Неточные совпадения
Она быстрым взглядом оглядела
с головы до ног
его сияющую свежестью и здоровьем фигуру. «Да,
он счастлив и доволен! — подумала она, — а я?… И эта доброта противная, за которую все так любят
его и хвалят; я ненавижу эту
его доброту», подумала она. Рот ее сжался, мускул щеки затрясся на правой стороне бледного, нервного
лица.
Степана Аркадьича не только любили все знавшие
его за
его добрый, веселый нрав и несомненную честность, но в
нем, в
его красивой, светлой наружности, блестящих глазах, черных бровях, волосах, белизне и румянце
лица, было что-то физически действовавшее дружелюбно и весело на людей, встречавшихся
с ним.
Левин молчал, поглядывая на незнакомые
ему лица двух товарищей Облонского и в особенности на руку элегантного Гриневича,
с такими белыми длинными пальцами,
с такими длинными, желтыми, загибавшимися в конце ногтями и такими огромными блестящими запонками на рубашке, что эти руки, видимо, поглощали всё
его внимание и не давали
ему свободы мысли. Облонский тотчас заметил это и улыбнулся.
Сконфуженный секретарь удалился. Левин, во время совещания
с секретарем совершенно оправившись от своего смущения, стоял, облокотившись обеими руками на стул, и на
лице его было насмешливое внимание.
Детскость выражения ее
лица в соединении
с тонкой красотою стана составляли ее особенную прелесть, которую
он хорошо помнил: но, что всегда, как неожиданность, поражало в ней, это было выражение ее глаз, кротких, спокойных и правдивых, и в особенности ее улыбка, всегда переносившая Левина в волшебный мир, где
он чувствовал себя умиленным и смягченным, каким
он мог запомнить себя в редкие дни своего раннего детства.
— Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, — отвечал Левин,
с трудом удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно на
его лице. «Да, — думал
он, — вот это жизнь, вот это счастье! Вместе, сказала она, давайте кататься вместе. Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и боюсь сказать, что теперь я счастлив, счастлив хоть надеждой… А тогда?… Но надо же! надо, надо! Прочь слабость!»
В это время Степан Аркадьич, со шляпой на боку, блестя
лицом и глазами, веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще,
он с грустным, виноватым
лицом отвечал на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и уныло
с тещей,
он выпрямил грудь и взял под руку Левина.
Когда Левин вошел
с Облонским в гостиницу,
он не мог не заметить некоторой особенности выражения, как бы сдержанного сияния, на
лице и во всей фигуре Степана Аркадьича.
— Нет, без шуток, что ты выберешь, то и хорошо. Я побегал на коньках, и есть хочется. И не думай, — прибавил
он, заметив на
лице Облонского недовольное выражение, — чтоб я не оценил твоего выбора. Я
с удовольствием поем хорошо.
Она уже подходила к дверям, когда услыхала
его шаги. «Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего дурного не сделала. Что будет, то будет! Скажу правду. Да
с ним не может быть неловко. Вот
он, сказала она себе, увидав всю
его сильную и робкую фигуру
с блестящими, устремленными на себя глазами. Она прямо взглянула
ему в
лицо, как бы умоляя
его о пощаде, и подала руку.
Но в это самое время вышла княгиня. На
лице ее изобразился ужас, когда она увидела
их одних и
их расстроенные
лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и
лицо ее просияло обычной улыбкой,
с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о
его жизни в деревне.
Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
«Что-то
с ним особенное, — подумала графиня Нордстон, вглядываясь в
его строгое, серьезное
лицо, — что-то
он не втягивается в свои рассуждения. Но я уж выведу
его. Ужасно люблю сделать
его дураком пред Кити, и сделаю».
В
его лице и фигуре, от коротко обстриженных черных волос и свежевыбритого подбородка до широкого
с иголочки нового мундира, всё было просто и вместе изящно.
Как только старый князь отвернулся от
него, Левин незаметно вышел, и последнее впечатление, вынесенное
им с этого вечера, было улыбающееся, счастливое
лицо Кити, отвечавшей Вронскому на
его вопрос о бале.
Это было
лицо Левина
с насупленными бровями и мрачно-уныло смотрящими из-под
них добрыми глазами, как
он стоял, слушая отца и взглядывая на нее и на Вронского.
