Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).
Ну,
ну,
ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (жене и дочери).Полно, полно вам! (Осипу.)
Ну что, друг,
тебя накормили хорошо?
Городничий.
Что, Анна Андреевна? а? Думала ли
ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство!
Ну, признайся откровенно:
тебе и во сне не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с каким дьяволом породнилась!
Хлестаков. Да у меня много их всяких.
Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..»
Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Городничий. И не рад,
что напоил.
Ну что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта,
что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Хлестаков. Здравствуй, братец!
Ну,
что ты, здоров?
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его.
Ну, да постой,
ты у меня проговоришься. Я
тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить.
Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни человека… (К Осипу.)
Ну что, друг, право, мне
ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот
тебе пара целковиков на чай.
Так как я знаю,
что за
тобою, как за всяким, водятся грешки, потому
что ты человек умный и не любишь пропускать того,
что плывет в руки…» (остановясь),
ну, здесь свои… «то советую
тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Анна Андреевна.
Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из
чего же
ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете.
Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно.
Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Городничий. А мне очень нравится твое лицо. Друг,
ты должен быть хороший человек.
Ну что…
Городничий. Чш! (Закрывает ему рот.)Эк как каркнула ворона! (Дразнит его.)Был по приказанию! Как из бочки, так рычит. (К Осипу.)
Ну, друг,
ты ступай приготовляй там,
что нужно для барина. Все,
что ни есть в долге, требуй.
«
Ты начал, так досказывай!
Ну, жили — не тужили вы,
Что ж дальше, голова...
Г-жа Простакова. Бредит, бестия! Как будто благородная! Зови же
ты мужа, сына. Скажи им,
что, по милости Божией, дождались мы дядюшку любезной нашей Софьюшки;
что второй наш родитель к нам теперь пожаловал, по милости Божией.
Ну, беги, переваливайся!
—
Ну,
чего ты, паскуда, жалеешь, подумай-ко! — говорила льстивая старуха, — ведь
тебя бригадир-то в медовой сыте купать станет.
—
Ты нам такого ищи, чтоб немудрый был! — говорили головотяпы новотору-вору. — На
что нам мудрого-то,
ну его к ляду!
Ну, он это взглянул на меня этак сыскоса:"
Ты, говорит, колченогий (а у меня, ваше высокородие, точно
что под Очаковом ногу унесло), в полиции, видно, служишь?" — взял шапку и вышел из кабака вон.
—
Ну, это, брат, дудки! После этого каждый поросенок будет
тебе в глаза лгать,
что он не поросенок, а только поросячьими духами прыскается!
Она наступала на человека прямо, как будто говорила: а
ну, посмотрим, покоришь ли
ты меня? — и всякому, конечно, делалось лестным доказать этой «прорве»,
что «покорить» ее можно.
— Куда ж торопиться? Посидим. Как
ты измок однако! Хоть не ловится, но хорошо. Всякая охота тем хороша,
что имеешь дело с природой.
Ну,
что зa прелесть эта стальная вода! — сказал он. — Эти берега луговые, — продолжал он, — всегда напоминают мне загадку, — знаешь? Трава говорит воде: а мы пошатаемся, пошатаемся.
—
Ну что за охота спать! — сказал Степан Аркадьич, после выпитых за ужином нескольких стаканов вина пришедший в свое самое милое и поэтическое настроение. — Смотри, Кити, — говорил он, указывая на поднимавшуюся из-за лип луну, —
что за прелесть! Весловский, вот когда серенаду.
Ты знаешь, у него славный голос, мы с ним спелись дорогой. Он привез с собою прекрасные романсы, новые два. С Варварой Андреевной бы спеть.
―
Ну, как же!
Ну, князь Чеченский, известный.
Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш…
ты знаешь, Василий?
Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «
ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да, брат, так-то!
—
Ну,
ты не поверишь, я так от этого отвык,
что это-то мне и совестно. Как это? Пришел чужой человек, сел, посидел безо всякого дела, им помешал, себя расстроил и ушел.
—
Ну, уже по одному тому,
что там женщина эта, с которою
ты не можешь сближаться.
—
Ну, а
ты что делал? — спросила она, глядя ему в глаза, что-то особенно подозрительно блестевшие. Но, чтобы не помешать ему всё рассказать, она скрыла свое внимание и с одобрительной улыбкой слушала его рассказ о том, как он провел вечер.
— Войдем же.
Ну,
что ты делаешь?
—
Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и
ты придешь к этому. Хорошо, как у
тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, — а придешь и
ты к нам. Да, так о том,
что ты спрашивал: перемены нет, но жаль,
что ты так давно не был.
― А я не знала,
что вы здесь, ― сказала она, очевидно не только не сожалея, но даже радуясь,
что перебила этот давно известный ей и наскучивший разговор. ―
Ну,
что Кити? Я обедаю у вас нынче. Вот
что, Арсений, ― обратилась она к мужу, ―
ты возьмешь карету…
—
Ну,
что ты делаешь? — сказал Сергей Иванович, отставая от других и ровняясь с братом.
