Неточные совпадения
Поручик, юный годами и опытностью, хотя и знал, что у русских мужиков есть обычай встречать
с хлебом и солью, однако полагал, что это делается не более как для проформы, вроде того, как подчиненные являются иногда к начальству
с ничего не значащими и ничего не выражающими рапортами; а теперь, в настоящих обстоятельствах, присутствие этого стола
с этими стариками показалось
ему даже, в некотором смысле, дерзостью: помилуйте, тут люди намереваются одной собственной особой, одним своим появлением задать этому мужичью доброго трепету, а тут вдруг, вовсе уж и без малейших признаков какого бы то ни было страха, выходят прямо перед
ним,
лицом к
лицу, два какие-то человека, да еще со своими поднесениями!
И по слову адъютанта, два жандарма вмиг распорядились как следует
с выборными. Столик
с салфеткой, и
с блюдом, и
с караваем тотчас же исчез куда-то, словно бы
его и не бывало, — и одно только недоумение все более и более разливалось на старческих
лицах.
Теперь же, когда обстоятельства поставили
его лицом к
лицу с этою толпою, — русский мужик показался
ему бунтовщиком, мятежником, революционером…
— Так, стало быть, вы, барон, полагаете, что войска посылать не следует? — совещательно обратился к
нему Непомук, заранее изображая выражением своего
лица полнейшее и беспрекословное согласие
с мнением блистательного гостя.
Полковник поражен, полковник озадачен, но все это длится не более минуты: вдохновение свыше осенило
его голову — и
с сияющим
лицом он почтительнейше докладывает
его превосходительству, что сколь ни трудно было
ему, Пшецыньскому, при усердном содействии местной власти водворить порядок, тишину и спокойствие, но, наконец, меры кротости совокупно
с увещанием св. религии воздействовали — и авторитет власти, стараниями
их, восстановлен вполне.
Не станем изображать читателю, как гости истребляли закуски, как приналегли
они на желудочные, тминные, листовки и померанцевки, как задвигались и загремели стулья,
с какими плотоядными улыбками расселись все на подобающее каждому место, как величественно священнодействовал у особого стола клубный метрдотель Кирилла, направляя во все концы столов ряды лакеев
с многоразличными яствами, за коими в порядке следовали многоразличные пития, — скажем только одно, что барон сидел на самом почетном месте, между Непомуком и князем Кейкулатовым, и что сам Кирилла никому не пожелал уступить честь прислуживать этим трем
лицам: редкий и высший знак почтения со стороны амбициозного Кириллы.
Лицо Хвалынцева заметно прояснилось и даже заиграло ярким румянцем.
Он вообще очень плохо умел скрывать свои ощущения. И сам не ведая, как и почему,
он неоднократно, в течение этих двух суток, вспоминал ее разговор в церкви
с Анатолем и всю ее изящную, стройную фигурку, и эти воспоминания безотчетно были
ему приятны.
Полояров избоченился и приготовился слушать
с тем высокомерным, зевесовским достоинством, которое почитал убийственным, уничтожающим для каждого дерзновенного, осмелившегося таким образом подойти к
его особе. А между тем в
нем кипела и багровыми пятнами выступала на
лицо вся
его злоба, вся боль уязвленного самолюбия. В ту минуту у
него руки чесались просто взять да прибить эту Стрешневу.
Несколько раз мимо
его промелькнула горничная; дежурный чиновник промчался куда-то; гувернантка повела на прогулку пару детей madame Гржиб, а майор все ждет себе, оправляясь да покрякивая при проходе каждого
лица, и все
с надеждой устремляет взоры на дверь, ведущую в покой губернаторши.
Это страшное слово было громко и смело брошено
ему в
лицо в присутствии всех сотоварищей по службе, и после этого слова Устинов
с презрением, даже более,
с омерзением, словно от какой-нибудь холодной и склизкой гадины, отдернул от
него свою руку.
Хвалынцев быстро, на босую ногу, вскочил
с постели, взял за плечи учителя и, повернув
его к свету, стал вглядываться в
лицо ему.
