Неточные совпадения
— Здравствуй, сватьюшка!.. Ну-ну, рассказывай, отколе? Зачем?.. Э, э, да
ты и парнишку привел! Не тот ли это, сказывали,
что после солдатки остался… Ась? Что-то на
тебя, сват Аким, смахивает… Маленько покоренастее да поплотнее
тебя будет, а в остальном — весь, как есть,
ты! Вишь, рот-то… Эй, молодец,
что рот-то разинул? — присовокупил рыбак, пригибаясь к Грише, который смотрел на него во все глаза. — Сват Аким, или он у
тебя так уж с большим таким ртом и родился?
—
Что ж так? Секал
ты его много,
что ли?.. Ох, сват, не худо бы, кабы и
ты тут же себя маненько, того… право слово! — сказал, посмеиваясь, рыбак. —
Ну, да бог с
тобой! Рассказывай, зачем спозаранку, ни свет ни заря, пожаловал, а? Чай, все худо можется, нездоровится… в людях тошно жить… так стало тому и быть! — довершил он, заливаясь громким смехом, причем верши его и все туловище заходили из стороны в сторону.
— Экой
ты, братец
ты мой, какой человек несообразный! Заладил: пособи да пособи! Застала, знать, зима в летней одежде, пришла нужда поперек живота, да по чужим дворам: пособи да пособи!
Ну,
чем же я
тебе пособлю, сам возьми в толк!
—
Ну, так
что ж
ты ломаешься, когда так? Ешь! Али прикажешь в упрос просить?
Ну, а парнишку-то! Не дворянский сын: гляденьем сыт не будет; сажай и его!
Что, смотрю, он у
тебя таким бычком глядит, слова не скажет?
—
Ну, сказывай, о
чем же
ты хлопочешь?
—
Ну, а работнику
ты,
что ли, из своей мошны станешь платить?
—
Ну, а ты-то
что ж, сват? Пойдешь и
ты с нами? — принужденно сказал Глеб, поворачиваясь к Акиму, который стоял с поднятою рукой и открытым ртом. — Все одно: к ночи не поспеешь в Сосновку, придется здесь заночевать… А до вечера время много; бери топор… вон он там, кажись, на лавке.
— Вижу, за водой, — сказал он, посмеиваясь, — вижу.
Ну, а сноха-то
что ж? А? Лежит тем временем да проклажается, нет-нет да поохает!.. Оно
что говорить: вестимо, жаль сердечную!..
Ну, жаль не жаль, а придется ей нынче самой зачерпнуть водицы… Поставь ведра, пойдем: надо с
тобой слова два перемолвить.
— Сдается мне, отпускать его незачем, — сказал Глеб, устремляя пытливый взгляд на жену, которая стояла понуря голову и глядела в землю, — проку никакого из этого не будет — только
что вот набалуется…
Ну,
что ж
ты стоишь? Говори!
—
Ну,
что ты в самом деле умом-то раскидываешь? — промолвила она полуворчливо-полуласково. —
Ты говори толком…
Ну,
что, в самом деле…
— Вот, сватьюшка,
что я скажу
тебе, — произнес он с видом простодушия. — Останься, пожалуй, у нас еще день, коли спешить некуда. Тем временем нам в чем-нибудь подсобишь… Так,
что ли?
Ну, когда так — ладно! Бери топор, пойдем со мною.
—
Ну, хорошо, — возразил Глеб, — он
тебя поколотил;
ну, а
ты что?
— А я и сам не знаю, за
что, — отвечал со вздохом Ваня. — Я на дворе играл, а он стоял на крыльце;
ну, я ему говорю: «Давай, говорю, играть»; а он как пхнет меня: «Я-те лукну!» — говорит, такой серчалый!.. Потом он опять говорит: «Ступай, говорит,
тебя тятька кличет». Я поглядел в ворота: вижу,
ты меня не кличешь, и опять стал играть; а он опять: «
Тебя, говорит, тятька кличет; ступай!» Я не пошел…
что мне!..