На другой день, в 11 часов утра, Вронский выехал на станцию Петербургской железной дороги встречать мать, и первое
лицо, попавшееся
ему на ступеньках большой лестницы, был Облонский, ожидавший
с этим же поездом сестру.
Вронский вошел в вагон. Мать
его, сухая старушка
с черными глазами и букольками, щурилась, вглядываясь в сына, и слегка улыбалась тонкими губами. Поднявшись
с диванчика и передав горничной мешочек, она подала маленькую сухую руку сыну и, подняв
его голову от руки, поцеловала
его в
лицо.
— Да, мы всё время
с графиней говорили, я о своем, она о своем сыне, — сказала Каренина, и опять улыбка осветила ее
лицо, улыбка ласковая, относившаяся к
нему.
Как ни казенна была эта фраза, Каренина, видимо, от души поверила и порадовалась этому. Она покраснела, слегка нагнулась, подставила свое
лицо губам графини, опять выпрямилась и
с тою же улыбкой, волновавшеюся между губами и глазами, подала руку Вронскому.
Он пожал маленькую
ему поданную руку и, как чему-то особенному, обрадовался тому энергическому пожатию,
с которым она крепко и смело тряхнула
его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное тело.
То же самое думал ее сын.
Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на
его лице. В окно
он видел, как она подошла к брату, положила
ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить
ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего
с ним,
с Вронским, и
ему ото показалось досадным.
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под руку мать; но когда
они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек
с испуганными
лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от поезда бежал назад.
В ту минуту, как она поровнялась
с серединой лестницы,
он поднял глаза, увидал ее, и в выражении
его лица сделалось что-то пристыженное и испуганное.
Анна улыбалась, и улыбка передавалась
ему. Она задумывалась, и
он становился серьезен. Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к
лицу Анны. Она была прелестна в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки
с браслетами, прелестна твердая шея
с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое
лицо в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести.
Кити любовалась ею еще более, чем прежде, и всё больше и больше страдала. Кити чувствовала себя раздавленною, и
лицо ее выражало это. Когда Вронский увидал ее, столкнувшись
с ней в мазурке,
он не вдруг узнал ее — так она изменилась.
Он был совсем не такой, каким воображал
его Константин. Самое тяжелое и дурное в
его характере, то, что делало столь трудным общение
с ним, было позабыто Константином Левиным, когда
он думал о
нем; и теперь, когда увидел
его лицо, в особенности это судорожное поворачиванье головы,
он вспомнил всё это.
Вспомнила бал, вспомнила Вронского и
его влюбленное покорное
лицо, вспомнила все свои отношения
с ним: ничего не было стыдного.
И в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег
с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь.
Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на
лице ее
он видел борьбу.
Увидев Алексея Александровича
с его петербургски-свежим
лицом и строго самоуверенною фигурой, в круглой шляпе,
с немного-выдающеюся спиной,
он поверил в
него и испытал неприятное чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду.
Первое
лицо, встретившее Анну дома, был сын.
Он выскочил к ней по лестнице, несмотря на крик гувернантки, и
с отчаянным восторгом кричал: «Мама, мама!» Добежав до нее,
он повис ей на шее.
Он знал очень хорошо, что в глазах этих
лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому
он с гордою и веселою, игравшею под
его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
И
с озлоблением, как будто со страстью, бросается убийца на это тело, и тащит, и режет
его; так и
он покрывал поцелуями ее
лицо и плечи.
— Ни слова больше, — повторила она, и
с странным для
него выражением холодного отчаяния на
лице она рассталась
с ним.
Он округло вытер платком свое
лицо и, запахнув сюртук, который и без того держался очень хорошо,
с улыбкой приветствовал вошедших, протягивая Степану Аркадьичу руку, как бы желая поймать что-то.
Улыбка вдруг исчезла
с лица Рябинина. Ястребиное, хищное и жесткое выражение установилось на
нем.
Он быстрыми костлявыми пальцами расстегнул сюртук, открыв рубаху на выпуск, медные пуговицы жилета и цепочку часов, и быстро достал толстый старый бумажник.
Но в последнее время она узнала, что сын отказался от предложенного
ему, важного для карьеры, положения, только
с тем, чтоб оставаться в полку, где
он мог видеться
с Карениной, узнала, что
им недовольны за это высокопоставленные
лица, и она переменила свое мнение.