Избиравший составлял звено
с тем
лицом, которое самого
его выбрало, и т. д.
Слово святого костела и тайна конфессионала сделали,
с помощию Бога, то, что те
лица и даже целые семейства, которые, живя долгие годы в чуждой среде, оставили в небрежении свой язык и даже национальность, ныне вновь к
ним вернулись
с раскаянием в своем печальном заблуждении и тем более
с сильным рвением на пользу святой веры и отчизны.
В кухмистерской, на Московской улице, точно так же при входе
его весьма многие из присутствующих, знавших
его в
лицо, прерывали некоторые из своих разговоров, переглядывались и перешептывались между собою и окидывали
его иногда каким-то осторожным, неприязненным взором. При встречах на улице очень многие из знакомых делали вид, будто не замечают
его, и на поклон отвечали словно бы нехотя, вскользь, торопливо и
с видимым смущением.
Спешным шагом, и почти что рысцой направился
он в Кривой переулок, где жила Лидинька Затц. Но в Кривом переулке все было глухо и тихо, и у одного только подъездика полицмейстерской Дульцинеи обычным образом стояла лихая пара подполковника Гнута, да полицейский хожалый, завернувшись в тулуп, калякал о чем-то
с кучером. Майор поспешно прошел мимо
их, стараясь спрятать в воротник свое
лицо, чтобы не видели
его, словно бы, казалось
ему,
они могли и знать, и догадываться, куда
он идет и кого отыскивает.
День был прекрасный. В саду пестрело много гуляющих. Юноша пытливо и притом
с особенною выразительностью вглядывался во многие
лица, стараясь разгадать: не один ли из
них это идет мимо
него.
Майор, запахнув халатик, подкрался на цыпочках к двери и осторожно заглянул на дочь из своей комнаты. Тревога отеческой любви и вместе
с тем негодующая досада на кого-то чем-то трепетным отразились на
лице его. Нервно сжимая в зубах чубучок своей носогрейки, пришел
он в зальце, где сидела Нюта, не замечавшая среди горя
его присутствия, и зашагал
он от одного угла до другого, искоса взглядывая иногда на плачущую дочку.
И чтение продолжалось. И по мере того, как продолжалось
оно, оказывалось и достодолжное воздействие
его на либерала и патриота славнобубенского. Брови
его супились,
лицо хмурилось, губы подергивало нервическою гримаскою.
Он то бледнел, то наливался пунцовым пионом и дышал тяжело,
с каким-то сопеньем; на лбу проступали капли крупного поту, а в глазах выражение злобы и негодования сменялось порою выражением ужаса и боязни.
И самодовольно растопырив ноги и фертом заложа в карманы панталон мясистые руки свои,
с серьезным
лицом, но нагло издевающимися глазами стал
он глядеть в полояровскую физиономию.
Головы кивали, некоторые руки крестились, белые платки кое-где мелькали в воздухе; рядом
с ними крутились шапки в поднятых руках. Иные
лица глупо улыбались, иные кисло слезливились и куксились. Полояров вздохнул совсем свободно и вышел из-за трубы.
— Молиться и плакать — это все, что осталось
им в настоящее время, — тихо, но отчетливо и медленно проговорил граф
с благоговейным выражением глубокого почтения в
лице, придавая тем самым значительную вескость своим серьезным словам, вместе
с которыми встал
с места и пошел навстречу хозяйке, показавшейся в дверях залы.
— Вы нынче держали переходный экзамен? — спросил
его с окошка студент
с еврейским типом
лица.
— Ба, ба, ба! Знакомые все
лица! — пробасил над самым
его ухом голос Ардальона Полоярова. — Здравствуйте, Шишкин! Сегодня мы
с вами еще не поздоровались. А ведь вы, кажись, господин Хвалынцев? — прищурился
он на студента.
Некоторые очевидцы ночного арестования товарищей сообщили, что
оно было производимо вне законных оснований: арестуемым не предъявляли предписания начальства, не объявляли причины ареста, а некоторых посторонних
лиц будто бы брали по подозрению, что
они разделяют студентский образ мыслей [В «Официальной записке по делу о беспорядках в
С.-Петербургском университете» читаем: «В деле комиссии находится акт о зарестовании студента Колениченко.
