Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий
его должен всегда сохранять в
лице своем значительную мину. Говорит басом
с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (в сторону,
с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да
с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят,
с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь,
с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
По правую сторону
его жена и дочь
с устремившимся к
нему движеньем всего тела; за
ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за
ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за
ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой
с самым сатирическим выраженьем
лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Черты
лица его грубы и жестки, как у всякого, начавшего тяжелую службу
с низших чинов.
Спустили
с возу дедушку.
Солдат был хрупок на ноги,
Высок и тощ до крайности;
На
нем сюртук
с медалями
Висел, как на шесте.
Нельзя сказать, чтоб доброе
Лицо имел, особенно
Когда сводило старого —
Черт чертом! Рот ощерится.
Глаза — что угольки!
— Не знаю я, Матренушка.
Покамест тягу страшную
Поднять-то поднял
он,
Да в землю сам ушел по грудь
С натуги! По
лицу егоНе слезы — кровь течет!
Не знаю, не придумаю,
Что будет? Богу ведомо!
А про себя скажу:
Как выли вьюги зимние,
Как ныли кости старые,
Лежал я на печи;
Полеживал, подумывал:
Куда ты, сила, делася?
На что ты пригодилася? —
Под розгами, под палками
По мелочам ушла!
Он никогда не бесновался, не закипал, не мстил, не преследовал, а подобно всякой другой бессознательно действующей силе природы, шел вперед, сметая
с лица земли все, что не успевало посторониться
с дороги.
С другой стороны, всякий администратор непременно фаталист и твердо верует, что, продолжая свой административный бег,
он в конце концов все-таки очутится
лицом к
лицу с человеческим телом.
Видно было, как вздрогнула на
лице его какая-то административная жилка, дрожала-дрожала и вдруг замерла… Глуповцы в смятении и испуге повскакали
с своих мест.
Сам Каренин был по петербургской привычке на обеде
с дамами во фраке и белом галстуке, и Степан Аркадьич по
его лицу понял, что
он приехал, только чтоб исполнить данное слово, и, присутствуя в этом обществе, совершал тяжелый долг.
Он снял, как и другие мужчины,
с разрешения дам, сюртук, и крупная красивая фигура
его в белых рукавах рубашки,
с румяным потным
лицом и порывистые движения так и врезывались в память.
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на
лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что
он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа
сour à une jeune et jolie femme, [
Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то сям попадались
ему самые разнообразные, и старые и молодые, и едва знакомые и близкие люди. Ни одного не было сердитого и озабоченного
лица. Все, казалось, оставили в швейцарской
с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться материальными благами жизни. Тут был и Свияжский, и Щербацкий, и Неведовский, и старый князь, и Вронский, и Сергей Иваныч.
На другой день, в 11 часов утра, Вронский выехал на станцию Петербургской железной дороги встречать мать, и первое
лицо, попавшееся
ему на ступеньках большой лестницы, был Облонский, ожидавший
с этим же поездом сестру.
— Вот, я приехал к тебе, — сказал Николай глухим голосом, ни на секунду не спуская глаз
с лица брата. — Я давно хотел, да всё нездоровилось. Теперь же я очень поправился, — говорил
он, обтирая свою бороду большими худыми ладонями.
Когда Левин вошел
с Облонским в гостиницу,
он не мог не заметить некоторой особенности выражения, как бы сдержанного сияния, на
лице и во всей фигуре Степана Аркадьича.
Вронскому, бывшему при
нем как бы главным церемониймейстером, большого труда стоило распределять все предлагаемые принцу различными
лицами русские удовольствия. Были и рысаки, и блины, и медвежьи охоты, и тройки, и Цыгане, и кутежи
с русским битьем посуды. И принц
с чрезвычайною легкостью усвоил себе русский дух, бил подносы
с посудой, сажал на колени Цыганку и, казалось, спрашивал: что же еще, или только в этом и состоит весь русский дух?
Долли, Чириков и Степан Аркадьич выступили вперед поправить
их. Произошло замешательство, шопот и улыбки, но торжественно-умиленное выражение на
лицах обручаемых не изменилось; напротив, путаясь руками,
они смотрели серьезнее и торжественнее, чем прежде, и улыбка,
с которою Степан Аркадьич шепнул, чтобы теперь каждый надел свое кольцо, невольно замерла у
него на губах.
Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит
их.
«Заснуть! заснуть!» повторил
он себе. Но
с закрытыми глазами
он еще яснее видел
лицо Анны таким, какое
оно было в памятный
ему вечер до скачек.
Сняв венцы
с голов
их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда
он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее
лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но
он не знал, кончилось ли. Священник вывел
его из затруднения.
Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и взял у
них из рук свечи.
—
С ее цветом
лица одно спасенье… — отвечала Друбецкая. — Я удивляюсь, зачем
они вечером сделали свадьбу. Это купечество…
Увидав мать,
они испугались, но, вглядевшись в ее
лицо, поняли, что
они делают хорошо, засмеялись и
с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся губы руками и измазали все свои сияющие
лица слезами и вареньем.
Во время разлуки
с ним и при том приливе любви, который она испытывала всё это последнее время, она воображала
его четырехлетним мальчиком, каким она больше всего любила
его. Теперь
он был даже не таким, как она оставила
его;
он еще дальше стал от четырехлетнего, еще вырос и похудел. Что это! Как худо
его лицо, как коротки
его волосы! Как длинны руки! Как изменился
он с тех пор, как она оставила
его! Но это был
он,
с его формой головы,
его губами,
его мягкою шейкой и широкими плечиками.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая
ему храброе и сочувственное
лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб
ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов
его огромной руки, пожала ее и
с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить
с ним.
Вронский сам был представителен; кроме того, обладал искусством держать себя достойно-почтительно и имел привычку в обращении
с такими
лицами; потому
он и был приставлен к принцу.
