Неточные совпадения
Все в
нем дышало приличием и пристойностью, начиная
с благообразного
лица и гладко причесанных висков до сапогов без каблуков и без скрипу.
Как человек, не чуждый художеству,
он чувствовал в себе и жар, и некоторое увлечение, и восторженность, и вследствие этого позволял себе разные отступления от правил: кутил, знакомился
с лицами, не принадлежавшими к свету, и вообще держался вольно и просто; но в душе
он был холоден и хитер, и во время самого буйного кутежа
его умный карий глазок все караулил и высматривал; этот смелый, этот свободный юноша никогда не мог забыться и увлечься вполне.
Он был небольшого роста, сутуловат,
с криво выдавшимися лопатками и втянутым животом,
с большими плоскими ступнями,
с бледно-синими ногтями на твердых, не разгибавшихся пальцах жилистых красных рук;
лицо имел морщинистое, впалые щеки и сжатые губы, которыми
он беспрестанно двигал и жевал, что, при
его обычной молчаливости, производило впечатление почти зловещее; седые
его волосы висели клочьями над невысоким лбом; как только что залитые угольки, глухо тлели
его крошечные, неподвижные глазки; ступал
он тяжело, на каждом шагу перекидывая свое неповоротливое тело.
И Лемм уторопленным шагом направился к воротам, в которые входил какой-то незнакомый
ему господин, в сером пальто и широкой соломенной шляпе. Вежливо поклонившись
ему (
он кланялся всем новым
лицам в городе О…; от знакомых
он отворачивался на улице — такое уж
он положил себе правило), Лемм прошел мимо и исчез за забором. Незнакомец
с удивлением посмотрел
ему вслед и, вглядевшись в Лизу, подошел прямо к ней.
Лаврецкий действительно не походил на жертву рока. От
его краснощекого, чисто русского
лица,
с большим белым лбом, немного толстым носом и широкими правильными губами, так и веяло степным здоровьем, крепкой, долговечной силой. Сложен
он был на славу, и белокурые волосы вились на
его голове, как у юноши. В одних только
его глазах, голубых, навыкате, и несколько неподвижных, замечалась не то задумчивость, не то усталость, и голос
его звучал как-то слишком ровно.
Пучеглазая,
с ястребиным носом,
с круглым желтым
лицом, цыганка родом, вспыльчивая и мстительная, она ни в чем не уступала мужу, который чуть не уморил ее и которого она не пережила, хотя вечно
с ним грызлась.
Продолжая посматривать на ложу,
он заметил, что все находившиеся в ней
лица обращались
с Михалевичем, как
с старинным приятелем.
В пакете лежали
лицом к
лицу пастелевый портрет
его отца в молодости,
с мягкими кудрями, рассыпанными по лбу,
с длинными томными глазами и полураскрытым ртом, и почти стертый портрет бледной женщины в белом платье,
с белым розаном в руке, —
его матери.
Он слушал ее, глядел ей в
лицо и мысленно твердил слова Лемма, соглашался
с ним.
Когда Лаврецкий вернулся домой,
его встретил на пороге гостиной человек высокого роста и худой, в затасканном синем сюртуке,
с морщинистым, но оживленным
лицом,
с растрепанными седыми бакенбардами, длинным прямым носом и небольшими воспаленными глазками.
И
ему было хорошо:
он несся по спокойной ночной теплыни, не спуская глаз
с доброго молодого
лица, слушая молодой и в шепоте звеневший голос, говоривший простые, добрые вещи;
он и не заметил, как проехал полдороги.
Он бы тотчас ушел, если б не Лиза:
ему хотелось сказать ей два слова наедине, но
он долго не мог улучить удобное мгновенье и довольствовался тем, что
с тайной радостью следил за нею взором; никогда ее
лицо не казалось
ему благородней и милей.
Тот продолжал моргать глазами и утираться. Лиза пришла в гостиную и села в угол; Лаврецкий посмотрел на нее, она на
него посмотрела — и обоим стало почти жутко.
Он прочел недоумение и какой-то тайный упрек на ее
лице. Поговорить
с нею, как бы
ему хотелось,
он не мог; оставаться в одной комнате
с нею, гостем в числе других гостей, — было тяжело:
он решился уйти. Прощаясь
с нею,
он успел повторить, что придет завтра, и прибавил, что надеется на ее дружбу.