— Э! дурак был… не умел воспользоваться! —
с досадой сорвалось у
него с языка, и студент заметил, как
лицо его передернула какая-то скверная гримаска досадливого сожаления о чем-то. Но Ардальон вдруг спохватился. — То есть вот видите ли, — стал
он поправляться в прежнем рисующемся тоне, — все бы это я мог легко иметь, — капитал, целый капитал, говорю вам, — потому все это было мое, по праву, но… я сам добровольно от всего отказался.
А между тем в городе толковали, что несколько гвардейских полков заявляют сильное движение в пользу студентов и положительно отказываются идти, если
их пошлют против
них; что студентов и многих других
лиц то и дело арестовывают, хватают и забирают где ни попало и как ни попало, и днем, и ночью, и дома, и в гостях, и на улице, что министр не принял университетской депутации
с адресом.
Несколько выдвинутая вперед нижняя челюсть и тонкие подобранные, сжатые губы, несмотря на общую болезненность физиономии, придавали
его лицу какое-то презрительное и вместе
с тем энергическое, твердое выражение решимости и силы.
Умное и энергическое
лицо Чарыковского и несколько выдвинутая вперед нижняя челюсть Колтышки,
с его тонкими, подобранными и сжатыми губами, придававшими
его лицу какое-то презрительное и вместе
с тем энергическое, твердое выражение решимости и силы, и эти наглые серые глаза, дышавшие умом, и эта изящная скромность манер — все это сразу напомнило Хвалынцеву вчерашний день перед университетом и ту минуту, когда
он подошел к Василию Свитке.
Высокий рост, необыкновенно соразмерная, гармоническая стройность; упругость и гибкость всех членов и сильного стана;
лицо, полное игры и жизни,
с таким румянцем и таким цветом, который явно говорил, что в этом организме много сил, много крови и что организм этот создан не севером, а развился под более благодатным солнцем: блестящие карие глаза под энергически очерченными бровями и совершенно пепельные, роскошные волосы — все это, в соединении
с необыкновенно симпатичной улыбкой и чисто славянским типом
лица, делало эту женщину не то что красавицей, но лучше, поразительнее красавицы:
оно отличало ее чем-то особым и говорило про фанатическую энергию характера, про физическую мощь и в то же время — сколь ни редко такое сочетание — про тонкую и старую аристократическую породу.
Свитка внимательно следил за выражением
его лица и видел, как тревожно забегали
его глаза по этим косым строчкам. «Бога ради, где вы и что
с вами?» — стояло в этой записке. «Эта ужасная неизвестность вконец измучила меня. Я просто голову теряю. Если вы вернетесь в эту квартиру живы и здоровы, то Бога ради, не медля ни одной минуты, сейчас же приезжайте к нам. Все равно в какое время, только приезжайте. Если же нельзя, то хоть уведомьте. Я жду. Ваша Т.»
— Вы видите, что эта бумажка оторвана зигзагом; ну, так вот другая ее половинка отослана в Варшаву, вместе
с вашей номинацией, а там уж она будет передана Палянице, и когда вы к
нему явитесь и предъявите вашу половинку, то
он сверит ее со своей, и это будет для
него подтверждение, что вы действительно то самое
лицо, на имя которого у
них имеется номинация.
— Ну, дай вам Господи всякого счастия! — непритворно пожелала она
ему на прощанье, все
с тем же мертвенным спокойствием в
лице и во взоре.
Бывало, нарочно
с тайною мыслью про себя, как-нибудь кстати приплетет старуха
его имя, вспомня, что вот это, мол, рассказывал Константин Семенович, а вот то-то случилось при Константине Семеновиче, а вот это блюдо
он очень любил, или к тому-то вот так-то относился; но при всех этих случаях втайне любопытный взор ее не мог отыскать в
лице девушки ничего такого, что помогло бы хоть чуточку раскрыть ей загадку.
