Неточные совпадения
— Нет, учусь… — отвечал молодой человек, отчасти удивленный
и особенным витиеватым тоном речи,
и тем, что так прямо, в упор, обратились к нему. Несмотря на недавнее мгновенное желание хотя какого бы ни было сообщества с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему,
слове вдруг ощутил свое обычное неприятное
и раздражительное чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его личности.
И видел я тогда, молодой человек, видел я, как затем Катерина Ивановна, так же ни
слова не говоря, подошла к Сонечкиной постельке
и весь вечер в ногах у ней на коленках простояла, ноги ей целовала, встать не хотела, а потом так обе
и заснули вместе, обнявшись… обе… обе… да-с… а я… лежал пьяненькой-с.
«Я, конечно, говорит, Семен Захарыч, помня ваши заслуги,
и хотя вы
и придерживались этой легкомысленной слабости, но как уж вы теперь обещаетесь,
и что сверх того без вас у нас худо пошло (слышите, слышите!), то
и надеюсь, говорит, теперь на ваше благородное
слово», то есть все это, я вам скажу, взяла да
и выдумала,
и не то чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с!
— Жалеть! зачем меня жалеть! — вдруг возопил Мармеладов, вставая с протянутою вперед рукой, в решительном вдохновении, как будто только
и ждал этих
слов.
И он опустился на лавку, истощенный
и обессиленный, ни на кого не смотря, как бы забыв окружающее
и глубоко задумавшись.
Слова его произвели некоторое впечатление; на минуту воцарилось молчание, но вскоре раздались прежний смех
и ругательства...
Все ли
слова между ними были прямо произнесены или обе поняли, что у той
и у другой одно в сердце
и в мыслях, так уж нечего вслух-то всего выговаривать да напрасно проговариваться.
И так-то вот всегда у этих шиллеровских прекрасных душ бывает: до последнего момента рядят человека в павлиные перья, до последнего момента на добро, а не на худо надеются;
и хоть предчувствуют оборот медали, но ни за что себе заранее настоящего
слова не выговорят; коробит их от одного помышления; обеими руками от правды отмахиваются, до тех самых пор, пока разукрашенный человек им собственноручно нос не налепит.
Несмотря на эти странные
слова, ему стало очень тяжело. Он присел на оставленную скамью. Мысли его были рассеянны… Да
и вообще тяжело ему было думать в эту минуту о чем бы то ни было. Он бы хотел совсем забыться, все забыть, потом проснуться
и начать совсем сызнова…
— Папочка! За что они… бедную лошадку… убили! — всхлипывает он, но дыхание ему захватывает,
и слова криками вырываются из его стесненной груди.
Раскольников тут уже прошел
и не слыхал больше. Он проходил тихо, незаметно, стараясь не проронить ни единого
слова. Первоначальное изумление его мало-помалу сменилось ужасом, как будто мороз прошел по спине его. Он узнал, он вдруг, внезапно
и совершенно неожиданно узнал, что завтра, ровно в семь часов вечера, Лизаветы, старухиной сестры
и единственной ее сожительницы, дома не будет
и что, стало быть, старуха, ровно в семь часов вечера, останется дома одна.
Старуха взглянула было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо в глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно
и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже в ее глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что, кажется, смотри она так, не говори ни
слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
С одним бывшим тут иностранцем он даже сказал
слова два по-французски,
и очень удовлетворительно.
Что же касается пышной дамы, то вначале она так
и затрепетала от грома
и молнии; но странное дело: чем многочисленнее
и крепче становились ругательства, тем вид ее становился любезнее, тем очаровательнее делалась ее улыбка, обращенная к грозному поручику. Она семенила на месте
и беспрерывно приседала, с нетерпением выжидая, что наконец-то
и ей позволят ввернуть свое
слово,
и дождалась.
На пароходе тоже другой, на прошлой неделе, почтенное семейство статского советника, жену
и дочь, подлейшими
словами обозвал.
Это была девушка… впрочем, она мне даже нравилась… хотя я
и не был влюблен… одним
словом, молодость, то есть я хочу сказать, что хозяйка мне делала тогда много кредиту
и я вел отчасти такую жизнь… я очень был легкомыслен…
Позвольте-с: она именно сказала, что, как только я дам эту бумагу, она опять будет меня кредитовать сколько угодно
и что никогда, никогда, в свою очередь, — это ее собственные
слова были, — она не воспользуется этой бумагой, покамест я сам заплачу…
Напротив, теперь если бы вдруг комната наполнилась не квартальными, а первейшими друзьями его, то
и тогда, кажется, не нашлось бы для них у него ни одного человеческого
слова, до того вдруг опустело его сердце.
Никодим Фомич говорил с жаром Илье Петровичу,
и до него долетели
слова...