Кити любовалась ею еще более, чем прежде, и всё больше и больше страдала. Кити чувствовала себя раздавленною, и
лицо ее выражало это. Когда Вронский увидал ее, столкнувшись
с ней в мазурке,
он не вдруг узнал ее — так она изменилась.
— Уйди, Дуняша, я позову тогда, — сказала Кити. — Что
с тобой? — спросила она, решительно говоря
ему «ты», как только девушка вышла. Она заметила
его странное
лицо, взволнованное и мрачное, и на нее нашел страх.
Увидев Алексея Александровича
с его петербургски-свежим
лицом и строго самоуверенною фигурой, в круглой шляпе,
с немного-выдающеюся спиной,
он поверил в
него и испытал неприятное чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду.
Он рисовал эту новую позу, и вдруг
ему вспомнилось
с выдающимся подбородком энергическое
лицо купца, у которого
он брал сигары, и
он это самое
лицо, этот подбородок нарисовал человеку.
Он,
с его привычным ей
лицом, но всегда страшными глазами, шел, спотыкаясь по кочкам, и необыкновенно тихо, как ей казалось.
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора
с знакомым,
с которым
он не встречался после своего несчастия,
ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что оставалось еще от нее, когда
он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова
с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном
лице,
с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губках и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово — о том, что
он раскается, — которое она во время ссоры сказала
ему.
— Ни слова больше, — повторила она, и
с странным для
него выражением холодного отчаяния на
лице она рассталась
с ним.
То же самое думал ее сын.
Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на
его лице. В окно
он видел, как она подошла к брату, положила
ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить
ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего
с ним,
с Вронским, и
ему ото показалось досадным.
Вспомнила бал, вспомнила Вронского и
его влюбленное покорное
лицо, вспомнила все свои отношения
с ним: ничего не было стыдного.
Когда затихшего наконец ребенка опустили в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от
него, Алексей Александрович встал и,
с трудом ступая на цыпочки, подошел к ребенку.
С минуту
он молчал и
с тем же унылым
лицом смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув
его волоса и кожу на лбу, выступила
ему на
лицо, и
он так же тихо вышел из комнаты.
Таня держала Гришу за волосы, а
он,
с изуродованным злобой
лицом, бил ее кулаками куда попало.
«Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович.
Он хотел не смотреть на нее, но взгляд
его невольно притягивался к ней.
Он опять вглядывался в это
лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на
нем написано, и против воли своей
с ужасом читал на
нем то, чего
он не хотел знать.
«Да,
он порядочный человек и смотрит на дело как должно, — сказал себе Вронский, поняв значение выражения
лица Голенищева и перемены разговора. — Можно познакомить
его с Анной,
он смотрит как должно».
«Разумеется, я скажу, что Бетси прислала меня спросить, приедет ли она на скачки. Разумеется, поеду», решил
он сам
с собой, поднимая голову от книги. И, живо представив себе счастье увидать ее,
он просиял
лицом.
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной двери появились два офицера: один молоденький,
с слабым, тонким
лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в
их полк; другой пухлый, старый офицер
с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.
Он был в самом ласковом и веселом духе, каким в детстве
его часто помнил Левин.
Он упомянул даже и о Сергее Ивановиче без злобы. Увидав Агафью Михайловну,
он пошутил
с ней и расспрашивал про старых слуг. Известие о смерти Парфена Денисыча неприятно подействовало на
него. На
лице его выразился испуг; но
он тотчас же оправился.
Всё
лицо ее будет видно, она улыбнется, обнимет
его,
он услышит ее запах, почувствует нежность ее руки и заплачет счастливо, как
он раз вечером лег ей в ноги и она щекотала
его, а
он хохотал и кусал ее белую
с кольцами руку.
Он смотрел на ее высокую прическу
с длинным белым вуалем и белыми цветами, на высоко стоявший сборчатый воротник, особенно девственно закрывавший
с боков и открывавший спереди ее длинную шею и поразительно тонкую талию, и
ему казалось, что она была лучше, чем когда-нибудь, — не потому, чтоб эти цветы, этот вуаль, это выписанное из Парижа платье прибавляли что-нибудь к ее красоте, но потому, что, несмотря на эту приготовленную пышность наряда, выражение ее милого
лица, ее взгляда, ее губ были всё тем же ее особенным выражением невинной правдивости.
Кити стояла
с засученными рукавами у ванны над полоскавшимся в ней ребенком и, заслышав шаги мужа, повернув к
нему лицо, улыбкой звала
его к себе. Одною рукою она поддерживала под голову плавающего на спине и корячившего ножонки пухлого ребенка, другою она, равномерно напрягая мускул, выжимала на
него губку.
Она услыхала голос возвращавшегося сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым
ему огнем, она быстрым движением подняла свои красивые, покрытые кольцами руки, взяла
его за голову, посмотрела на
него долгим взглядом и, приблизив свое
лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала
его рот и оба глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но
он удержал ее.
Она не только радовалась встрече
с ним, но она искала на
его лице признаков того впечатления, которое она производила на
него.
В то время как скакавшие были призваны в беседку для получения призов и все обратились туда, старший брат Вронского, Александр, полковник
с аксельбантами, невысокий ростом, такой же коренастый, как и Алексей, но более красивый и румяный,
с красным носом и пьяным, открытым
лицом, подошел к
нему.
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под руку мать; но когда
они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек
с испуганными
лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от поезда бежал назад.
Никогда еще не проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть на нее так, как
он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча
с этим равнодушно-спокойным
лицом?
Он не то что охладел к ней, но
он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
Он знал очень хорошо, что в глазах этих
лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому
он с гордою и веселою, игравшею под
его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.