Ну, так
что же он сказал
тебе? — повторила она.
―
Ну,
ну, так
что ты хотел сказать мне про принца? Я прогнала, прогнала беса, ― прибавила она. Бесом называлась между ними ревность. ― Да, так
что ты начал говорить о принце? Почему
тебе так тяжело было?
— Я рад,
что всё кончилось благополучно и
что ты приехала? — продолжал он. —
Ну,
что говорят там про новое положение, которое я провел в совете?
—
Ну что же,
ты доволен? — спросил у него Сергей Иванович.
—
Ну, вот и он! — вскрикнул полковой командир. — А мне сказал Яшвин,
что ты в своем мрачном духе.
— Да, да, — отвернувшись и глядя в открытое окно, сказала Анна. — Но я не была виновата. И кто виноват?
Что такое виноват? Разве могло быть иначе?
Ну, как
ты думаешь? Могло ли быть, чтобы
ты не была жена Стивы?
—
Ну, Костя, теперь надо решить, — сказал Степан Аркадьич с притворно-испуганным видом, — важный вопрос.
Ты именно теперь в состоянии оценить всю важность его. У меня спрашивают: обожженные ли свечи зажечь или необожженные? Разница десять рублей, — присовокупил он, собирая губы в улыбку. — Я решил, но боюсь,
что ты не изъявишь согласия.
— Нет,
ты точно думаешь,
что это возможно? Нет,
ты скажи всё,
что ты думаешь!
Ну, а если, если меня ждет отказ?… И я даже уверен….
—
Ну что, видел
ты его? — сказал Алексей Александрович с ядовитою усмешкой.
—
Ну,
что, дичь есть? — обратился к Левину Степан Аркадьич, едва поспевавший каждому сказать приветствие. — Мы вот с ним имеем самые жестокие намерения. — Как же, maman, они с тех пор не были в Москве. —
Ну, Таня, вот
тебе! — Достань, пожалуйста, в коляске сзади, — на все стороны говорил он. — Как
ты посвежела, Долленька, — говорил он жене, еще раз целуя ее руку, удерживая ее в своей и по трепливая сверху другою.
—
Ну,
что? Я говорил
тебе, — сказал ему Степан Аркадьич, видя,
что Левин был совершенно побежден.
—
Ну что же
ты скажешь мне? — сказал Левин дрожащим голосом и чувствуя,
что на лице его дрожат все мускулы. — Как
ты смотришь на это?
—
Ну как не грех не прислать сказать! Давно ли? А я вчера был у Дюссо и вижу на доске «Каренин», а мне и в голову не пришло,
что это
ты! — говорил Степан Аркадьич, всовываясь с головой в окно кареты. А то я бы зашел. Как я рад
тебя видеть! — говорил он, похлопывая ногу об ногу, чтобы отряхнуть с них снег. — Как не грех не дать знать! — повторил он.
—
Ну, будет, будет! И
тебе тяжело, я знаю.
Что делать? Беды большой нет. Бог милостив… благодарствуй… — говорил он, уже сам не зная,
что говорит, и отвечая на мокрый поцелуй княгини, который он почувствовал на своей руке, и вышел из комнаты.
—
Ну, я рада,
что ты начинаешь любить его, — сказала Кити мужу, после того как она с ребенком у груди спокойно уселась на привычном месте. — Я очень рада. А то это меня уже начинало огорчать.
Ты говорил,
что ничего к нему не чувствуешь.
—
Ну, как я рад,
что добрался до
тебя! Теперь я пойму, в
чем состоят те таинства, которые
ты тут совершаешь. Но нет, право, я завидую
тебе. Какой дом, как славно всё! Светло, весело, — говорил Степан Аркадьич, забывая,
что не всегда бывает весна и ясные дни, как нынче. — И твоя нянюшка какая прелесть! Желательнее было бы хорошенькую горничную в фартучке; но с твоим монашеством и строгим стилем — это очень хорошо.
—
Ну нет, он
тебя так любит, и мне это всегда так приятно,
что мои
тебя любят…
—
Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она говорила то,
что не раз думала, — иначе бы это не было прощение. Если простить, то совсем, совсем.
Ну, пойдем, я
тебя проведу в твою комнату, — сказала она вставая, и по дороге Долли обняла Анну. — Милая моя, как я рада,
что ты приехала. Мне легче, гораздо легче стало.
—
Ну, хорошо. Понято, — сказал Степан Аркадьич. — Так видишь ли: я бы позвал
тебя к себе, но жена не совсем здорова. А вот
что: если
ты хочешь их видеть, они, наверное, нынче в Зоологическом Саду от четырех до пяти. Кити на коньках катается.
Ты поезжай туда, а я заеду, и вместе куда-нибудь обедать.
—
Ты только
что приехал? ― сказал Облонский, быстро подходя к ним. — Здорово. Пил водку?
Ну, пойдем.