Неточные совпадения
И при этом воспоминании, как это часто бывает, мучало Степана Аркадьича не столько самое событие, сколько то, как он ответил на эти
слова жены.
Степан Аркадьич понял, что Матвей хотел пошутить
и обратить на себя внимание. Разорвав телеграмму, он прочел ее, догадкой поправляя перевранные, как всегда,
слова,
и лицо его просияло.
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения,
и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна
и не мог понять, к чему все эти страшные
и высокопарные
слова о том свете, когда
и на этом жить было бы очень весело.
— Минуты увлеченья… — выговорил он
и хотел продолжать, но при этом
слове, будто от физической боли, опять поджались ее губы
и опять запрыгал мускул щеки на правой стороне лица.
— Долли! — проговорил он, уже всхлипывая. — Ради Бога, подумай о детях, они не виноваты. Я виноват,
и накажи меня, вели мне искупить свою вину. Чем я могу, я всё готов! Я виноват, нет
слов сказать, как я виноват! Но, Долли, прости!
— Вы мне гадки, отвратительны! — закричала она, горячась всё более
и более. — Ваши слезы — вода! Вы никогда не любили меня; в вас нет ни сердца, ни благородства! Вы мне мерзки, гадки, чужой, да, чужой совсем! — с болью
и злобой произнесла она это ужасное для себя
слово чужой.
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо
и тихими шагами пошел из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас!
И как тривиально она кричала, — говорил он сам себе, вспоминая ее крик
и слова: подлец
и любовница. —
И, может быть, девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул
и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
Степан Аркадьич поморщился на
слова Гриневича, давая этим чувствовать, что неприлично преждевременно составлять суждение,
и ничего ему не ответил.
— Так сейчас
и скажи два
слова, а беседовать за обедом.
—
И я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня, — сказал он, но тотчас же испугался того, что̀ сказал,
и покраснел.
И действительно, как только он произнес эти
слова, вдруг, как солнце зашло за тучи, лицо ее утратило всю свою ласковость,
и Левин узнал знакомую игру ее лица, означавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
— Не знаю. Это от вас зависит, — сказал он
и тотчас же ужаснулся своим
словам.
Не слыхала ли она его
слов или не хотела слышать, но она как бы спотыкнулась, два раза стукнув ножкой,
и поспешно покатилась прочь от него. Она подкатилась к М-llе Linon, что-то сказала ей
и направилась к домику, где дамы снимали коньки.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити,
и то уверял себя, что есть надежда, то приходил в отчаяние
и ясно видел, что его надежда безумна, а между тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки
и слов: до свидания.
— Еще
слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче не советую говорить, — сказал Степан Аркадьич. — Поезжай завтра утром, классически, делать предложение,
и да благословит тебя Бог…
— Ах перестань! Христос никогда бы не сказал этих
слов, если бы знал, как будут злоупотреблять ими. Изо всего Евангелия только
и помнят эти
слова. Впрочем, я говорю не то, что думаю, а то, что чувствую. Я имею отвращение к падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно, не изучал пауков
и не знаешь их нравов: так
и я.
— А! Константин Дмитрич! Опять приехали в наш развратный Вавилон, — сказала она, подавая ему крошечную желтую руку
и вспоминая его
слова, сказанные как-то в начале зимы, что Москва есть Вавилон. — Что, Вавилон исправился или вы испортились? — прибавила она, с усмешкой оглядываясь на Кити.
— Мне очень лестно, графиня, что вы так помните мои
слова, — отвечал Левин, успевший оправиться
и сейчас же по привычке входя в свое шуточно-враждебное отношение к графине Нордстон. — Верно, они на вас очень сильно действуют.
«Это должен быть Вронский», подумал Левин
и, чтоб убедиться в этом, взглянул на Кити. Она уже успела взглянуть на Вронского
и оглянулась на Левина.
И по одному этому взгляду невольно просиявших глаз ее Левин понял, что она любила этого человека, понял так же верно, как если б она сказала ему это
словами. Но что же это за человек?
Со всеми поздоровавшись
и сказав несколько
слов, он сел, ни разу не взглянув на не спускавшего с него глаз Левина.
— Должно быть, мои
слова на вас сильно действуют, что вы их так помните, — сказал Левин
и, вспомнив, что он уже сказал это прежде, покраснел.
Она, счастливая, довольная после разговора с дочерью, пришла к князю проститься по обыкновению,
и хотя она не намерена была говорить ему о предложении Левина
и отказе Кити, но намекнула мужу на то, что ей кажется дело с Вронским совсем конченным, что оно решится, как только приедет его мать.
И тут-то, на эти
слова, князь вдруг вспылил
и начал выкрикивать неприличные
слова.
— Да, вот вам кажется! А как она в самом деле влюбится, а он столько же думает жениться, как я?… Ох! не смотрели бы мои глаза!.. «Ах, спиритизм, ах, Ницца, ах, на бале»… —
И князь, воображая, что он представляет жену, приседал на каждом
слове. — А вот, как сделаем несчастье Катеньки, как она в самом деле заберет в голову…
Княгиня была сперва твердо уверена, что нынешний вечер решил судьбу Кити
и что не может быть сомнения в намерениях Вронского; но
слова мужа смутили ее.
И, вернувшись к себе, она, точно так же как
и Кити, с ужасом пред неизвестностью будущего, несколько раз повторила в душе: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!»
