Неточные совпадения
Молодой человек взял письмо;
и он побледнел,
и у него задрожали руки,
и он долго смотрел на письмо, хотя оно было не велико, всего-то
слов десятка два...
Я хватаюсь за
слово «знаю»
и говорю: ты этого не знаешь, потому что этого тебе еще не сказано, а ты знаешь только то, что тебе скажут; сам ты ничего не знаешь, не знаешь даже того, что тем, как я начал повесть, я оскорбил, унизил тебя.
А через два дня после того, как она уехала, приходил статский, только уже другой статский,
и приводил с собою полицию,
и много ругал Марью Алексевну; но Марья Алексевна сама ни в одном
слове не уступала ему
и все твердила: «я никаких ваших делов не знаю.
Belle, charmante — Марья Алексевна
и так уже давно слышит, что ее цыганка belle
и charmante; amour — Марья Алексевна
и сама видит, что он по уши врюхался в amour; а коли amour, то уж, разумеется,
и bonheur, — что толку от этих
слов?
Конечно, не очень-то приняла к сердцу эти
слова Марья Алексевна; но утомленные нервы просят отдыха,
и у Марьи Алексевны стало рождаться раздумье: не лучше ли вступить в переговоры с дочерью, когда она, мерзавка, уж совсем отбивается от рук? Ведь без нее ничего нельзя сделать, ведь не женишь же без ней на ней Мишку дурака! Да ведь еще
и неизвестно, что она ему сказала, — ведь они руки пожали друг другу, — что ж это значит?
— Хорошо — с; ну, а вот это вы назовете сплетнями. — Он стал рассказывать историю ужина. Марья Алексевна не дала ему докончить: как только произнес он первое
слово о пари, она вскочила
и с бешенством закричала, совершенно забывши важность гостей...
Жюли недолго слушала эту бесконечную речь, смысл которой был ясен для нее из тона голоса
и жестов; с первых
слов Марьи Алексевны француженка встала
и вернулась в комнату Верочки.
Он согласен,
и на его лице восторг от легкости условий, но Жюли не смягчается ничем,
и все тянет,
и все объясняет… «первое — нужно для нее, второе — также для нее, но еще более для вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю,
и дело забудется; но вы поймете, что другие забудут его только в том случае, когда вы не будете напоминать о нем каким бы то ни было
словом о молодой особе, о которой»
и т. д.
Но четвертью часа вы еще можете располагать,
и я воспользуюсь ею, чтобы сказать вам несколько
слов; вы последуете или не последуете совету, в них заключающемуся, но вы зрело обдумаете его.
Как женщина прямая, я изложу вам основания такого моего мнения с полною ясностью, хотя некоторые из них
и щекотливы для вашего слуха, — впрочем, малейшего вашего
слова будет достаточно, чтобы я остановилась.
Даже в истории народов: этими случаями наполнены томы Юма
и Гиббона, Ранке
и Тьерри; люди толкаются, толкаются в одну сторону только потому, что не слышат
слова: «а попробуйте — ко, братцы, толкнуться в другую», — услышат
и начнут поворачиваться направо кругом,
и пошли толкаться в другую сторону.
Сторешников слышал
и видел, что богатые молодые люди приобретают себе хорошеньких небогатых девушек в любовницы, — ну, он
и добивался сделать Верочку своею любовницею: другого
слова не приходило ему в голову; услышал он другое
слово: «можно жениться», — ну,
и стал думать на тему «жена», как прежде думал на тему «любовница».
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже думал жениться,
и через неделю, когда Марья Алексевна, в воскресенье, вернувшись от поздней обедни, сидела
и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка не выходила из своей комнаты, он мог говорить только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно, сказала, что она с своей стороны считает себе за большую честь, но, как любящая мать, должна узнать мнение дочери
и просит пожаловать за ответом завтра поутру.
Потому-то хозяйка
и медлила решительным
словом «запрещаю», тянула разговор, надеясь сбить
и утомить сына прежде, чем дойдет до настоящей схватки.