С нею, впрочем, работы
ему было не много: врожденные качества недальновидности и бесконечной, коровьей доброты, столь ярко написанные на ее
лице, помогли
ему в этом случае чуть ли не более, чем все великие идеи и горячие убеждения.
Полояров недоверчиво и осторожно покосился на Нюточку, желая убедиться, в какой мере истинно сказанное ею. Взглянул и успокоился. Даже
лицо его прояснилось. Словно упала
с плеч гиря, которая тяготила
его с минуты первого появления Нюточки в этой квартире.
Нюта, у постели которой происходил весь этот разговор, сначала было слушала
его молча, но при последних словах вдруг вспыхнула в
лице и
с твердой решимостью в слабом больном голосе проговорила...
Могила была, наконец, зарыта. Двое могильщиков, сняв шапки и медля уходить, стояли в ожидании «чайка-с». Лубянский дал сколько-то мелочи, и
они удалились
с бесконечно-светлыми
лицами, что, по-видимому, так противоречило
их мрачной профессии.
По официальному извещению «Северной Почты», эти тринадцать
лиц «позволили себе письменно заявить местному губернскому по крестьянскому делу присутствию, что
они впредь намерены руководствоваться в своих действиях воззрениями и убеждениями, не согласными
с Положением 19-го февраля 1861 года, и что всякий другой образ действий
они признают враждебным обществу».
Вообще на этих лекциях, благодаря
их моде, «новые люди» и «новые нравы» сталкивались
лицом к
лицу с людьми и нравами прежнего закала.
Ему вообще очень хотелось быть замеченным, чтобы публика, взирая на
него, вопрошала: кто это, мол,
с таким умным, выразительным
лицом,
с такою замечательною физиономией?
С утра
они, по обыкновению, разбрелись; но Полояров остался дома и все время запершись сидел в своей комнате. Вечером же, когда все собрались,
он сам, без всякого зова и понуждения, очень спокойно вышел к
ним в залу. В
лице его было гордое и несколько презрительное спокойствие незаслуженно-оскорбленного достоинства. Это
лицо как будто говорило: «а все-таки вы-де дурачье, и я стою настолько высоко, что все ваши оскорбления никак до меня не достигнут».
«Сим имею честь, по долгу верноподданнической присяги и по внушению гражданского моего чувства, почтительнейше известить, что вольнопроживающий в городе Санкт-Петербурге (следует адрес) нигилист Ардальон Михайлов Полояров имеет весьма зловредное влияние на некоторых
лиц, проживающих в одной
с ним квартире.
— Господин Полояров лжет, —
с твердостью проговорил
он, глядя в упор в смущенное, перепуганное
лицо Ардальона.
Сусанна блаженствовала: ее все называли теперь madame Beygouche; на визитных карточках, которые она поразвозила в несколько знакомых домов ее мужа, стояла даже красивая частица de; бархатная шубка
с шапочкой необыкновенно шли ей к
лицу; она ездит
с мужем и в собрание, и в театр; некоторые действительно обращают маленькое внимание на красивую парочку, но счастливой, самообольщенной Сусанне это внимание кажется огромным и почти всеобщим, и она этим так довольна, так счастлива, а у себя дома еще довольней и счастливее: муж ее так любит,
он так внимателен, так нежен,
его ласки так горячи, так полны страсти…
С мужчин срывали часы, нагло,
лицом к
лицу, запускали руку в карманы и вытаскивали бумажники,
с женщин рвали цепочки, браслеты, фермуары, даже вырывали серьги из ушей, не говоря уже о шалях и бурнусах, которые просто стягивались
с плеч, причем многие даже сами спешили освободиться от
них, из боязни задушиться, так как застегнутый ворот давил собою горло.
А в это же самое время бежит по улице, выпучив глаза, какой-то растрепанный, оборванный, но бывший порядочно одетым человек, без шапки,
с обезображенным
лицом.
Он бессмысленно смотрит вперед, беспорядочно машет руками и вопит страшные проклятия.