазами на Левина
и даже сделал ему чуть заметный насмешливый знак; но Левин не находил
слов помещика смешными, — он понимал их больше, чем он понимал Свияжского.
Она не слышала
слов, но видела холодность взгляда
и с раздражением отвечала...
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо
и тихими шагами пошел из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас!
И как тривиально она кричала, — говорил он сам себе, вспоминая ее крик
и слова: подлец
и любовница. —
И, может быть, девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул
и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
После обычных вопросов о желании их вступить в брак,
и не обещались ли они другим,
и их странно для них самих звучавших ответов началась новая служба. Кити слушала
слова молитвы, желая понять их смысл, но не могла. Чувство торжества
и светлой радости по мере совершения обряда всё больше
и больше переполняло ее душу
и лишало ее возможности внимания.
Казалось, очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих
словах смешалась
и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает
и этими
словами говорит мне, что хотя
и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было
и вдруг расплакалась
и выбежала из комнаты.