Ну, а он тут и зачал меня бить… Я и пошел…
Ну,
что я стану с
тобой делать?
— Да
что, матушка, пришло, знать, время, пора убираться отселева, — уныло отвечал Аким. — Сам ноне сказал: убирайся, говорит, прочь отселева! Не надыть, говорит,
тебя, старого дурака: даром, говорит, хлеб ешь!..
Ну, матушка, бог с ним! Свет не без добрых людей… Пойду: авось-либо в другом месте гнушаться не станут, авось пригожусь, спасибо скажут.
—
Ну, есть о
чем крушиться! Эх
ты… глупый, глупый!
Ну, а
ты о
чем? — спросил он, поворачиваясь к сыну.
—
Ну, а как он догадается,
что ты здесь… так инда сердце все задрожит…
— А все как словно страшно… Да нет, нет, Ваня не такой парень! Он хоть и проведает, а все не скажет… Ах, как стыдно! Я и сама не знаю: как только повстречаюсь с ним, так даже вся душа заноет… так бы, кажется, и убежала!.. Должно быть, взаправду я обозналась: никого нету, — проговорила Дуня, быстро оглядываясь. —
Ну, Гриша, так
что ж
ты начал рассказывать? — заключила она, снова усаживаясь подле парня.
— Полно
тебе, дура голова!
Ну,
чего ты,
чего? Погодим еще: авось какой-нибудь рассудок да будет… Не махонькие они: свой толк в голове есть. Знамо, кто себе враг! На беду не полезут.
Ну-кась,
ты, Василиса,
что скажешь? — добавил он, насмешливо взглядывая на жену Василия.
—
Ну, вот
что, грамотник, — примолвил он, толкнув его слегка по плечу, — на реку
тебе идти незачем: завтра успеешь на нее насмотреться, коли уж такая охота припала. Ступай-ка лучше в избу да шапку возьми: сходим-ка на озеро к дедушке Кондратию. Он к нам на праздниках два раза наведывался, а мы у него ни однова не бывали — не годится. К тому же и звал он нонче.
—
Ну что ж
ты стоишь, Ванюшка? Али уши запорошило? Ступай, бери шапку, — проговорил он, поглядывая на сына, который краснел, как жаровня, выставленная на сквозной ветер, и переминался на одном месте с самым неловким видом.
—
Ну,
что, дьячок,
что голову-то повесил? Отряхнись! — сказал Глеб, как только прошло первое движение досады. — Али уж так кручина больно велика?.. Эх
ты! Раненько, брат, кручиной забираешься… Погоди, будет время, придет и незваная, непрошеная!.. Пой, веселись — вот пока твоя вся забота… А
ты нахохлился; подумаешь, взаправду несчастный какой… Эх
ты, слабый, пра, слабый!
Ну,
что ты за парень?
Что за рыбак? Мякина, право слово, мякина! — заключил Глеб, постепенно смягчаясь, и снова начал ухмыляться в бороду.
—
Ну полно, дядя, полно! — смеясь, перебил Глеб. —
Что толковать! Я чай, куда и
ты бы возрадовался!
Ну,
что ты на это скажешь?
— Точно, — сказал он, — точно; слыхал я, рекрутов собирают; и не знал,
что черед за
тобою, Глеб Савиныч.
Ну, так как же
ты это… А?
Что ж
ты? — примолвил он, заботливо взглядывая на соседа.
— Полно, говорю! Тут хлюпаньем ничего не возьмешь! Плакалась баба на торг, а торг про то и не ведает; да и ведать нет нужды! Словно и взаправду горе какое приключилось. Не навек расстаемся, господь милостив: доживем, назад вернется — как есть, настоящим человеком вернется; сами потом не нарадуемся…
Ну, о
чем плакать-то? Попривыкли! Знают и без
тебя, попривыкли: не
ты одна… Слава те господи! Наслал еще его к нам в дом… Жаль, жаль, а все не как своего!
