Неточные совпадения
И я
с мольбою складываю руки на груди.
Лицо его делается совсем строгим.
— Однако, — возражает
ему худенькая маленькая брюнетка
с лицом итальянского мальчугана, — конкурс чересчур велик: из ста конкурентов примут не больше двенадцати.
Тут только я вспоминаю, что помимо сцены существует зрительный зал по ту сторону рампы. Поворачиваю туда голову и замираю. Десятки биноклей направлены на сцену. Оживленный говор, пестрота, нарядов сногсшибательные шляпы
с колышущимися на
них перьями, подвижные бритые
лица актеров и, наконец, первый ряд, занятый администрацией и «светилами» нашей образцовой сцены, — все это смешалось в моих глазах.
Вижу
лицо, которое, встретив однажды, нельзя уже забыть никогда. Широкое, бритое, живущее каждой черточкой,
с необыкновенно умными глазами, и в то же время ясными, детскими, и над
ними почти белые от седины волосы.
Инспектор сошел
с кафедры, раздал нам книжки и вышел. На
его месте появился высокий плечистый господин
с умным
лицом и выразительными глазами.
—
Ему дурно!
С ним обморок!
Он умирает! — кричу я, заглядывая в
его бледное
лицо.
В дверях музыкальной комнаты стоял «маэстро».
Он все слышал: это было видно по
его глазам,
с мягким отеческим выражением остановившимся на
лице Сани. И
его крупная рука сжала тонкую руку девушки.
Он не один. Юноша лет семнадцати-восемнадцати
с угрюмым
лицом и смуглая, черноглазая, девушка стоят по обе стороны
его.
— Лорды и джентльмены! (хотя джентльмен, кроме самого оратора, всего только один, в
лице Володи Кареева). И вы, миледи! Сия юная дочь народа выказала пример исключительного самопожертвования и великодушия, и за это я позволяю себе поднять сей сосуд
с китайским нектаром, —
он поднял стакан
с чаем, — и осушить
его за ее здоровье и облобызать ее благородную руку. Миледи, — обратился
он к Саше, ни слова не понявшей из
его речи, — разрешите облобызать вашу руку в знак моего глубокого уважения к вам.
Смазав
лицо вазелином, я добросовестно накладываю на
него грим. Во время работы я вспоминаю, что в моих жилах течет кровь старинных князей Казанских — татарская беспокойная кровь. Я люблю моих предков. И кавказские народы Востока
им сродни. Вот почему
с такой любовью я при помощи цветных карандашей, сурьмы и красок перевоплощаю себя сейчас в одну из дочерей Востока. Белая чадра, накинутая на голову, помогает мне.
Негритянка свирепеет. Напрасны призывы Мецкевича остановиться. Опрокинув стул, Султана устремилась на Людовика
с явным намерением добросовестно и щедро поделиться
с ним тою черною краской, которая в изобилии покрывает ее руки и
лицо.
Хотя на улице почти еще светло, но в небольшой часовне, помещающейся во дворе больницы и лишенной окон, стоит жуткая полутьма. Неверный огонек лампады и две-три свечи перед образами слабо освещают эту каменную церковку, похожую на склеп. В притворе, на возвышении стоят, как бы тесня друг друга, простые однообразные гробы. Подхожу к первому. Мужское синее
лицо с густою бородою. Дальше костлявая, страшная, как скелет, высохшая старуха. Еще дальше мальчик… О, сколько
их здесь!..
В комнате собрались все наши второкурсники и второкурсницы, кроме Ольги. У некоторых на
лицах недоумение, у других любопытство, у третьих улыбки. Посреди «музыкальной» стоят Вася Рудольф и болгарка, причем
он держится за один конец какой-то корзины, Султана же за другой, противоположный, и каждый тянет ее к себе. Корзина наполнена пирожными. Бумага
с нее сорвана, и вкусные ромовые бабы, пышки, мокко и картофелинки
с ромовой начинкой соблазнительными рядами выглядывают оттуда.
