Неточные совпадения
Он трудился усердно, но урывками; скитался по окрестностям Москвы, лепил и рисовал портреты крестьянских девок, сходился
с разными
лицами, молодыми и старыми, высокого и низкого полета, италиянскими формовщиками и русскими художниками, слышать не хотел об академии и не признавал ни одного профессора.
Елена слушала
его внимательно и, обернувшись к
нему вполовину, не отводила взора от
его слегка побледневшего
лица, от глаз
его, дружелюбных и кротких, хотя избегавших встречи
с ее глазами.
Иностранное происхождение Инсарова (
он был болгар родом) еще яснее сказывалось в
его наружности: это был молодой человек лет двадцати пяти, худощавый и жилистый,
с впалою грудью,
с узловатыми руками; черты
лица имел
он резкие, нос
с горбиной, иссиня-черные, прямые волосы, небольшой лоб, небольшие, пристально глядевшие, углубленные глаза, густые брови; когда
он улыбался, прекрасные белые зубы показывались на миг из-под тонких жестких, слишком отчетливо очерченных губ.
— Рекомендуюсь без церемоний, — начал
он с светлым и открытым выражением
лица, — моя фамилия Шубин; я приятель вот этого молодого человека. (
Он указал на Берсенева.) Ведь вы господин Инсаров, не так ли?
Ей понравилась
его прямота и непринужденность, и
лицо его ей понравилось; но все существо Инсарова, спокойно твердое и обыденно простое, как-то не ладилось
с тем образом, который составился у нее в голове от рассказов Берсенева.
Елена всегда
ему была рада, всегда завязывалась между
им и ею живая и интересная беседа, и все-таки
он возвращался домой часто
с печальным
лицом.
— И
он. Кричал на
них.
Они как будто жаловались друг на друга. И если б вы взглянули на этих посетителей!
Лица смуглые, широкоскулые, тупые,
с ястребиными носами, лет каждому за сорок, одеты плохо, в пыли, в поту,
с виду ремесленники — не ремесленники и не господа… Бог знает, что за люди.
— Постойте, я вам принесу книжку. Вы из нее хоть главные факты узнаете. Так слушайте же песню… Впрочем, я вам лучше принесу написанный перевод. Я уверен, вы полюбите нас: вы всех притесненных любите. Если бы вы знали, какой наш край благодатный! А между тем
его топчут,
его терзают, — подхватил
он с невольным движением руки, и
лицо его потемнело, — у нас все отняли, все: наши церкви, наши права, наши земли; как стадо гоняют нас поганые турки, нас режут…
Впереди шли Елена и Зоя
с Инсаровым; за
ними,
с выражением полного счастия на
лице, выступала Анна Васильевна под руку
с Уваром Ивановичем.
…Я все еще робею
с господином Инсаровым. Не знаю, отчего; я, кажется, не молоденькая, а
он такой простой и добрый. Иногда у
него очень серьезное
лицо.
Ему, должно быть, не до нас. Я это чувствую, и мне как будто совестно отнимать у
него время. Андрей Петрович — другое дело. Я
с ним готова болтать хоть целый день. Но и
он мне все говорит об Инсарове. И какие страшные подробности! Я
его видела сегодня ночью
с кинжалом в руке. И будто
он мне говорит: «Я тебя убью и себя убью». Какие глупости!
В тот самый день, когда Елена вписывала это последнее, роковое слово в свой дневник, Инсаров сидел у Берсенева в комнате, а Берсенев стоял перед
ним,
с выражением недоумения на
лице. Инсаров только что объявил
ему о своем намерении на другой же день переехать в Москву.
Присутствие постороннего
лица было сперва даже приятно Елене, у которой кровинки в
лице не осталось, как только она услышала походку Инсарова; но сердце у ней замерло при мысли, что
он может проститься, не поговоривши
с ней наедине.
Он приезжал, собственно, для Елены, но разговаривал больше
с Зоей, которой
он очень понравился. «Das ist ein Mann!» [Это настоящий мужчина! (
нем.)] — думала она про себя, глядя на
его смуглое и мужественное
лицо, слушая
его самоуверенные, снисходительные речи.
