Град безначальный. 1500–2000

Евгений Витковский, 2018

До недавнего времени Евгений Витковский (р. 1950) был известен читателям почти исключительно как поэт-переводчик и писатель-фантаст. Лишь в 2016 г. вышел первый сборник его стихо творений «Сад Эрмитаж». Новая книга – «Град безначальный» – эпический цикл, поэтический роман в новеллах, написанных в жанре баллады-биографии. 500 лет российской истории раскрываются на 600 страницах этой небывалой книги в 250 сюжетах – портретах, историях, зарисовках, событиях, запечатленных в редкостных, безупречных стихах. По широте исторического охвата, числу сюжетных и временных измерений («плоскостей» или «парусов», по выражению Хлебникова) книга Е. Витковского, в сущности, перерастает роман, обретая черты нового эпоса. Для его создания в полной мере оказалась задействована палитра возможностей автора – писателя, поэта, переводчика, искусствоведа и, наконец, просто знатока истории, мифологии, нравов старой Москвы, – настоящего «московского наблюдателя» – обитателя Садового кольца.

Исаак Масса

Промемория Морицу Оранскому. 1614

Неверно говорят, что московит

всех более на свете страховит:

кто так речет, — молчал бы, не позорясь.

Среди негоций и других трудов

я восемь прожил в той Москве годов.

Прими мой робкий труд, великий Морис.

Вполне предвзятых мнений сторонясь,

скажу: не столь давно великий князь

привержен стал отеческим заботам:

он первенца немедля утопил,

затем второго посохом убил,

а третий оказался идиотом.

Тот вовсе не готовился в цари,

как ты на сей вопрос ни посмотри, —

не нужен скипетр нежным мальчуганам.

О том, пожалуй, говорить не след,

он был царем почти пятнадцать лет

но был, увы, политиком поганым.

Однако шурин старшего царя

шалался возле трона не зазря,

и, младшего считая за болвана,

смекнул: кому, кого, зачем, куда,

не пожалел старанья и труда,

и был убит четвертый сын Ивана.

…Боюсь, увидеть можно за версту:

я нынче что-то лишнее плету

об этом самом Годунове, то бишь

уместно сей расхваливать бардак:

в России брякнешь что-нибудь не так,

и сам себя немедленно угробишь.

…А, впрочем, нет, совсем наоборот:

возненавидел деспота народ,

он на Москве считался зверем сущим,

и, чтоб не заморачиваться впредь,

ему бояре дали помереть,

как он давал владыкам предыдущим.

Еще не вовсе оный царь протух,

когда от Польши прикатился слух,

что царь воскрес, и что не Годунов он:

был этот парень тот еще петух,

и весь народ челом о землю — бух,

и был он всем народом коронован.

Однако у судьбы готов ужал:

и слух среди народа пробежал,

что все поляки суть ночные тати.

Обратно в Польшу покатилась весть:

хоть всех волков теляти можно съесть,

да только царь не может есть теляти.

Описывать подробно не берусь,

как в эти дни рассвирепела Русь,

и, меж собой немного покалякав,

вошла в неописуемый азарт,

и буря околесиц и чехард

пошла крушить и немцев, и поляков.

Я нынче никого не обвиню,

что перешло махалово в грызню,

что Русь явилась в новой ипостаси,

когда что белый день, что темный лес,

когда то хай, то буча, то замес,

то драки, то бои, то свистопляси.

И как-то сразу стало тяжело,

совсем, весьма, и слишком, и зело,

и порешил народ, слегка подумав,

что слишком горек Вавеля нектар,

что лучше уж хлебать кумыс татар,

что Сигизмунды хуже всех Кучумов.

Давай-ка ты, незваный гость, приляг.

О том и не хотел бы знать поляк,

да только жизнь дороже для рубаки.

У Сигизмунда больше нет идей:

в Кремле поляки режут лошадей,

и скоро их самих съедят собаки.

…В России нынче та же чехарда,

с ордой воюет новая орда,

и на воров войною ходят воры.

Все кончится в ближайшие года,

но, коль посольство отправлять туда,

то не с кем там вести переговоры.

И, возвратясь к родному очагу,

я только скромно уповать могу

читателя найти в достойном принце,

в чьих жилах кровь Оранская течет.

Смиренно вам вручаю сей отчет,

великий воевождь семи провинций.