Неточные совпадения
Верили, что русский народ, наконец, скажет свое
слово миру
и обнаружит себя.
Без насильственной реформы Петра, столь во многом мучительной для народа, Россия не могла бы выполнить своей миссии в мировой истории
и не могла бы сказать свое
слово.
Народ безмолвствовал
и ждал часа, когда он скажет свое
слово.
Закончу это историческое введение
словами св. Александра Невского, которые можно считать характерными для России
и русского народа: «Не в силе Бог, а в правде».
Славянофилы не поняли неизбежности реформы Петра для самой миссии России в мире, не хотели признать, что лишь в петровскую эпоху стали возможны в России мысль
и слово,
и мысль самих славянофилов, стала возможна
и великая русская литература.
Для иранства характерен теизм
и слово, для кушитства — магия.
Перечисляя грехи прошлого
и призывая молиться
и каяться, он произносит волнующие ныне
слова: «Когда враждой упоены, вы звали чуждые дружины на гибель русской стороны».
Но, во всяком случае, славянофилы хотели «России Христа», а не «России Ксеркса» [
Слова из стихотворения Вл. Соловьева: «Каким ты хочешь быть Востоком, Востоком Ксеркса иль Христа?»], как хотели наши националисты
и империалисты. «Идея» России всегда обосновывалась пророчеством о будущем, а не тем, что есть, — да
и не может быть иным мессианское сознание.
Вот
слова, наиболее характеризующие К. Леонтьева: «Не ужасно ли
и не обидно ли было бы думать, что Моисей восходил на Синай, что эллины строили себе изящные Акрополи, римляне вели пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник
и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали
и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, или немецкий, или русский буржуа в безобразной комической своей одежде благодушествовал бы „индивидуально“
и „коллективно“ на развалинах всего этого прошлого величия?..
В нем ни великодушных стремлений, ни правосудия, ни простоты, ни чести в нравах,
словом, — ничего, свидетельствующего о здравом, естественном
и энергичном развитии нравственных сил…
Он восклицает: «
Слово действительность имеет для меня то же значение, что Бог!» «Общество, — говорит Белинский, — всегда правее
и выше частного лица».
В этих
словах намечается уже религиозная драма, пережитая Гоголем. Лермонтов не был ренессансным человеком, как был Пушкин
и, может быть, один лишь Пушкин, да
и то не вполне. Русская литература пережила влияние романтизма, который есть явление западноевропейское. Но по-настоящему у нас не было ни романтизма, ни классицизма. У нас происходил все более
и более поворот к религиозному реализму.
Самое
слово гуманизм употреблялось у нас неверно
и может вызвать удивление у французов, которые считают себя гуманистами по преимуществу.
Но
слово гуманизм все-таки связано с человеком
и означает приписывание человеку особенной роли.
Белинскому принадлежат
слова: «Не в парламент пошел бы освобожденный русский народ, а в кабак побежал бы пить вино, бить стекла
и вешать дворян».
Поэтому свобода любви в глубоком
и чистом смысле
слова есть русский догмат, догмат русской интеллигенции, он входит в русскую идею, как входит отрицание смертной казни.
Писарев
и журнал «Русское
слово» представляли другие течения в 60-е годы, чем Чернышевский
и журнал «Современник».
«Для „общечеловека“, для citoyen’a, — писал Михайловский, — для человека, вкусившего плодов общечеловеческого древа познания добра
и зла, не может быть ничего соблазнительнее свободы политики, свободы совести,
слова, устного
и печатного, свободы обмена мыслей
и пр.
Русская литература XIX в., которая в общем словоупотреблении была самым большим проявлением русской культуры, не была культурой в западном классическом смысле
слова,
и она всегда переходила за пределы культуры.
Я употребляю
слово утопия не в порицательном смысле, наоборот, я вижу большую заслугу Вл. Соловьева в том, что он хотел социального
и космического преображения.
Последний — гениальный писатель, его писательство было настоящей магией
слов,
и он очень теряет от изложения его идей вне литературной формы.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно
слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг,
и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки,
и потому каждому
слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом
и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (с неудовольствием).А, не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да
и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе…
И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит,
и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат
и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит
и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста,
и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия
и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Осклабился, товарищам // Сказал победным голосом: // «Мотайте-ка на ус!» // Пошло, толпой подхвачено, // О крепи
слово верное // Трепаться: «Нет змеи — // Не будет
и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть не подрались!