—
Ну, послушай… вот… вот
что я скажу
тебе, — подхватил отец, — кинем жеребий, Ваня!..
Ну так, хошь для виду кинем!.. Кому выпадет, пущай хоть тот знает по крайности, пущай знает…
что ты за него пошел!
— Полно, так ли? — вымолвил рыбак, устремляя недоверчивые глаза на приемыша и потом машинально, как словно по привычке, перенося их в ту сторону, где располагалось маленькое озеро. — Коли не приходил, мое будет дело;
ну, а коли был, да
ты просмотрел, заместо того чтобы ждать его, как я наказывал, рыскал где ни на есть по берегу — тогда
что?
—
Ну, уж денек! Подлинно в кабалу пошел! Точно бес какой пихал тогда, — говорил Захар, спускаясь по площадке, куда последовал за ним и приемыш. — А
что, малый… как
тебя по имени? Гриша,
что ли?..
Что, братец
ты мой, завсегда у вас такая работа?
—
Ну, говори, — промолвил Глеб, обращая впервые глаза на соседа. — Да
что ты, дядя? Ась? В
тебе как словно перемена какая… и голос твой не тот, и руки дрожат. Не прилучилось ли
чего? Говори,
чем, примерно, могу помочь?
Ну, примерно, и… того; говори только.
—
Что говорить-то? И-и-и, касатка, я ведь так только…
Что говорить-то!.. А коли через него, беспутного, не крушись, говорю, плюнь, да и все тут!.. Я давно приметила, невесела
ты у нас… Полно, горюшица! Авось теперь перемена будет: ушел теперь приятель-то его…
ну его совсем!.. Знамо, тот, молодяк, во всем его слушался; подучал его, парня-то, всему недоброму… Я сама и речи-то его не однова слушала… тьфу! Пропадай он совсем, беспутный… Рада до смерти: ушел он от нас…
ну его!..
—
Ну, точно, были это они вечор здесь, сам видел, своими глазами; уж так-то гуляли… и-и! То-то вот, говорил
тебе тогда: самый
что ни есть пропащий этот твой Захарка! Право же,
ну; отсохни мои руки, коли годится
тебе такой человек; не по
тебе совсем…
—
Ты со мной толком говори! — сказал Глеб, возвышая голос. —
Что ты мне турусы путаешь… говори —
ну!..
—
Ну,
что глотку-то дерешь? — с сердцем сказал приемыш. —
Тебе все смешки да смешки…
— А то как же! По-бабьи зарюмить, стало быть? — насмешливо перебил Захар. — Ай да Глеб Савиныч! Уважил, нечего сказать!..
Ну,
что ж
ты, братец
ты мой, поплачь хошь одним глазком… то-то поглядел бы на
тебя!.. Э-х!.. Детина, детина, не стоишь
ты алтына! — промолвил Захар.
— Гришка, — сказал он тоном дружбы и товарищества, — полно
тебе…
Ну,
что ты, в самом деле? Слушай: ведь дело-то, братец
ты мой, выходит неладно; надо полагать, кто-нибудь из домашних сфискалил. Сам старик, как есть, ничего не знал!
—
Ну,
что ты, полоумный! Драться,
что ли, захотел! Я рази к тому говорю… Ничего не возьмешь, хуже будет… Полно
тебе, — сказал Захар, — я, примерно, говорю, надо не вдруг, исподволь… Переговори, сначатия постращай, таким манером, а не то чтобы кулаками. Баба смирная: ей и того довольно — будет страх иметь!.. Она пошла на это не по злобе: так, может статься,
тебя вечор запужалась…
В
чем не осилишь — знамо, лета твои уже немолодые, иной раз и рад бы сделать то, другое, да не по моготе —
ну и бог с
тобой!
Один с Гришкой не управлюсь; кабы
ты присоединился —
ну, и пошло бы у нас на лад: я старик,
ты другой старик, а вместе — все одно выходит, один молодой парень; другому-то молодяку супротив нас, таких стариков, пожалуй
что и не вытянуть!..