— Попросить ко мне Михаила Ивановича, — или нет, лучше я сама пойду к нему. — Она побоялась, что посланница передаст лакею сына, а лакей сыну содержание известий, сообщенных управляющим,
и букет выдохнется, не так шибнет сыну в нос от ее
слов.
И учитель узнал от Феди все, что требовалось узнать о сестрице; он останавливал Федю от болтовни о семейных делах, да как вы помешаете девятилетнему ребенку выболтать вам все, если не запугаете его? на пятом
слове вы успеваете перервать его, но уж поздно, — ведь дети начинают без приступа, прямо с сущности дела;
и в перемежку с другими объяснениями всяких других семейных дел учитель слышал такие начала речей: «А у сестрицы жених-то богатый!
Да, Верочка так; ну, а он? Дикарь он, судя по
словам Феди,
и голова его набита книгами да анатомическими препаратами, составляющими самую милую приятность, самую сладостнейшую пищу души для хорошего медицинского студента. Или Федя наврал на него?
По денежным своим делам Лопухов принадлежал к тому очень малому меньшинству медицинских вольнослушающих, то есть не живущих на казенном содержании, студентов, которое не голодает
и не холодает. Как
и чем живет огромное большинство их — это богу, конечно, известно, а людям непостижимо. Но наш рассказ не хочет заниматься людьми, нуждающимися в съестном продовольствии; потому он упомянет лишь в двух — трех
словах о времени, когда Лопухов находился в таком неприличном состоянии.
— Вот оно: «ах, как бы мне хотелось быть мужчиною!» Я не встречал женщины, у которой бы нельзя было найти эту задушевную тайну. А большею частью нечего
и доискиваться ее — она прямо высказывается, даже без всякого вызова, как только женщина чем-нибудь расстроена, — тотчас же слышишь что-нибудь такое: «Бедные мы существа, женщины!» или: «мужчина совсем не то, что женщина», или даже
и так, прямыми
словами: «Ах, зачем я не мужчина!».
Потом вдруг круто поворотила разговор на самого учителя
и стала расспрашивать, кто он, что он, какие у него родственники, имеют ли состояние, как он живет, как думает жить; учитель отвечал коротко
и неопределенно, что родственники есть, живут в провинции, люди небогатые, он сам живет уроками, останется медиком в Петербурге;
словом сказать, из всего этого не выходило ничего.
Она слышала
слова «моя невеста», — «ваша невеста» — «я ee очень люблю» — «она красавица», —
и успокоилась насчет волокитства со стороны учителя;
и вторую кадриль уже могла вполне отдать хлопотам о закуске вроде ужина.
И ведь не хвастался, что у него богатая невеста: каждое
слово из него надобно было клещами вытягивать.
Ты теперь с Дмитрием Сергеичем знакома, попросила бы его сыграть тебе в аккомпанемент, а сама бы спела!»,
и смысл этих
слов был: «мы вас очень уважаем, Дмитрий Сергеич,
и желаем, чтобы вы были близким знакомым нашего семейства; а ты, Верочка, не дичись Дмитрия Сергеича, я скажу Михаилу Иванычу, что уж у него есть невеста,
и Михаил Иваныч тебя к нему не будет ревновать».
— Это было для Верочки
и для Дмитрия Сергеича, — он теперь уж
и в мыслях Марьи Алексевны был не «учитель», а «Дмитрий Сергеич»; — а для самой Марьи Алексевны
слова ее имели третий, самый натуральный
и настоящий смысл: «надо его приласкать; знакомство может впоследствии пригодиться, когда будет богат, шельма»; это был общий смысл
слов Марьи Алексевны для Марьи Алексевны, а кроме общего, был в них для нее
и частный смысл: «приласкавши, стану ему говорить, что мы люди небогатые, что нам тяжело платить по целковому за урок».
Много смыслов имели
слова Марьи Алексевны
и не меньше того имели они результатов.
