Неточные совпадения
Юная мать смолкла,
и только по временам какое-то тяжелое страдание, которое не могло прорваться наружу движениями или
словами, выдавливало из ее глаз крупные слезы. Они просачивались сквозь густые ресницы
и тихо катились по бледным, как мрамор, щекам. Быть может, сердце матери почуяло, что вместе с новорожденным ребенком явилось на свет темное, неисходное горе, которое нависло над колыбелью, чтобы сопровождать новую жизнь до самой могилы.
Все это было сделано так неожиданно
и быстро, что девочка, пораженная удивлением, не могла сказать ни
слова; она только глядела на него широко открытыми глазами, в которых отражалось чувство, близкое к ужасу.
Слово участия
и ласковый тон вызвали в мальчике еще большую нервную вспышку плача. Тогда девочка присела около него на корточки; просидев так с полминуты, она тихо тронула его волосы, погладила его голову
и затем, с мягкою настойчивостью матери, которая успокаивает наказанного ребенка, приподняла его голову
и стала вытирать платком заплаканные глаза.
— Слепо-ой? — протянула она нараспев,
и голос ее дрогнул, как будто это грустное
слово, тихо произнесенное мальчиком, нанесло неизгладимый удар в ее маленькое женственное сердце. — Слепо-ой? — повторила она еще более дрогнувшим голосом,
и, как будто ища защиты от охватившего всю ее неодолимого чувства жалости, она вдруг обвила шею мальчика руками
и прислонилась к нему лицом.
Тут она не тревожила его никакими определенными
и неразрешимыми вопросами; тут этот ветер вливался ему прямо в душу, а трава, казалось, шептала ему тихие
слова сожаления,
и, когда душа юноши, настроившись в лад с окружающею тихою гармонией, размягчалась от теплой ласки природы, он чувствовал, как что-то подымается в груди, прибывая
и разливаясь по всему его существу.
И опять ему вспомнилось детство, тихий плеск реки, первое знакомство с Эвелиной
и ее горькие слезы при
слове «слепой»… Инстинктивно почувствовал он, что теперь опять причиняет ей такую же рану,
и остановился. Несколько секунд стояла тишина, только вода тихо
и ласково звенела в шлюзах. Эвелины совсем не было слышно, как будто она исчезла. По ее лицу действительно пробежала судорога, но девушка овладела собой,
и, когда она заговорила, голос ее звучал беспечно
и шутливо.
— Полюбит… — сосредоточенно повторил он,
и брови его сдвинулись, — он вслушивался в новые для него звуки знакомого
слова… — Полюбит? — переспросил он с возрастающим волнением.
«Что это было со мной?» — подумал он,
и в то же мгновение в его памяти прозвучали
слова, которые она сказала вчера, в сумерки, у старой мельницы: «Неужели ты никогда не думал об этом?.. Какой ты глупый!..»
Да, он никогда об этом не думал. Ее близость доставляла ему наслаждение, но до вчерашнего дня он не сознавал этого, как мы не ощущаем воздуха, которым дышим. Эти простые
слова упали вчера в его душу, как падает с высоты камень на зеркальную поверхность воды: еще за минуту она была ровна
и спокойно отражала свет солнца
и синее небо… Один удар, —
и она всколебалась до самого дна.
Пан Попельский, ставший очень интересным круглым человеком, с ровно
и красиво седеющими волосами
и румяным лицом, всегда в этих случаях соглашался с Максимом, вероятно принимая эти
слова на свой счет,
и тотчас же отправлялся по хозяйству, которое у него, впрочем, шло отлично.
— «Сила поганьская…» — живо подхватил студент, — эти
слова стояли в описании смерти Юрка… значит, правда:
и он тут же под одной плитой…
Несколько секунд стояло глубокое молчание, нарушаемое только шорохом листьев. Оно было прервано протяжным благоговейным вздохом. Это Остап, хозяин левады
и собственник по праву давности последнего жилища старого атамана, подошел к господам
и с великим удивлением смотрел, как молодой человек с неподвижными глазами, устремленными кверху, разбирал ощупью
слова, скрытые от зрячих сотнями годов, дождями
и непогодами.
Эвелина еще помолчала
и затем, как будто эти
слова стоили ей тяжелой внутренней борьбы, проговорила совсем тихо...
Старик закурил свою трубку
и внимательно посмотрел на Петра. Слепой сидел неподвижно
и, очевидно, жадно ловил
слова Максима. «Продолжать ли?» — подумал старик, но через минуту начал как-то задумчиво, будто невольно отдаваясь странному направлению своих мыслей...
Между тем Максим круто повернулся
и заковылял по улице. Его лицо было красно, глаза горели… С ним была, очевидно, одна из тех вспышек, которые были хорошо известны всем, знавшим его в молодости.
И теперь это был уже не педагог, взвешивающий каждое
слово, а страстный человек, давший волю гневному чувству. Только кинув искоса взгляд на Петра, старик как будто смягчился. Петр был бледен, как бумага, но брови его были сжаты, а лицо глубоко взволнованно.
Впрочем, глаза его оставались по-прежнему чистыми
и по-прежнему незрячими. Но душа, несомненно, исцелилась. Как будто страшный кошмар навсегда исчез из усадьбы… Когда Максим, продолжавший писать из Киева, наконец, вернулся тоже, Анна Михайловна встретила его фразой: «Я никогда, никогда не прощу тебе этого». Но лицо ее противоречило суровым
словам…
Петр вздрогнул
и быстро стал на ноги. Это движение показывало, что он слышал
слова доктора, но, судя по выражению его лица, он как будто не понял их значения. Опершись дрожащею рукой на подоконник, он застыл на месте с бледным, приподнятым кверху лицом
и неподвижными чертами.
И вдруг эти два
слова: «Ребенок видит!» — перевернули его настроение.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно
слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг,
и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки,
и потому каждому
слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом
и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (с неудовольствием).А, не до
слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да
и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе…
И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит,
и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат
и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит
и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста,
и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия
и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Осклабился, товарищам // Сказал победным голосом: // «Мотайте-ка на ус!» // Пошло, толпой подхвачено, // О крепи
слово верное // Трепаться: «Нет змеи — // Не будет
и змеенышей!» // Клим Яковлев Игнатия // Опять ругнул: «Дурак же ты!» // Чуть-чуть не подрались!