— Было время, точно, был во мне толк… Ушли мои года, ушла и сила… Вот толк-то в нашем брате — сила! Ушла она — куда
ты годен?..
Ну,
что говорить, поработал и я, потрудился-таки, немало потрудился на веку своем…
Ну, и перестать пора… Время пришло не о суете мирской помышлять, не о житейских делах помышлять надо, Глеб Савиныч, о другом помышлять надо!..
—
Ну, не от сети, от другого
чего, — смиренно возражала жена. —
Ты бы, батюшка, — вот нонче печь истопили, —
ты бы попарился: все бы отлегло маленько.
— Вот то-то, отец родной, говорила я
тебе об этом… все: нет да нет…
Что ждать-то, право-ну!.. Сходи-кась завтра в Сосновку, отвори кровь-то; право слово, отпустит… А то ждешь, ждешь; нонче нет, завтра нет…
ну,
что хорошего? Вестимо, нет
тебе от нее спокою… Полно, кормилец… право-ну, сходи!..
— Полно печалиться, — продолжал Глеб, — немолода
ты: скоро свидимся!.. Смотри же, поминай меня… не красна была твоя жизнь…
Ну,
что делать!.. А
ты все добром помяни меня!.. Смотри же, Гриша, береги ее: недолго ей пожить с вами… не красна ее была жизнь! Береги ее. И
ты, сноха, не оставляй старуху, почитай ее, как мать родную… И
тебя под старость не оставят дети твои… Дядя!..
— Так
что ж?.. Уж
ты, брат, и оробел?.. Ах
ты, соломенная твоя душа!.. Так
что ж,
что отворена? Пущай узнают! Рази
ты воровать ходил? Твое добро,
тебе предоставлено, и не может
тебе запретить в этом никто; захотел — взял, вот те все!.. Эх
ты, Фалалей, пра, Фалалей!..
Ну, качай!
Чего стал!..
—
Чего тут?.. Вишь, половину уж дела отмахнули!.. Рази нам впервака: говорю, как жил этта я в Серпухове, у Григорья Лукьянова — бывало, это у нас вчастую так-то пошаливали… Одно слово: обделаем — лучше быть нельзя!.. Смотри, только
ты не зевай, делай, как, примерно, я говорил; а уж насчет, то есть, меня не сумневайся: одно слово — Захар! Смотри же, жди где сказано: духом буду…
Ну что ж на дожде-то стоять?.. Качай! — заключил Захар, оправляя мокрые волосы, которые хлестали его по лицу.
— Ой ли! Вот люблю! — восторженно воскликнул Захар, приближаясь к быку, который, стоя под навесом, в защите от дождя и ветра, спокойно помахивал хвостом. — Молодца; ей-богу, молодца! Ай да Жук!.. А уж я, братец
ты мой, послушал бы только, какие турусы разводил этим дурням… то-то потеха!..
Ну вот, брат, вишь, и сладили!
Чего кобенился! Говорю: нам не впервые, обработаем важнеющим манером. Наши теперь деньги, все единственно; гуляем теперича, только держись!..
—
Ну,
чего ты ломаешься? Ведь деньги-то опять к
тебе придут!
— О-о-о! — густым басом подхватил Захар, передразнивая приемыша. — Сейчас видно, хозяин пришел. Эх
ты! Женка-милушка встречает, дверь отворяет —
чем бы приласкать: спасибо, мол, любушка-женушка, а он… Эх,
ты, лапотник!..
Ну, пойдем, пойдем, — смеясь, примолвил он, пробираясь с Гришкой в избу.
— Полно
тебе!
Ну,
что ты вправду: о! да о!
Что орешь-то! Дай срок. Авдотья Кондратьевна, може статься, не найдет… спросонья-то… Постой, милая, я подсоблю, — заключил Захар, ощупывая стены и пробираясь к Дуне.