«Разумеется, я скажу, что Бетси прислала меня спросить, приедет ли она на скачки. Разумеется, поеду», решил
он сам
с собой, поднимая голову от книги. И, живо представив себе счастье увидать ее,
он просиял
лицом.
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной двери появились два офицера: один молоденький,
с слабым, тонким
лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в
их полк; другой пухлый, старый офицер
с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.
Она услыхала голос возвращавшегося сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым
ему огнем, она быстрым движением подняла свои красивые, покрытые кольцами руки, взяла
его за голову, посмотрела на
него долгим взглядом и, приблизив свое
лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала
его рот и оба глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но
он удержал ее.
В то время как скакавшие были призваны в беседку для получения призов и все обратились туда, старший брат Вронского, Александр, полковник
с аксельбантами, невысокий ростом, такой же коренастый, как и Алексей, но более красивый и румяный,
с красным носом и пьяным, открытым
лицом, подошел к
нему.
Нахмуренное
лицо Алексея Вронского побледнело, и выдающаяся нижняя челюсть
его дрогнула, что
с ним бывало редко.
Он, как человек
с очень добрым сердцем, сердился редко, но когда сердился и когда у
него дрожал подбородок, то, как это и знал Александр Вронский,
он был опасен. Александр Вронский весело улыбнулся.
Вместе
с путешественником было доложено о приезде губернского предводителя, явившегося и Петербург и
с которым нужно было переговорить. После
его отъезда нужно было докончить занятия будничные
с правителем дел и еще надо было съездить по серьезному и важному делу к одному значительному
лицу. Алексей Александрович только успел вернуться к пяти часам, времени своего обеда, и, пообедав
с правителем дел, пригласил
его с собой вместе ехать на дачу и на скачки.
«Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё, что могло от этого выйти, что она, ни минуты не задумываясь,
с веселым и сияющим
лицом вышла к
ним навстречу и, чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная, что скажет.
«Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович.
Он хотел не смотреть на нее, но взгляд
его невольно притягивался к ней.
Он опять вглядывался в это
лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на
нем написано, и против воли своей
с ужасом читал на
нем то, чего
он не хотел знать.
Она
с отвращением отстранилась от
него и, не взглянув
ему в
лицо, отвечала...
И, откинувшись в угол кареты, она зарыдала, закрываясь руками. Алексей Александрович не пошевелился и не изменил прямого направления взгляда. Но всё
лицо его вдруг приняло торжественную неподвижность мертвого, и выражение это не изменилось во всё время езды до дачи. Подъезжая к дому,
он повернул к ней голову всё
с тем же выражением.
«Боже мой, как светло! Это страшно, но я люблю видеть
его лицо и люблю этот фантастический свет… Муж! ах, да… Ну, и слава Богу, что
с ним всё кончено».
Кити называла
ему те знакомые и незнакомые
лица, которые
они встречали. У самого входа в сад
они встретили слепую М-mе Berthe
с проводницей, и князь порадовался на умиленное выражение старой Француженки, когда она услыхала голос Кити. Она тотчас
с французским излишеством любезности заговорила
с ним, хваля
его зa то, что у
него такая прекрасная дочь, и в глаза превознося до небес Кити и называя ее сокровищем, перлом и ангелом-утешителем.
Левин Взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и веселые косцы выходили один зa другим на дорогу и, посмеиваясь, здоровались
с барином.
Они все глядели на
него, но никто ничего не говорил до тех пор, пока вышедший на дорогу высокий старик со сморщенным и безбородым
лицом, в овчинной куртке, не обратился к
нему.
Так
они прошли первый ряд. И длинный ряд этот показался особенно труден Левину; но зато, когда ряд был дойден, и Тит, вскинув на плечо косу, медленными шагами пошел заходить по следам, оставленным
его каблуками по прокосу, и Левин точно так же пошел по своему прокосу. Несмотря на то, что пот катил градом по
его лицу и капал
с носа и вся спина
его была мокра, как вымоченная в воде, —
ему было очень хорошо. В особенности радовало
его то, что
он знал теперь, что выдержит.
Увидав мать,
они испугались, но, вглядевшись в ее
лицо, поняли, что
они делают хорошо, засмеялись и
с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся губы руками и измазали все свои сияющие
лица слезами и вареньем.