Неточные совпадения
От ранних лет детства я не слышу иных разговоров, кроме разговоров об обуздании (хотя самое
слово «обуздание»
и не всегда в них упоминается),
и полагаю, что эти же разговоры проводят меня
и в могилу.
С другой стороны, он никогда не рассуждал
и о том, почему жизнь так настойчиво подстрекает его на бунт против обуздания; ему сказали, что это происходит оттого, что «плоть немощна»
и что «враг силен», —
и он на
слово поверил этому объяснению.
Словом сказать, он открыт
и беззащитен со всех сторон…
Эти люди совсем не отрицатели
и протестанты; напротив того, они сами не раз утверждали его в правилах общежития, сами являлись пламенными защитниками тех афоризмов, которыми он, с их же
слов, окружил себя.
Восклицание «уж так нынче народ слаб стал!» составляет в настоящее время модный припев градов
и весей российских. Везде, где бы вы ни были, — вы можете быть уверены, что услышите эту фразу через девять
слов на десятое. Вельможа в раззолоченных палатах, кабатчик за стойкой, земледелец за сохою — все в одно
слово вопиют: «Слаб стал народ!» То же самое услышали мы
и на постоялом дворе.
Маргарита Ивановна — та
слова не сказала: сейчас вынула
и отдала!
Мужчина, уличенный
и подавленный, не возражает. Раздаются вздохи
и позевота; изредка, сквозь сон, произносится
слово «дурак» —
и опять тихо. Но на улице, между играющими девочками, происходит смятение.
И вдруг прорывается
слово «дурак» —
и речь оживляется, начинает течь плавно
и получает смысл.
Все, что до сих пор бормоталось, все бессмысленные обрывки, которыми бесплодно сотрясался воздух, — все это бормоталось, копилось, нанизывалось
и собиралось в виду одного всеразрешающего
слова: «дурак!»
— «Что же, говорю, Василий Порфирыч, условие так условие, мы от условиев не прочь: писывали!» Вот он
и сочинил, братец, условие, прочитал, растолковал; одно
слово, все как следует.
И капитал целее будет,
и пьян все одно будешь!»
Словом сказать, такое омерзение к иностранным винам внушили, что под конец он даже никакой другой посуды видеть не мог — непременно чтоб был полштоф!
— Ему, сударыня, только понравиться нужно, — рассказывает один голос, — пошутить, что ли, мимику там какую-нибудь сделать,
словом, рассмешить… Сейчас он тебе четвертную, а под веселую руку
и две. Ну, а мой-то
и не понравился!
— Или, говоря другими
словами, вы находите меня, для первой
и случайной встречи, слишком нескромным… Умолкаю-с. Но так как, во всяком случае, для вас должно быть совершенно индифферентно, одному ли коротать время в трактирном заведении, в ожидании лошадей, или в компании, то надеюсь, что вы не откажетесь напиться со мною чаю. У меня есть здесь дельце одно,
и ручаюсь, что вы проведете время не без пользы.
Я думаю, что наше бывшее взяточничество (с удовольствием употребляю
слово «бывшее»
и даже могу удостоверить, что двугривенных ныне воистину никто не берет) очень значительное содействие оказало в этом смысле.
Словом сказать, приступает к делу словно
и путный.
Напрасно старались явившиеся на смену Держимордам безукоризненные молодые люди уверять
и доказывать, что бюрократия не праздное
слово, — никто не поверил им.
Словом сказать, настоящих, «отпетых» бюрократов, которые не прощают, очень мало, да
и те вынуждены вести уединенную жизнь. Даже таких немного, которые прощают без подмигиваний. Большая же часть прощает с пением
и танцами, прощает
и во все колокола звонит: вот, дескать, какой мы маскарад устроиваем!
Одним
словом, никогда не поступит так, что потом
и не разберешь, соглядатай ли он или действительный вор
и заговорщик.
Но трактиры
и дома терпимости придерживаются еще академического словаря, в который это
слово не попало.
Поэтому, ежели вы там произнесете
слова вроде «ассоциация, ирригация, аберрация» — все равно: половые
и погибшие создания все-таки поймут, что вы распространяете революцию.