Раскольников молча взял немецкие листки статьи, взял три рубля
и, не сказав ни
слова, вышел. Разумихин с удивлением поглядел ему вслед. Но, дойдя уже до первой линии, Раскольников вдруг воротился, поднялся опять к Разумихину
и, положив на стол
и немецкие листы
и три рубля, опять-таки ни
слова не говоря, пошел вон.
Она выла, визжала
и причитала, спеша, торопясь, выпуская
слова, так что
и разобрать нельзя было, о чем-то умоляя, — конечно, о том, чтоб ее перестали бить, потому что ее беспощадно били на лестнице.
Позвали Чебарова, десять целковых ему в зубы, а бумагу назад,
и вот честь имею ее вам представить, — на
слово вам теперь верят, — вот, возьмите,
и надорвана мною как следует.
Разумихин выложил на стол заемное письмо; Раскольников взглянул на него
и, не сказав ни
слова, отворотился к стене. Даже Разумихина покоробило.
— Это, брат, невозможно; из чего ж я сапоги топтал! — настаивал Разумихин. — Настасьюшка, не стыдитесь, а помогите, вот так! —
и, несмотря на сопротивление Раскольникова, он все-таки переменил ему белье. Тот повалился на изголовье
и минуты две не говорил ни
слова.
— Это, кажется, о недавнем убийстве старухи чиновницы, — вмешался, обращаясь к Зосимову, Петр Петрович, уже стоя со шляпой в руке
и перчатками, но перед уходом пожелав бросить еще несколько умных
слов. Он, видимо, хлопотал о выгодном впечатлении,
и тщеславие перебороло благоразумие.
— А что отвечал в Москве вот лектор-то ваш на вопрос, зачем он билеты подделывал: «Все богатеют разными способами, так
и мне поскорей захотелось разбогатеть». Точных
слов не помню, но смысл, что на даровщинку, поскорей, без труда! На всем готовом привыкли жить, на чужих помочах ходить, жеваное есть. Ну, а пробил час великий, тут всяк
и объявился, чем смотрит…
Извините меня, но я должен вам высказать, что слухи, до вас дошедшие, или, лучше сказать, до вас доведенные, не имеют
и тени здравого основания,
и я… подозреваю, кто… одним
словом… эта стрела… одним
словом, ваша мамаша…
— Вы сумасшедший, — выговорил почему-то Заметов тоже чуть не шепотом
и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула
и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе
и стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но не мог сдержать себя. Страшное
слово, как тогдашний запор в дверях, так
и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!
«Так идти, что ли, или нет», — думал Раскольников, остановясь посреди мостовой на перекрестке
и осматриваясь кругом, как будто ожидая от кого-то последнего
слова.
Исповедь
и причащение кончились. Катерина Ивановна снова подошла к постели мужа. Священник отступил
и, уходя, обратился было сказать два
слова в напутствие
и утешение Катерине Ивановне.
— Эх, батюшка!
Слова да
слова одни! Простить! Вот он пришел бы сегодня пьяный, как бы не раздавили-то, рубашка-то на нем одна, вся заношенная, да в лохмотьях, так он бы завалился дрыхнуть, а я бы до рассвета в воде полоскалась, обноски бы его да детские мыла, да потом высушила бы за окном, да тут же, как рассветет,
и штопать бы села, — вот моя
и ночь!.. Так чего уж тут про прощение говорить!
И то простила!
Глубокий, страшный кашель прервал ее
слова. Она отхаркнулась в платок
и сунула его напоказ священнику, с болью придерживая другой рукою грудь. Платок был весь в крови…
Мармеладов был в последней агонии; он не отводил своих глаз от лица Катерины Ивановны, склонившейся снова над ним. Ему все хотелось что-то ей сказать; он было
и начал, с усилием шевеля языком
и неясно выговаривая
слова, но Катерина Ивановна, понявшая, что он хочет просить у ней прощения, тотчас же повелительно крикнула на него...
Вот тут… двадцать рублей, кажется, —
и если это может послужить вам в помощь, то… я… одним
словом, я зайду, — я непременно зайду… я, может быть, еще завтра зайду…
— Слушай, Разумихин, — заговорил Раскольников, — я тебе хочу сказать прямо: я сейчас у мертвого был, один чиновник умер… я там все мои деньги отдал…
и, кроме того, меня целовало сейчас одно существо, которое, если б я
и убил кого-нибудь, тоже бы… одним
словом, я там видел еще другое одно существо…. с огненным пером… а впрочем, я завираюсь; я очень слаб, поддержи меня… сейчас ведь
и лестница…
— Дуня, — с усилием продолжал Раскольников, — я этого брака не желаю, а потому ты
и должна, завтра же, при первом
слове, Лужину отказать, чтоб
и духу его не пахло.