Он нашел
его лежащего на диване в беспамятстве, не раздетого.
Лицо его страшно изменилось. Берсенев тотчас приказал хозяину
с хозяйкой раздеть
его и перенесть на постель, а сам бросился к доктору и привез
его. Доктор прописал разом пиявки, мушки, каломель и велел пустить кровь.
Ночь была нехороша. Больной много бредил. Несколько раз вставал Берсенев
с своего диванчика, приближался на цыпочках к постели и печально прислушивался к
его несвязному лепетанию. Раз только Инсаров произнес
с внезапной ясностью: «Я не хочу, я не хочу, ты не должна…» Берсенев вздрогнул и посмотрел на Инсарова:
лицо его, страдальческое и мертвенное в то же время, было неподвижно, и руки лежали бессильно… «Я не хочу», — повторил
он едва слышно.
Она опустила голову, словно задумалась, поднесла платок к губам, и судорожные рыдания
с потрясающею силою внезапно исторглись из ее груди… Она бросилась
лицом на диван, старалась заглушить
их, но все ее тело поднималось и билось, как только что пойманная птичка.
В первый день, когда она узнала о
его болезни, она сама чуть не занемогла; она, как только вернулась, заперлась у себя в комнате; но ее позвали к обеду, и она явилась в столовую
с таким
лицом, что Анна Васильевна испугалась и хотела непременно уложить ее в постель.
Однажды Берсенев только что сообщил ей
с веселым
лицом, что доктор уже разрешил Инсарову съесть котлетку и что
он, вероятно, скоро выйдет, — она задумалась, потупилась…
Николай Артемьевич насупился, прошелся раза два по комнате, достал из бюро бархатный ящичек
с «фермуарчиком» и долго
его рассматривал и обтирал фуляром. Потом
он сел перед зеркалом и принялся старательно расчесывать свои густые черные волосы,
с важностию на
лице наклоняя голову то направо, то налево, упирая в щеку языком и не спуская глаз
с пробора. Кто-то кашлянул за
его спиною:
он оглянулся и увидал лакея, который приносил
ему кофе.
Он беспрестанно разъезжал по Москве, виделся украдкой
с разными
лицами, писал по целым ночам, пропадал по целым дням; хозяину
он объявил, что скоро выезжает, и заранее подарил
ему свою незатейливую мебель.
Я
его видел на днях,
лицо, хоть сейчас лепи
с него Брута…
Выходя из академии,
они еще раз оглянулись на шедших за
ними англичан
с длинными, заячьими зубами и висячими бакенбардами — и засмеялись; увидали своего гондольера
с куцею курткой и короткими панталонами — и засмеялись; увидали торговку
с узелком седых волос на самой вершине головы — и засмеялись пуще прежнего; посмотрели наконец друг другу в
лицо — и залились смехом, а как только сели в гондолу — крепко — крепко пожали друг другу руку.
«Рендич», — подумали оба, но стучавший проговорил по-русски: «Можно войти?» Елена и Инсаров переглянулись
с изумлением, и, не дождавшись
их ответа, вошел в комнату щегольски одетый человек,
с маленьким, остреньким
лицом и бойкими глазками.
Он весь сиял, как будто только что выиграл огромные деньги или услышал приятнейшую новость.
«Елена!» — раздалось явственно в ее ушах. Она быстро подняла голову, обернулась и обомлела: Инсаров, белый, как снег, снег ее сна, приподнялся до половины
с дивана и глядел на нее большими, светлыми, страшными глазами. Волосы
его рассыпались по лбу, губы странно раскрылись. Ужас, смешанный
с каким-то тоскливым умилением, выражался на
его внезапно изменившемся
лице.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий
его должен всегда сохранять в
лице своем значительную мину. Говорит басом
с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (в сторону,
с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да
с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят,
с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь,
с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
По правую сторону
его жена и дочь
с устремившимся к
нему движеньем всего тела; за
ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за
ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за
ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой
с самым сатирическим выраженьем
лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Черты
лица его грубы и жестки, как у всякого, начавшего тяжелую службу
с низших чинов.
Спустили
с возу дедушку. // Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На
нем сюртук
с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе //
Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!