Когда-то он служил здесь по выборам, потом судился за скрытие убийства
и был изгнан со службы; потом засек свою дворовую девку, опять судился
и оставлен в подозрении…
словом, целый формуляр.
И слышу я эти самые
слова: протолериат, эмансипация, бюрократия, плутократия…
Только что, значит, он это
слово «свобода» выговорил, ан, как на грех, подо мной половица
и скрипнула.
— А за то, собственно,
и сменили, что, по
словам господина Парначева, я крестьянских мальчиков естеству вещей не обучал, а обучал якобы пустякам. У меня
и засвидетельствованная копия с их доношения земскому собранию, на всякий случай, взята. Коли угодно…
— Извините меня! Довольно неистовых
слов слышал: свобода, эмансипация, протолериат!..
И, опять-таки, случай с ребятишками… не достаточно ли из оного явствует…
Сказав последние
слова, отец Арсений даже изменил своей сдержанности. Он встал со стула
и обе руки простер вперед, как бы взывая к отмщению. Мы все смолкли. Колотов пощипывал бородку
и барабанил по столу; Терпибедов угрюмо сосал чубук; я тоже чувствовал, что любопытство мое удовлетворено вполне
и что не мешало бы куда-нибудь улизнуть. Наконец капитан первый нарушил тишину.
Вот почему я ни
слова не отвечал на обращенную ко мне речь генерала
и только новым безмолвным поклоном засвидетельствовал о моей твердой готовности следовать начальственным предписаниям.
Теперь моя черновая работа кончена,
и план будущих действий составлен. Этот план ясен
и может быть выражен в двух
словах: строгость
и снисхождение! Прежде всего — душа преступника! Произвести в ней спасительное движение
и посредством него прийти к раскрытию истины — вот цель! Затем — в поход! но не против злоумышленников, милая маменька, а против бедных, неопытных заблуждающихся! Мне кажется, что это именно тот настоящий тон, на котором можно разыграть какую угодно пьесу…
Стало быть, нужно только с уменьем пользоваться этим двигателем, нужно только уметь направить его, одним
словом, нужно внимательно пересмотреть устав пресечения
и предупреждения преступлений —
и тогда все будет благополучно!
Много помог мне
и уланский офицер, особливо когда я открыл ему раскаяние Филаретова. Вот истинно добрейший малый, который даже сам едва ли знает, за что под арестом сидит!
И сколько у него смешных анекдотов! Многие из них я генералу передал,
и так они ему пришли по сердцу, что он всякий день, как я вхожу с докладом, встречает меня
словами:"Ну, что, как наш улан! поберегите его, мой друг! тем больше, что нам с военным ведомством ссориться не приходится!"
Папенька любил за то, что он был словоохотлив, повадлив
и прекрасно читал в церкви «Апостола»; маменька — за то, что он без разговоров накидывал на четверть ржи лишний гривенник
и лишнюю копейку на фунт сушеных грибов; горничные девушки — за то, что у него для каждой был или подарочек, или ласковое
слово.
Одним
словом, это был монополист, который всякую чужую копейку считал гулящею
и не успокоивался до тех пор, пока не залучит всё в свой карман.
Словом сказать, передо мной стоял прежний Осип Иванов, но только посановитее
и в то же время поумытее
и пощеголеватее.
— Женат, четверо детей. Жена у него, в добрый час молвить, хорошая женщина! Уж так она мне приятна! так приятна!
и покорна,
и к дому радельна,
словом сказать, для родителев лучше не надо! Все здесь, со мною живут, всех у себя приютил! Потому, хоть
и противник он мне, а все родительское-то сердце болит! Не по нем, так по присным его! Кровь ведь моя! ты это подумай!
— Вот это ты дельное
слово сказал. Не спросят — это так.
И ни тебя, ни меня, никого не спросят, сами всё, как следует, сделают! А почему тебя не спросят, не хочешь ли знать? А потому, барин, что уши выше лба не растут, а у кого ненароком
и вырастут сверх меры — подрезать маленечко можно!
Напрасно буду я заверять, что тут даже вопроса не может быть, — моего ответа не захотят понять
и даже не выслушают, а будут с настойчивостью, достойною лучшей участи, приставать:"Нет, ты не отлынивай! ты говори прямо: нужны ли армии или нет?"
