Неточные совпадения
—
Ну, коли не хочешь наряжаться, боярыня, так не поиграть ли нам в горелки или в камешки? Не хочешь ли рыбку покормить или на качелях покачаться? Или уж не спеть ли
тебе чего?
—
Ну, батюшка, Никита Романыч, — сказал Михеич, обтирая полою кафтана медвежью кровь с князя, — набрался ж я страху! Уж я, батюшка, кричал медведю: гу! гу! чтобы бросил он
тебя да на меня бы навалился, как этот молодец, дай бог ему здоровья, череп ему раскроил. А ведь все это затеял вон тот голобородый с маслеными глазами,
что с крыльца смотрит, тетка его подкурятина! Да куда мы заехали, — прибавил Михеич шепотом, — виданное ли это дело, чтобы среди царского двора медведей с цепей спускали?
— Вот как! — сказал Иоанн насмешливо. — Так
ты, Максимушка, меня осилить хочешь? Вишь, какой богатырь!
Ну где мне, убогому, на
тебя!
Что ж, не хочешь быть опричником, я, пожалуй, велю
тебя в зорники вписать!
—
Ну,
что, батюшка? — сказала Онуфревна, смягчая свой голос, —
что с
тобой сталось? Захворал,
что ли? Так и есть, захворал! Напугала же я
тебя! Да нужды нет, утешься, батюшка, хоть и велики грехи твои, а благость-то божия еще больше! Только покайся, да вперед не греши. Вот и я молюсь, молюсь о
тебе и денно и нощно, а теперь и того боле стану молиться.
Что тут говорить? Уж лучше сама в рай не попаду, да
тебя отмолю!
— Вот оно как.
Ты парень не глупый.
Ну, а
ты чего пришел?
— Нечего делать, — сказал Перстень, — видно, не доспел ему час, а жаль, право!
Ну, так и быть, даст бог, в другой раз не свернется! А теперь дозволь, государь, я
тебя с ребятами до дороги провожу. Совестно мне, государь! Не приходилось бы мне, худому человеку, и говорить с твоею милостью, да
что ж делать, без меня
тебе отселе не выбраться!
—
Ну, батюшка,
что тебе до меня?
Ты мне расскажи, а я послушаю!
— А, это
ты, товарищ! — сказал он, — добро пожаловать!
Ну,
что его княжеская милость, как здравствует с того дня, как мы вместе Малютиных опричников щелкали? Досталось им от нас на Поганой Луже! Жаль только,
что Малюта Лукьяныч ускользнул да
что этот увалень, Митька, Хомяка упустил. Несдобровать бы им у меня в руках!
Что, я чай, батюшка-царь куда как обрадовался, как царевича-то увидал! Я чай, не нашел,
чем пожаловать князь Никиту Романыча!
— Гм! — сказал Перстень, садясь на скамью, — так царь не велел повесить Малюту? Как же так?
Ну, про то знает его царская милость.
Что ж
ты думаешь делать?
—
Ну, батюшка Ванюха, я и сам не знаю,
что делать. Авось
ты чего не пригадаешь ли? Ведь один-то ум хорош, а два лучше! Вот и мельник ни к кому другому, а к
тебе послал: ступай, говорит, к атаману, он поможет; уж я, говорит, по приметам вижу,
что ему от этого будет всякая удача и корысть богатая! Ступай, говорит, к атаману!
— Ведь добрый парень, — сказал Перстень, глядя ему вслед, — а глуп, хоть кол на голове теши. Пусти его только, разом проврется! Да нечего делать, лучше его нет; он, по крайней мере, не выдаст; постоит и за себя и за нас, коли, не дай бог, нам круто придется.
Ну что, дядя, теперь никто нас не услышит: говори, какая у
тебя кручина? Эх, не вовремя она
тебя навестила!
— Максим Григорьич! — отвечал весело сокольник, — доброго здоровья! Как твоя милость здравствует? Так вот где
ты, Максим Григорьич! А мы в Слободе думали,
что ты и невесть куда пропал!
Ну ж как батюшка-то твой осерчал! Упаси господи! Смотреть было страшно! Да еще многое рассказывают про твоего батюшку, про царевича да про князя Серебряного. Не знаешь,
чему и верить.
Ну, слава богу, добро,
что ты сыскался, Максим Григорьич! Обрадуется же твоя матушка!
— Так вот
что они затевают! — сказал он. — А я уж давно прислушиваюсь,
что они там голосят. Вишь, как расходились, вражьи дети! Теперь их сам черт не уймет!
Ну, князь, нечего делать, вышло по-твоему; не держу
тебя доле: вольному воля, ходячему путь! Выйди к ним, скажи,
что ведешь их на Слободу!
— А где ему, — продолжал Басманов, как бы подстрекаемый к большей наглости, — где ему найти слугу краше меня? Видал ли
ты такие брови, как у меня?
Чем эти брови не собольи? А волосы-то? Тронь, князь, пощупай, ведь шелк, право,
ну шелк!
—
Ну, — сказал Басманов, нагло смотря ему в глаза, — пополам,
что ли, царскую милость?
Что ж
ты молчишь, князь? Аль не веришь мне?
— А ведь
ты опять поверил мне, князь!
Ты подумал, я и вправду расхныкался! Эх, Никита Романыч, легко ж
тебя провести!
Ну, выпьем же теперь про наше знакомство. Коли поживем вместе, увидишь,
что я не такой, как
ты думал!
—
Ну что ж, Федюша, — продолжал с усмешкою царь, — надо
тебя с колдуном оком к оку поставить. Ему допрос уж чинили; отведай же и
ты пытки, а то скажут: царь одних земских пытает, а опричников своих бережет.
— А вас, за то,
что вы сами на мою волю отдались, я, так и быть, помилую. Выкатить им пять бочек меду на двор!
Ну что? Довольна
ты, старая дура?
—
Ну, — сказал наконец царь, —
что было, то было; а
что прошло, то травой поросло. Поведай мне только, зачем
ты, после рязанского дела, не захотел принести мне повинной вместе с другими ворами?
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).
Ну,
ну,
ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (жене и дочери).Полно, полно вам! (Осипу.)
Ну что, друг,
тебя накормили хорошо?
Городничий.
Что, Анна Андреевна? а? Думала ли
ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство!
Ну, признайся откровенно:
тебе и во сне не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с каким дьяволом породнилась!
Хлестаков. Да у меня много их всяких.
Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О
ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..»
Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Городничий. И не рад,
что напоил.
Ну что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.