Град безначальный. 1500–2000

Евгений Витковский, 2018

До недавнего времени Евгений Витковский (р. 1950) был известен читателям почти исключительно как поэт-переводчик и писатель-фантаст. Лишь в 2016 г. вышел первый сборник его стихо творений «Сад Эрмитаж». Новая книга – «Град безначальный» – эпический цикл, поэтический роман в новеллах, написанных в жанре баллады-биографии. 500 лет российской истории раскрываются на 600 страницах этой небывалой книги в 250 сюжетах – портретах, историях, зарисовках, событиях, запечатленных в редкостных, безупречных стихах. По широте исторического охвата, числу сюжетных и временных измерений («плоскостей» или «парусов», по выражению Хлебникова) книга Е. Витковского, в сущности, перерастает роман, обретая черты нового эпоса. Для его создания в полной мере оказалась задействована палитра возможностей автора – писателя, поэта, переводчика, искусствоведа и, наконец, просто знатока истории, мифологии, нравов старой Москвы, – настоящего «московского наблюдателя» – обитателя Садового кольца.

Алексей Лодьма Стрелец

Пустозёрск. 1682

Лихо годы летят, как собачьи упряжки,

посмотри за воротца, далёко ль отсель

нынче безымень бродит того Никиташки,

и того, кто умрет через пару недель.

Огорчений немного и мыслей негусто,

лишь плывет от кострища недавнего дым.

Пустозёрское место содеялось пусто,

хоть и ясно, что сделалось местом святым.

Враг, поди, богомолен, и тоже распятьем

осенен, потому-то и чует беду, —

это надо же быть под которым проклятьем,

чтобы ранее смерти скитаться в аду?

Вот и ползает пусть от погоста к погосту,

даже летом пускай остается во тьме, —

ведь анафему пастырь занес на берёсту,

потому как не всем разживешься в тюрьме.

Нешто жалко, что нет воздаянья поступку,

но бессмертие жизнью оплачено всей,

потому как муку и овсяную крупку

из Мезени возил ты сюда, Алексей.

Что за сила сыскалась в тебе, в христолюбе,

и такое сознанье святой правоты?

Быть бы пятым тебе в полыхающем срубе,

если с этим гостинцем попался бы ты.

Только верному псу и не надобно порска,

он летит и не ведает прочих затей, —

а на небе пылает костер Пустозёрска,

указуя дорогу к спасенью детей.

Нынче сердце стрелою пробито навылет,

только горестей дольних незримы следы;

сколь ни пыжься Москва, все одно не осилит

по весне зарубившей печорской воды.

А вода и сама как придет, так отыдет:

у людишек не жизнь, а одна колгота.

Это что же за власть, что себя же не видит,

и творит из пустыни святые места?

Горе горькое радости служит причиной,

и, сияя для всех от печорской страны,

над землею висит негасимой лучиной

пустозёрский пылающий куст купины.

Стрелец Лодьма, как удается выяснить, это тот самый брат Алексей, в доме которого до «казни» 1670 г. встречались по ночам пустозерские узники. Из еще одного документа Новгородского приказа мы узнаем, что имя пустозерского стрельца Лодьмы было Алексей. Благодаря этому проясняется контекст письма дьякона Федора к семье Аввакума, письма, по которому и известно давно о пустозерце Алексее и его доме. Федор благодарит Марковну за «запасец» («крупки овсяные и яшные»), который она прислала с неким Лодьмой ему и протопопу Аввакуму, и продолжает: «Мы з батюшкой ис темницы нощию… вышли к брату Алексею в дом и тут побеседовали… и запасу мне отец половину отделил — крупы и муки». Становится ясно, что Лодьма и брат Алексей — одно лицо и что привезенную крупу с мукой делили в его доме. Несколькими строками ниже дьякон просит Марковну «всякую посылку» для них присылать к Лодьме.