По-видимому, частный смысл ее
слов, — надежда сбить плату, — противоречил ее же мнению о Дмитрии Сергеиче (не о Лопухове, а о Дмитрии Сергеиче), как об алчном пройдохе: с какой стати корыстолюбец будет поступаться в деньгах для нашей бедности? а если Дмитрий Сергеич поступился, то, по — настоящему, следовало бы ей разочароваться в нем, увидеть в нем человека легкомысленного
и, следовательно, вредного.
Третий результат
слов Марьи Алексевны был, разумеется, тот, что Верочка
и Дмитрий Сергеич стали, с ее разрешения
и поощрения, проводить вместе довольно много времени. Кончив урок часов в восемь, Лопухов оставался у Розальских еще часа два — три: игрывал в карты с матерью семейства, отцом семейства
и женихом; говорил с ними; играл на фортепьяно, а Верочка пела, или Верочка играла, а он слушал; иногда
и разговаривал с Верочкою,
и Марья Алексевна не мешала, не косилась, хотя, конечно, не оставляла без надзора.
Опять, в чем еще замечаются амурные дела? — в любовных
словах: никаких любовных
слов не слышно; да
и говорят-то они между собою мало, — он больше говорит с Марьей Алексевною.
Но на этом
слове Марья Алексевна уже прекратила свое слушание: «ну, теперь занялись ученостью, — не по моей части, да
и не нужно.
Что удивительного было бы, что учитель
и без дружбы с Марьею Алексевною имел бы случаи говорить иногда, хоть изредка, по нескольку
слов с девушкою, в семействе которой дает уроки?
Ошибаться может каждый, ошибки могут быть нелепы, если человек судит о вещах, чуждых его понятиям; но было бы несправедливо выводить из нелепых промахов Марьи Алексевны, что ее расположение к Лопухову основывалось лишь на этих вздорах: нет, никакие фантазии о богатой невесте
и благочестии Филиппа Эгалите ни на минуту не затмили бы ее здравого смысла, если бы в действительных поступках
и словах Лопухова было заметно для нее хотя что-нибудь подозрительное.
А оправдать его тоже не годится, потому что любители прекрасных идей
и защитники возвышенных стремлений, объявившие материалистов людьми низкими
и безнравственными, в последнее время так отлично зарекомендовали себя со стороны ума, да
и со стороны характера, в глазах всех порядочных людей, материалистов ли, или не материалистов, что защищать кого-нибудь от их порицаний стало делом излишним, а обращать внимание на их
слова стало делом неприличным.
Потому о главном предмете, их занимавшем, они обменивались лишь несколькими
словами — обыкновенно в то время, как перебирали ноты для игры
и пения.
А этот главный предмет, занимавший так мало места в их не слишком частых длинных разговорах,
и даже в коротких разговорах занимавший тоже лишь незаметное место, этот предмет был не их чувство друг к другу, — нет, о чувстве они не говорили ни
слова после первых неопределенных
слов в первом их разговоре на праздничном вечере: им некогда было об этом толковать; в две — три минуты, которые выбирались на обмен мыслями без боязни подслушивания, едва успевали они переговорить о другом предмете, который не оставлял им ни времени, ни охоты для объяснений в чувствах, — это были хлопоты
и раздумья о том, когда
и как удастся Верочке избавиться от ее страшного положения.
На нее в самом деле было жалко смотреть: она не прикидывалась. Ей было в самом деле больно. Довольно долго ее
слова были бессвязны, — так она была сконфужена за себя; потом мысли ее пришли в порядок, но
и бессвязные,
и в порядке, они уже не говорили Лопухову ничего нового. Да
и сам он был также расстроен. Он был так занят открытием, которое она сделала ему, что не мог заниматься ее объяснениями по случаю этого открытия. Давши ей наговориться вволю, он сказал...
Лицо Марьи Алексевны, сильно разъярившееся при первом
слове про обед, сложило с себя решительный гнев при упоминании о Матрене
и приняло выжидающий вид: — «посмотрим, голубчик, что-то приложишь от себя к обеду? — у Денкера, — видно, что-нибудь хорошее!» Но голубчик, вовсе не смотря на ее лицо, уже вынул портсигар, оторвал клочок бумаги от завалявшегося в нем письма, вынул карандаш
и писал.
