Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям
и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо
скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что
тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь
скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да
и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе…
И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит,
и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Осип (выходит
и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту,
и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да
скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону,
скажи, барин не плотит: прогон, мол,
скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не
то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо не готово.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения
и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу
сказать. Да
и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено,
и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Бобчинский. Да если этак
и государю придется,
то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе живет Петр Иванович Бобчинскнй.
Городничий. В других городах, осмелюсь доложить вам, градоправители
и чиновники больше заботятся о своей,
то есть, пользе. А здесь, можно
сказать, нет другого помышления, кроме
того, чтобы благочинием
и бдительностью заслужить внимание начальства.
А
то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, сдуру
скажет, что она
и не начиналась.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь
и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах…
И когда я хотела
сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени
и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не
то я смертью окончу жизнь свою».
Я раз слушал его: ну, покамест говорил об ассириянах
и вавилонянах — еще ничего, а как добрался до Александра Македонского,
то я не могу вам
сказать, что с ним сделалось.
Слуга. Мы примем-с. Хозяин
сказал: коли не хотите,
то и не нужно.
Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь!
Я не крестьянин-лапотник —
Я Божиею милостью
Российский дворянин!
Россия — не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду не учатся.
У нас чиновник плохонький,
И тот полов не выметет,
Не станет печь топить…
Скажу я вам, не хвастая,
Живу почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А от ржаного колоса
Не отличу ячменного.
А мне поют: «Трудись...
«Грехи, грехи, — послышалось
Со всех сторон. — Жаль Якова,
Да жутко
и за барина, —
Какую принял казнь!»
— Жалей!.. — Еще прослушали
Два-три рассказа страшные
И горячо заспорили
О
том, кто всех грешней?
Один
сказал: кабатчики,
Другой
сказал: помещики,
А третий — мужики.
То был Игнатий Прохоров,
Извозом занимавшийся,
Степенный
и зажиточный...
А если
и действительно
Свой долг мы ложно поняли
И наше назначение
Не в
том, чтоб имя древнее,
Достоинство дворянское
Поддерживать охотою,
Пирами, всякой роскошью
И жить чужим трудом,
Так надо было ранее
Сказать… Чему учился я?
Что видел я вокруг?..
Коптил я небо Божие,
Носил ливрею царскую.
Сорил казну народную
И думал век так жить…
И вдруг… Владыко праведный...
«А ты ударь-ка в ложечки, —
Сказал солдату староста, —
Народу подгулявшего
Покуда тут достаточно.
Авось дела поправятся.
Орудуй живо, Клим!»
(Влас Клима недолюбливал,
А чуть делишко трудное,
Тотчас к нему: «Орудуй, Клим!» —
А Клим
тому и рад...
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это таки
и наука-то не дворянская. Дворянин только
скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно,
то вздор, чего не знает Митрофанушка.
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему
сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего —
то я с ним не делала; чего только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк
и попройдет,
то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Скотинин.
То ль еще увидишь, как опознаешь меня покороче. Вишь ты, здесь содомно. Через час место приду к тебе один. Тут дело
и сладим.
Скажу, не похвалясь: каков я, право, таких мало. (Отходит.)
Г-жа Простакова. Без наук люди живут
и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с
тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить
и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит
и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так
сказать, с голоду. А! каково это?
Г-жа Простакова. Успеем, братец. Если ей это
сказать прежде времени,
то она может еще подумать, что мы ей докладываемся. Хотя по муже, однако, я ей свойственница; а я люблю, чтоб
и чужие меня слушали.
Правдин. Лишь только из-за стола встали,
и я, подошед к окну, увидел вашу карету,
то, не
сказав никому, выбежал к вам навстречу обнять вас от всего сердца. Мое к вам душевное почтение…
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча,
то несколько человек отделились
и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие»,
то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в
том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но
сказать ничего не
сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Тогда поймали Матренку Ноздрю
и начали вежливенько топить ее в реке, требуя, чтоб она
сказала, кто ее, сущую бездельницу
и воровку, на воровство научил
и кто в
том деле ей пособлял?
И,
сказав это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху
и животами охнули. Стояла она перед ними,
та же немытая, нечесаная, как прежде была; стояла,
и хмельная улыбка бродила по лицу ее.
И стала им эта Домашка так люба, так люба, что
и сказать невозможно.
Искусственные примеси сверху донизу опутали Глупов,
и ежели можно
сказать, что в общей экономии его существования эта искусственность была небесполезна,
то с не меньшею правдой можно утверждать
и то, что люди, живущие под гнетом ее, суть люди не весьма счастливые.
— Слушай! —
сказал он, слегка поправив Федькину челюсть, — так как ты память любезнейшей моей родительницы обесславил,
то ты же впредь каждый день должен сию драгоценную мне память в стихах прославлять
и стихи
те ко мне приносить!
— Я уж на что глуп, —
сказал он, — а вы еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не головотяпами следует вам называться, а глуповцами! Не хочу я володеть вами, а ищите вы себе такого князя, какого нет в свете глупее, —
и тот будет володеть вами!
—
И будучи я приведен от
тех его слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером
сказал ему:"Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино?
и за что, мол, вы так нас порочите, что
и места другого, кроме как у чертовой матери, для нас не нашли?
Сверх
того, он уже потому чувствовал себя беззащитным перед демагогами, что последние, так
сказать, считали его своим созданием
и в этом смысле действовали до крайности ловко.