И если я, наконец, от всей души, от всего моего помышления возопию:"Нужны!"
и, в подтверждение искренности моих
слов, потребую шампанского, чтоб провозгласить тост за процветание армий
и флотов, то
и тогда удостоюсь только иронической похвалы, вроде:"ну, брат, ловкий ты парень!"или:"знает кошка, чье мясо съела!"
и т. д.
— Полноте! Мне
и в голову не приходило, что ваши
слова могли относиться ко мне!
— Забеги, как из Чемезова в обратный поедешь!
И с крестьянами коли насчёт земли не поладишь — только
слово шепни — Дерунов купит! Только что уж в ту пору я пяти тысяч не дам! Ау, брат! Ты с первого
слова не взял, а я со второго
слова — не дам!
Он был охранителем его во времена помещичьего благоденствия,
и он же охранял его
и теперь, когда Чемезово сделалось, по его
словам, таким местом, где,"куда ни плюнь, все на пусто попадешь".
Я помню, смотрит, бывало, папенька в окошко
и говорит:"Вот пьяницу-станового везут". Приедет ли становой к помещику по делам — первое ему приветствие:"Что, пьяница! видно, кур по уезду сбирать ездишь!"Заикнется ли становой насчет починки мостов — ответ:"Кроме тебя, ездить здесь некому, а для тебя, пьяницы,
и эти мосты — таковские".
Словом сказать, кроме «пьяницы» да «куроеда»,
и слов ему никаких нет!
Только одно
слово от себя прилги или скрой одно
слово —
и вся человеческая подноготная словно на ладони!
Прибавь Дерунов от себя только десять следующих
слов:"
и при сем, якобы армий совсем не нужно, говорил" —
и дело в шляпе.
— Что говорю! знамо, мы рабы,
и слова у нас рабские.
— Засилие взял, а потому
и окружил кругом. На какой базар ни сунься — везде от него приказчики. Какое
слово скажут, так тому
и быть!
Все это я
и прежде очень хорошо знал. Я знал
и то, что"дураков учить надо",
и то, что"с суконным рылом"в калашный ряд соваться не следует,
и то, что"на то в море щука, чтобы карась не дремал".
Словом сказать, все изречения, в которых, как в неприступной крепости, заключалась наша столповая, безапелляционная мудрость. Мало того, что я знал:при одном виде избранников этой мудрости я всегда чувствовал инстинктивную оторопь.
И так далее, то есть целый ряд возгласов, в которых так
и сыпались, словно жемчуг бурмицкий,
слова:"Подкупил, надул, опоил"
и проч.
Казалось, вся эта заглохшая, одичалая чаща в один голос говорила мне:"вырастили! выхолили!"
и вот пришел «скучающий» человек, которому неизвестно почему, неизвестно что надоело, пришел, черкнул какое-то дурацкое
слово —
и разом уничтожил весь этот процесс ращения
и холения!
Словом сказать, столько богатств оказалось, что
и не сосчитать. Только поля около усадьбы плохи. Загрубели, задерневели, поросли лозняком. А впрочем,"коли-ежели к рукам", то
и поля, пожалуй, недурны.
— Теперь, брат, деревню бросить надо! — говорили другие, — теперь там целая стена сердцеведцев образовалась. Смотрят, уставив брады, да умозаключают каждый сообразно со степенью собственной невежественности! Чем больше который невежествен, тем больше потрясений
и подкопов видит. Молви ты в присутствии сердцеведца какое-нибудь неизвестное ему
слово — ну, хоть «моветон», что ли — сейчас"фюить!",
и пошла писать губерния.
— Постой, Федор Никитич! — вмешивается Лукьяныч, — ты ведь не для себя торговаться пришел! Зачем же ты наш лес хаишь! А ты похвали! Может, от твоего-то
слова, где
и нет лесу — он вырастет!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно
слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг,
и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки,
и потому каждому
слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом
и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (с неудовольствием).А, не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да
и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе…
И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит,
и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат
и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит
и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста,
и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия
и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Осклабился, товарищам // Сказал победным голосом: // «Мотайте-ка на ус!» // Пошло, толпой подхвачено, // О крепи
слово верное // Трепаться: «Нет змеи — // Не будет
и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть не подрались!