Я не из тех художников, у которых в каждом
слове скрывается какая-нибудь пружина, я пересказываю то, что думали
и делали люди,
и только; если какой-нибудь поступок, разговор, монолог в мыслях нужен для характеристики лица или положения, я рассказываю его, хотя бы он
и не отозвался никакими последствиями в дальнейшем ходе моего романа.
Но ничего этого не вспомнилось
и не подумалось ему, потому что надобно было нахмурить лоб
и, нахмурив его, думать час
и три четверти над
словами: «кто повенчает?» —
и все был один ответ: «никто не повенчает!»
И вдруг вместо «никто не повенчает» — явилась у него в голове фамилия «Мерцалов»; тогда он ударил себя по лбу
и выбранил справедливо: как было с самого же начала не вспомнить о Мецалове? А отчасти
и несправедливо: ведь не привычно было думать о Мерцалове, как о человеке венчающем.
— А вот
и я готов, — подошел Алексей Петрович: — пойдемте в церковь. — Алексей Петрович был весел, шутил; но когда начал венчанье, голос его несколько задрожал — а если начнется дело? Наташа, ступай к отцу, муж не кормилец, а плохое житье от живого мужа на отцовских хлебах! впрочем, после нескольких
слов он опять совершенно овладел собою.
Справедливость
слов Павла Константиныча была так осязательна, что хозяйка поверила бы им, если б он
и не обладал даром убедительной благоговейности изложения.
Вы встречали, Марья Алексевна, людей, которые говорили очень хорошо,
и вы видели, что все эти люди, без исключения, — или хитрецы, морочащие людей хорошими
словами, или взрослые глупые ребята, не знающие жизни
и не умеющие ни за что приняться.
Потому вы, Марья Алексевна, не верили хорошим
словам, считали их за глупость или обман,
и вы были правы, Марья Алексевна.
— Да она еще какое
слово сказала: ежели, говорит, я не хочу, чтобы другие меня в безобразии видели, так мужа-то я больше люблю, значит, к нему-то
и вовсе не приходится не умывшись на глаза лезть.
— Так, Данилыч, от бога,
слова нет; а я
и так думаю, что либо наш, либо наша приходятся либо братом, либо сестрой либо генералу, либо генеральше.
И признаться, я больше на нее думаю, что она генералу сестра.
Полгода Вера Павловна дышала чистым воздухом, грудь ее уже совершенно отвыкла от тяжелой атмосферы хитрых
слов, из которых каждое произносится по корыстному расчету, от слушания мошеннических мыслей, низких планов,
и страшное впечатление произвел на нее ее подвал. Грязь, пошлость, цинизм всякого рода, — все это бросалось теперь в глаза ей с резкостью новизны.
— Эх из тебя
и слова-то нейдут. Хорошо им жить? — спрашиваю.
— Нейдут из тебя слова-то. Хорошо им жить? — спрашиваю; хороши они? — спрашиваю; такой хотела бы быть, как они? — Молчишь! рыло-то воротишь! — Слушай же ты, Верка, что я скажу. Ты ученая — на мои воровские деньги учена. Ты об добром думаешь, а как бы я не злая была, так бы ты
и не знала, что такое добром называется. Понимаешь? Все от меня, моя ты дочь, понимаешь? Я тебе мать.
Я буду вам понемногу рассказывать, что еще можно сделать, по
словам умных людей, да вы
и сами будете присматриваться, так будете замечать,
и как вам покажется, что можно сделать что-нибудь хорошее, мы
и будем пробовать это делать, — понемножечку, как можно будет.
Долгие разговоры были возбуждены этими необыкновенными
словами. Но доверие было уже приобретено Верою Павловною; да
и говорила она просто, не заходя далеко вперед, не рисуя никаких особенно заманчивых перспектив, которые после минутного восторга рождают недоверие. Потому девушки не сочли ее помешанною, а только
и было нужно, чтобы не сочли помешанною. Дело пошло понемногу.
Все это очень скоро рассказывается на
словах, да
и на деле показалось очень легко, просто, натурально, когда устроилось.