Он стоял с обеими дамами, схватив их обеих за руки, уговаривая их
и представляя им резоны с изумительною откровенностью
и, вероятно, для большего убеждения, почти при каждом
слове своем, крепко-накрепко, как в тисках, сжимал им обеим руки до боли
и, казалось, пожирал глазами Авдотью Романовну, нисколько этим не стесняясь.
Потом от вас тотчас же бегу сюда
и через четверть часа, мое честнейшее
слово, принесу вам донесение: каков он? спит или нет?
и все прочее.
Потому я искренно говорю, а не оттого, что… гм! это было бы подло; одним
словом, не оттого, что я в вас… гм! ну, так
и быть, не надо, не скажу отчего, не смею!..
Говорил он с необыкновенным участием, но сдержанно
и как-то усиленно серьезно, совершенно как двадцатисемилетний доктор на важной консультации,
и ни единым
словом не уклонился от предмета
и не обнаружил ни малейшего желания войти в более личные
и частные отношения с обеими дамами.
На тревожный же
и робкий вопрос Пульхерии Александровны, насчет «будто бы некоторых подозрений в помешательстве», он отвечал с спокойною
и откровенною усмешкой, что
слова его слишком преувеличены; что, конечно, в больном заметна какая-то неподвижная мысль, что-то обличающее мономанию, — так как он, Зосимов, особенно следит теперь за этим чрезвычайно интересным отделом медицины, — но ведь надо же вспомнить, что почти вплоть до сегодня больной был в бреду,
и…
и, конечно, приезд родных его укрепит, рассеет
и подействует спасительно, — «если только можно будет избегнуть новых особенных потрясений», прибавил он значительно.
— Так вот, Дмитрий Прокофьич, я бы очень, очень хотела узнать… как вообще… он глядит теперь на предметы, то есть, поймите меня, как бы это вам сказать, то есть лучше сказать: что он любит
и что не любит? Всегда ли он такой раздражительный? Какие у него желания
и, так сказать, мечты, если можно? Что именно теперь имеет на него особенное влияние? Одним
словом, я бы желала…
Чувств своих не любит высказывать
и скорей жестокость сделает, чем
словами выскажет сердце.
Будь Авдотья Романовна одета как королева, то, кажется, он бы ее совсем не боялся; теперь же, может именно потому, что она так бедно одета
и что он заметил всю эту скаредную обстановку, в сердце его вселился страх,
и он стал бояться за каждое
слово свое, за каждый жест, что было, конечно, стеснительно для человека
и без того себе не доверявшего.
— Он был не в себе вчера, — задумчиво проговорил Разумихин. — Если бы вы знали, что он там натворил вчера в трактире, хоть
и умно… гм! О каком-то покойнике
и о какой-то девице он действительно мне что-то говорил вчера, когда мы шли домой, но я не понял ни
слова… А впрочем,
и я сам вчера…
Он видел потом, как почти каждое
слово последовавшего разговора точно прикасалось к какой-нибудь ране его пациента
и бередило ее; но в то же время он
и подивился отчасти сегодняшнему умению владеть собой
и скрывать свои чувства вчерашнего мономана, из-за малейшего
слова впадавшего вчера чуть не в бешенство.
При
слове «помешанный», неосторожно вырвавшемся у заболтавшегося на любимую тему Зосимова, все поморщились. Раскольников сидел, как бы не обращая внимания, в задумчивости
и с странною улыбкой на бледных губах. Он что-то продолжал соображать.
Он внимательно
и с напряжением посмотрел на сестру, но не расслышал или даже не понял ее
слов. Потом, в глубокой задумчивости, встал, подошел к матери, поцеловал ее, воротился на место
и сел.
— Вы нам все вчера отдали! — проговорила вдруг в ответ Сонечка, каким-то сильным
и скорым шепотом, вдруг опять сильно потупившись. Губы
и подбородок ее опять запрыгали. Она давно уже поражена была бедною обстановкой Раскольникова,
и теперь
слова эти вдруг вырвались сами собой. Последовало молчание. Глаза Дунечки как-то прояснели, а Пульхерия Александровна даже приветливо посмотрела на Соню.
Она ужасно рада была, что, наконец, ушла; пошла потупясь, торопясь, чтобы поскорей как-нибудь уйти у них из виду, чтобы пройти как-нибудь поскорей эти двадцать шагов до поворота направо в улицу
и остаться, наконец, одной,
и там, идя, спеша, ни на кого не глядя, ничего не замечая, думать, вспоминать, соображать каждое сказанное
слово, каждое обстоятельство.
В ту минуту, когда все трое, Разумихин, Раскольников
и она, остановились на два
слова на тротуаре, этот прохожий, обходя их, вдруг как бы вздрогнул, нечаянно на лету поймав
слова Сони: «
и спросила: господин Раскольников где живет?» Он быстро, но внимательно оглядел всех троих, в особенности же Раскольникова, к которому обращалась Соня; потом посмотрел на дом
и заметил его.