Поняли, что кому-нибудь да надо верх взять,
и послали
сказать соседям: будем друг с дружкой до
тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает.
— Тако да видят людие! —
сказал он, думая попасть в господствовавший в
то время фотиевско-аракчеевский тон; но потом, вспомнив, что он все-таки не более как прохвост, обратился к будочникам
и приказал согнать городских попов...
Тут открылось все:
и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов,
и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог
сказать только
то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше
сказать, ответили на него так, что"правее бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
Прыщ же
сказал:"
И мы
тот закон переменим".
Точно
то же следует
сказать и о всяком походе, предпринимается ли он с целью покорения царств или просто с целью взыскания недоимок.
Но словам этим не поверили
и решили: сечь аманатов до
тех пор, пока не укажут, где слобода. Но странное дело! Чем больше секли,
тем слабее становилась уверенность отыскать желанную слободу! Это было до
того неожиданно, что Бородавкин растерзал на себе мундир
и, подняв правую руку к небесам, погрозил пальцем
и сказал...
— Ах, прах
те побери! Здесь
и солнце-то словно назад пятится! —
сказал бригадир, с негодованием поглядывая на небесное светило, медленно выплывавшее по направлению к зениту.
Утвердительно можно
сказать, что упражнения эти обязаны своим происхождением перу различных градоначальников (многие из них даже подписаны)
и имеют
то драгоценное свойство, что, во-первых, дают совершенно верное понятие о современном положении русской орфографии
и, во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее
и образнее, нежели даже рассказы «Летописца».
— Намеднись, а когда именно — не упомню, — свидетельствовал Карапузов, — сидел я в кабаке
и пил вино, а неподалеку от меня сидел этот самый учитель
и тоже пил вино.
И, выпивши он
того вина довольно,
сказал:"Все мы, что человеки, что скоты, — все едино; все помрем
и все к чертовой матери пойдем!"
К довершению бедствия глуповцы взялись за ум. По вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю, собрались они около колокольни, стали судить да рядить
и кончили
тем, что выбрали из среды своей ходока — самого древнего в целом городе человека, Евсеича. Долго кланялись
и мир
и Евсеич друг другу в ноги: первый просил послужить, второй просил освободить. Наконец мир
сказал...
Словом
сказать, в полчаса, да
и то без нужды, весь осмотр кончился. Видит бригадир, что времени остается много (отбытие с этого пункта было назначено только на другой день),
и зачал тужить
и корить глуповцев, что нет у них ни мореходства, ни судоходства, ни горного
и монетного промыслов, ни путей сообщения, ни даже статистики — ничего, чем бы начальниково сердце возвеселить. А главное, нет предприимчивости.
— Натиск, —
сказал он, —
и притом быстрота, снисходительность,
и притом строгость.
И притом благоразумная твердость. Вот, милостивые государи,
та цель, или, точнее
сказать,
те пять целей, которых я, с божьею помощью, надеюсь достигнуть при посредстве некоторых административных мероприятий, составляющих сущность или, лучше
сказать, ядро обдуманного мною плана кампании!
Изумление лиц, присутствовавших при этой загадочной сцене, было беспредельно. Странным показалось
и то, что градоначальник хотя
и сквозь зубы, но довольно неосторожно
сказал...
Сначала бичевал я себя с некоторою уклончивостью, но, постепенно разгораясь, позвал под конец денщика
и сказал ему: «Хлещи!»
И что же? даже сие оказалось недостаточным, так что я вынужденным нашелся расковырять себе на невидном месте рану, но
и от
того не страдал, а находился в восхищении.
В сей мысли еще более меня утверждает
то, что город Глупов по самой природе своей есть, так
сказать, область второзакония, для которой нет даже надобности в законах отяготительных
и многосмысленных.
— Глупые вы, глупые! —
сказал он, — не головотяпами следует вам по делам вашим называться, а глуповцами! Не хочу я володеть глупыми! а ищите такого князя, какого нет в свете глупее, —
и тот будет володеть вами.
Ему бы смешно показалось, если б ему
сказали, что он не получит места с
тем жалованьем, которое ему нужно,
тем более, что он
и не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только
того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он не хуже всякого другого.
Свияжский переносил свою неудачу весело. Это даже не была неудача для него, как он
и сам
сказал, с бокалом обращаясь к Неведовскому: лучше нельзя было найти представителя
того нового направления, которому должно последовать дворянство.
И потому всё честное, как он
сказал, стояло на стороне нынешнего успеха
и торжествовало его.
— Алексей Александрович, —
сказала она, взглядывая на него
и не опуская глаз под его устремленным на ее прическу взором, — я преступная женщина, я дурная женщина, но я
то же, что я была, что я
сказала вам тогда,
и приехала
сказать вам, что я не могу ничего переменить.
—
То есть как тебе
сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы
то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой
и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек
и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару
и лакею, с
тем чтоб они пустили ее,
и, не поднимая вуаля,
скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить
и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только
тех слов, которые она
скажет сыну. Сколько она ни думала об этом, она ничего не могла придумать.
— Я, напротив, полагаю, что эти два вопроса неразрывно связаны, —
сказал Песцов, — это ложный круг. Женщина лишена прав по недостатку образования, а недостаток образования происходит от отсутствия прав. — Надо не забывать
того, что порабощение женщин так велико
и старо, что мы часто не хотим понимать
ту пучину, которая отделяет их от нас, — говорил он.