Игравший Годунова Дальский,
с его нервным
лицом и зоркими соколиными глазами, поражал зрителей каждым своим словом. Во время тех картин, в которых мы не были заняты на сцене, мы
с Ольгой
с замиранием сердца следили за
его игрой, примостившись у последней кулисы. Какая мощь, сила! Какой огонь!
И как хороша эта юная брачующаяся пара,
с такой надеждой и радостью, так бесстрашно глядящая в свое будущее!
Он — умный и благородный,
с печатью одухотворенности и бесспорно недюженного, крупного дарования на
лице, она — такая юная, светлая, горячо верующая в свои силы и духовную силу своего избранника, — как
они счастливы!
Мы ходим
с угрюмыми
лицами и при встречах
с ним раскланиваемся, низко-низко опуская глаза.
Он отвечает нам кивком головы, не глядя на нас. Какая это мука! Не для нас теперь звучит
его бархатный, от слова до слова западающий в душу голос. И светлая улыбка
его тоже не для нас.
Какой злой гений посоветовал Бобу, Косте и Феде разыграть французскую классическую сцену из «Сида»? Ах, что это было! На каком языке
они ее разыграли — неизвестно. Только на французский
он был очень мало похож. Управляющему школой, очень важному и образованному барину, полжизни своей прожившему в Париже, чуть не сделалось дурно.
Он должен был невыносимо страдать от такого убийственного произношения.
Лицо француза от волнения покрылось пятнами. Мы боялись, что
с ним сделается удар.
Елочка или не Елочка? Неужели это она — моя Оля, эта красавица в роскошных одеждах,
с легким венецианским кружевом, накинутым поверх распущенных волос, длинных, пышных и блестящих. Как горят в полумраке ее глаза! Какое бледное и прекрасное
лицо у нее, как
оно исполнено печали и достоинства в эти минуты.
Людмила и Маня начинают подпевать на мотив марша песенку, сложенную Бор-Ростовским совместно
с Чаховым и Витей, песенку странствующих артистов. И вот в ту минуту, когда веселье достигло высшей точки своего напряжения, в дверях показывается высокая и плечистая фигура Громова.
Лицо его гневное, негодующее.
Я
с доктором Чаховым бросилась бегом домой, на «сумасшедший верх», где находился мой мальчик.
Он, действительно, горел, и багрово-синие пятнышки слегка выступили на
его теле и
лице.
С первыми лучами солнца, сразу залившими нашу комнату, мы обе, я и Матреша,
с двух сторон склонились над маленькой кроваткой и заглянули в
его лицо. И я едва устояла на ногах, увидев при ярком дневном свете это крошечное личико, сплошь обезображенное до неузнаваемости какими-то зловещими багрово-синими пятнами.
Они не знают всей тяжести, всей оборотной стороны медали, когда надо выступать перед толпою
с веселым
лицом, в то время когда душа сжимается от невыносимой муки…
Маленький принц уже выходит
с сад, худенький, коротко остриженный и такой бледненький после болезни. И — о счастье! — следов оспы не осталось у
него на
лице. Только на голове да кое-где на теле остались глубокие рябинки.
Екнуло сердце. Надо играть хорошо. Надо во что бы то ни стало сыграть хорошо. Надо доказать
им, что тоненькая Брундегильда достигнет, если захочет, намеченной цели. Если даже меня не примут на Образцовую сцену, потому что эта талантливая Саня
с ее дивным голосом и трагическим
лицом имеет больше шансов выдержать конкурс, то все же надо играть хорошо, очень хорошо, чтобы доказать всем, что недаром потеряны три года неустанной работы, труда и безумных волнений.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий
его должен всегда сохранять в
лице своем значительную мину. Говорит басом
с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (в сторону,
с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да
с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят,
с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь,
с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
По правую сторону
его жена и дочь
с устремившимся к
нему движеньем всего тела; за
ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за
ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за
ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой
с самым сатирическим выраженьем
лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Черты
лица его грубы и жестки, как у всякого, начавшего тяжелую службу
с низших чинов.
Спустили
с возу дедушку. // Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На
нем сюртук
с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе //
Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!