Слова кондуктора разбудили его
и заставили вспомнить о матери
и предстоящем свидании с ней. Он в душе своей не уважал матери
и, не отдавая себе в том отчета, не любил ее, хотя по понятиям того круга, в котором жил, по воспитанию своему, не мог себе представить других к матери отношений, как в высшей степени покорных
и почтительных,
и тем более внешне покорных
и почтительных, чем менее в душе он уважал
и любил ее.
И рыдания перервали ее
слова.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я помню это время, когда он приезжал ко мне
и плакал, говоря о тебе,
и какая поэзия
и высота была ты для него,
и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому
слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была
и осталась, а это увлечение не души его…
— Ах, много!
И я знаю, что он ее любимец, но всё-таки видно, что это рыцарь… Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать всё состояние брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды.
Словом, герой, — сказала Анна, улыбаясь
и вспоминая про эти двести рублей, которые он дал на станции.
После вальса Кити подошла к матери
и едва успела сказать несколько
слов с Нордстон, как Вронский уже пришел за ней для первой кадрили.
Они говорили об общих знакомых, вели самый ничтожный разговор, но Кити казалось, что всякое сказанное ими
слово решало их
и ее судьбу.
И странно то, что хотя они действительно говорили о том, как смешон Иван Иванович своим французским языком,
и о том, что для Елецкой можно было бы найти лучше партию, а между тем эти
слова имели для них значение,
и они чувствовали это так же, как
и Кити.
Но в ту минуту, когда она выговаривала эти
слова, она чувствовала, что они несправедливы; она не только сомневалась в себе, она чувствовала волнение при мысли о Вронском
и уезжала скорее, чем хотела, только для того, чтобы больше не встречаться с ним.
— Ах, Боже мой, это было бы так глупо! — сказала Анна,
и опять густая краска удовольствия выступила на ее лице, когда она услыхала занимавшую ее мысль, выговоренную
словами. — Так вот, я
и уезжаю, сделав себе врага в Кити, которую я так полюбила. Ах, какая она милая! Но ты поправишь это, Долли? Да!
Анна ответила несколько
слов дамам, но, не предвидя интереса от разговора, попросила Аннушку достать фонарик, прицепила его к ручке кресла
и взяла из своей сумочки разрезной ножик
и английский роман.
— Ни одного
слова вашего, ни одного движения вашего я не забуду никогда
и не могу…
Не вспоминая ни своих, ни его
слов, она чувством поняла, что этот минутный разговор страшно сблизил их;
и она была испугана
и счастлива этим.
И когда он вышел из вагона в Бологове, чтобы выпить сельтерской воды,
и увидал Анну, невольно первое
слово его сказало ей то самое, что он думал.
Вернувшись в свой вагон, он не переставая перебирал все положения, в которых ее видел, все ея
слова,
и в его воображении, заставляя замирать сердце, носились, картины возможного будущего.
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с матерью, а назад с сыном, — сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым
словом. — Вы, верно, из отпуска? — сказал он
и, не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным тоном: — что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
Казалось, очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих
словах смешалась
и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает
и этими
словами говорит мне, что хотя
и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было
и вдруг расплакалась
и выбежала из комнаты.
И, сказав эти
слова, она взглянула на сестру
и, увидев, что Долли молчит, грустно опустив голову, Кити, вместо того чтобы выйти из комнаты, как намеревалась, села у двери
и, закрыв лицо платком, опустила голову.
Кити поняла, что сказанное ею в сердцах
слово о неверности мужа
и об унижении до глубины сердца поразило бедную сестру, но что она прощала ей.
Эффект, производимый речами княгини Мягкой, всегда был одинаков,
и секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя
и не совсем кстати, как теперь, но простые вещи, имеющие смысл. В обществе, где она жила, такие
слова производили действие самой остроумной шутки. Княгиня Мягкая не могла понять, отчего это так действовало, но знала, что это так действовало,
и пользовалась этим.
Вронский смотрел на Анну
и с замиранием сердца ждал, что она скажет. Он вздохнул как бы после опасности, когда она выговорила эти
слова.
— Вы помните, что я запретила вам произносить это
слово, это гадкое
слово, — вздрогнув сказала Анна; но тут же она почувствовала, что одним этим
словом: запретила она показывала, что признавала за собой известные права на него
и этим самым поощряла его говорить про любовь.
— Так сделайте это для меня, никогда не говорите мне этих
слов,
и будем добрыми друзьями, — сказала она
словами; но совсем другое говорил ее взгляд.
— О, да! — сказала Анна, сияя улыбкой счастья
и не понимая ни одного
слова из того, что говорила ей Бетси. Она перешла к большому столу
и приняла участие в общем разговоре.
— Вы ничего не сказали; положим, я ничего
и не требую, — говорил он, — но вы знаете, что не дружба мне нужна, мне возможно одно счастье в жизни, это
слово, которого вы так не любите… да, любовь…
— Любовь… — повторила она медленно, внутренним голосом,
и вдруг, в то же время, как она отцепила кружево, прибавила: — Я оттого
и не люблю этого
слова, что оно для меня слишком много значит, больше гораздо, чем вы можете понять, —
и она взглянула ему в лицо. — До свиданья!
Но для него, знавшего ее, знавшего, что, когда он ложился пятью минутами позже, она замечала
и спрашивала о причине, для него, знавшего, что всякие свои радости, веселье, горе, она тотчас сообщала ему, — для него теперь видеть, что она не хотела замечать его состояние, что не хотела ни
слова сказать о себе, означало многое.
Он говорил
и смотрел на ее смеющиеся, страшные теперь для него своею непроницаемостью глаза
и, говоря, чувствовал всю бесполезность
и праздность своих
слов.