Паншин счел девяносто и начал учтиво и спокойно брать взятки,
с строгим и достойным выражением на
лице. Так должны играть дипломаты; вероятно, так и
он играл в Петербурге
с каким-нибудь сильным сановником, которому желал внушить выгодное мнение о своей солидности и зрелости. «Сто один, сто два, черви, сто три», — мерно раздавался
его голос, и Лаврецкий не мог понять, чем
он звучал: укоризной или самодовольствием.
В белом платье,
с нерасплетенными косами по плечам, она тихонько подошла к столу, нагнулась над
ним, поставила свечку и чего-то поискала; потом, обернувшись
лицом к саду, она приблизилась к раскрытой двери и, вся белая, легкая, стройная, остановилась на пороге.
Лиза медленно взглянула на
него; казалось, она только в это мгновение поняла, где она и что
с нею. Она хотела подняться, не могла и закрыла
лицо руками.
Бывало, Агафья, вся в черном,
с темным платком на голове,
с похудевшим, как воск прозрачным, но все еще прекрасным и выразительным
лицом, сидит прямо и вяжет чулок; у ног ее, на маленьком креслице, сидит Лиза и тоже трудится над какой-нибудь работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, что рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным голосом рассказывает она житие пречистой девы, житие отшельников, угодников божиих, святых мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях, как спасались, голод терпели и нужду, — и царей не боялись, Христа исповедовали; как
им птицы небесные корм носили и звери
их слушались; как на тех местах, где кровь
их падала, цветы вырастали.
Ему навстречу
с дивана поднялась дама в черном шелковом платье
с воланами и, поднеся батистовый платок к бледному
лицу, переступила несколько шагов, склонила тщательно расчесанную, душистую голову — и упала к
его ногам…
Он застал жену за завтраком, Ада, вся в буклях, в беленьком платьице
с голубыми ленточками, кушала баранью котлетку. Варвара Павловна тотчас встала, как только Лаврецкий вошел в комнату, и
с покорностью на
лице подошла к
нему.
Он попросил ее последовать за
ним в кабинет, запер за собою дверь и начал ходить взад и вперед; она села, скромно положила одну руку на другую и принялась следить за
ним своими все еще прекрасными, хотя слегка подрисованными, глазами.
Марья Дмитриевна уронила карты и завозилась на кресле; Варвара Павловна посмотрела на нее
с полуусмешкой, потом обратила взоры на дверь. Появился Паншин, в черном фраке, в высоких английских воротничках, застегнутый доверху. «Мне было тяжело повиноваться; но вы видите, я приехал» — вот что выражало
его не улыбавшееся, только что выбритое
лицо.
Напротив: она
с веселым вниманием глядела
ему в
лицо, говорила развязно, и тонкие ее ноздри слегка трепетали, как от сдержанного смеха.
Паншин чувствовал полное удовольствие; глаза
его сияли,
он улыбался; сначала
он проводил рукой по
лицу, хмурил брови и отрывисто вздыхал, когда
ему случалось встретиться взглядами
с Марьей Дмитриевной; но потом
он совсем забыл о ней и отдался весь наслаждению полусветской, полухудожественной болтовни.
Варвара Павловна бросила на
него дружелюбный взгляд и встала. Лиза вошла; Марфа Тимофеевна напрасно ее удерживала: она решилась выдержать испытание до конца. Варвара Павловна пошла ей навстречу вместе
с Паншиным, на
лице которого появилось прежнее дипломатическое выражение.
С ненавистью смотрел
он на ее истасканное, но все еще «пикантное» насмешливое парижское
лицо, на ее белые нарукавнички, шелковый фартук и легкий чепчик.
Такое горькое горе сказывалось в
его лице, во всех
его движениях, что Лаврецкий решился подойти к
нему и спросить
его, что
с ним.
Перебираясь
с клироса на клирос, она прошла близко мимо
него, прошла ровной, торопливо-смиренной походкой монахини — и не взглянула на
него; только ресницы обращенного к
нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое
лицо — и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий
его должен всегда сохранять в
лице своем значительную мину. Говорит басом
с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (в сторону,
с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да
с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят,
с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь,
с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
По правую сторону
его жена и дочь
с устремившимся к
нему движеньем всего тела; за
ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за
ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за
ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой
с самым сатирическим выраженьем
лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Черты
лица его грубы и жестки, как у всякого, начавшего тяжелую службу
с низших чинов.
Спустили
с возу дедушку. // Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На
нем сюртук
с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе //
Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!