Неточные совпадения
— Не для
себя, полковник, не для
себя, а это нужно для счастья вашего сына!.. — воскликнула Александра Григорьевна. — Я для
себя шагу в жизни моей не
сделала, который бы трогал мое самолюбие; но для сына моего, — продолжала она с смирением в голосе, — если нужно будет поклониться, поклонюсь и я!.. И поклонюсь низенько!
Анна Гавриловна еще несколько раз входила к ним, едва упросила Пашу сойти вниз покушать чего-нибудь. Еспер Иваныч никогда не ужинал, и вообще он прихотливо, но очень мало, ел. Паша, возвратясь наверх, опять принялся за прежнее дело, и таким образом они читали часов до двух ночи. Наконец Еспер Иваныч погасил у
себя свечку и велел
сделать то же и Павлу, хотя тому еще и хотелось почитать.
— Чего тут не уметь-то! — возразил Ванька, дерзко усмехаясь, и ушел в свою конуру. «Русскую историю», впрочем, он захватил с
собою, развернул ее перед свечкой и начал читать, то есть из букв
делать бог знает какие склады, а из них сочетать какие только приходили ему в голову слова, и воображал совершенно уверенно, что он это читает!
«Не отпущу я его, — думал он, — в университет: он в этом Семеновском трактире в самом деле сопьется и, пожалуй, еще хуже что-нибудь над
собой сделает!» — Искаженное лицо засеченного солдата мелькало уже перед глазами полковника.
— И того не могу
сделать, — возразил Павел, опять пожимая плечами, — никак не могу
себе позволить оскорбить человека, который участвовал и благодетельствовал мне.
Полковник по крайней мере с полчаса еще брюзжал, а потом, как бы сообразив что-то такое и произнося больше сам с
собой: «Разве вот что
сделать!» — вслед за тем крикнул во весь голос...
— Мысль Сперанского очень понятна и совершенно справедлива, — воскликнул Павел, и так громко, что Александра Григорьевна явно
сделала гримасу; так что даже полковник, сначала было довольный разговорчивостью сына, заметил это и толкнул его ногой. Павел понял его, замолчал и стал кусать
себе ногти.
— Надо быть, что вышла, — отвечал Макар. — Кучеренко этот ихний прибегал ко мне; он тоже сродственником как-то моим
себя почитает и думал, что я очень обрадуюсь ему: ай-мо, батюшка, какой дорогой гость пожаловал; да стану ему угощенье
делать; а я вон велел ему заварить кой-каких спиток чайных, дал ему потом гривенник… «Не ходи, говорю, брат больше ко мне, не-пошто!» Так он болтал тут что-то такое, что свадьба-то была.
Павлу, по преимуществу, в новом его знакомом нравилось то, что тот, как ему казалось, ни одного шагу в жизни не
сделал без того, чтобы не дать
себе отчету, зачем и почему он это
делает.
У Еспера Иваныча он продолжал бывать очень редко, но и то
делал с величайшим усилием над
собой — до того ему там было скучно.
— Что теперь
делать, что теперь
делать? — кричал он, колотя
себя в грудь.
Он говорил, что
сделает это; но как
сделает — и сам еще не придумал; а между тем, по натуре своей, он не был ни лгун, ни хвастун, и если бы нужно было продать
себя в солдаты, так он продался бы и
сделал, что обещал.
— Ужасный, — повторила Фатеева. — Когда мы с ним переехали в Петербург, он стал требовать, чтобы я вексель этот представила на мужа — и на эти деньги стала бы, разумеется, содержать
себя; но я никак не хотела этого
сделать, потому что вышла бы такая огласка… Тогда он перестал меня кормить, комнаты моей не топил.
— Это входят в церковь разные господа, — начал Петин и сначала представил, как входит молодой офицер, подходит к самым местным иконам и перед каждой из них перекрестится, поклонится и
сделает ножкой, как будто бы расшаркивается перед ротным командиром. Потом у него вошел ломаный франт, ломался-ломался, смотрел в церкви в лорнет… И, наконец, входит молодой чиновник во фраке; он молится очень прилично, ничего особенного из
себя не
делает и только все что-то слегка дотрагивается до груди, близ галстука.
Каролина Карловна отрицательно покачала головой, к хоть после того, как Павел
сделал Каролине Карловне откровенное признание в своей любви, они были совершенно между
собой друзья, но все-таки расспрашивать более он не почел
себя вправе. Впоследствии он, впрочем, узнал, что виновником нового горя Каролины Карловны был один из таинственных фармацевтов. Русскому она, может быть, не поверила бы более; но против немца устоять не могла!
Остальное ты все знаешь, и я только прибавлю, что, когда я виделась с тобой в последний раз в доме Еспера Иваныча и тут же был Постен и когда он ушел, мне тысячу раз хотелось броситься перед тобой на колени и умолять тебя, чтобы ты спас меня и увез с
собой, но ты еще был мальчик, и я знала, что не мог этого
сделать.
— Ведь вот что досадно! — воскликнул Вихров, вспыхнув в лице. — Вы, Салов, гораздо больше говорите про
себя дурное, чем
делаете его, хоть и
делаете оного достаточно.
— Разбогател я, господин мой милый, смелостью своей: вот этак тоже собакой-то бегаючи по Москве, прослышал, что князь один на Никитской два дома строил; я к нему прямо, на дворе его словил, и через камердинера не хотел об
себе доклад
делать.
Иван велел заложить ее
себе в легонькие саночки, надел на
себя свою франтоватую дубленку, обмотал
себе накрест грудь купленным в Москве красным шерстяным шарфом и,
сделав вид, что будто бы едва может удержать лошадь, нарочно поехал мимо девичьей, где сидела Груня, и отправился потом в дальнейший путь.
—
Сделайте милость, никогда бы он этого не осмелился
сделать; я умею держать
себя против всякого!.. Я все время ведь жила у нее, пока муж ее был жив! — пояснила m-lle Прыхина Павлу. — И вообразите
себе, она сидит, сидит там у него, натерпится, настрадается, придет да так ко мне на грудь и упадет, на груди у меня и рыдает во всю ночь.
— Но, однако, я пересилила
себя, — продолжала она, — села около него и начала ему говорить прямо, что он
сделал против меня и почему такою я стала против него!.. Он это понял, расплакался немного; но все-таки до самой смерти не доверял мне ни в чем, ни одного лекарства не хотел принять из моих рук.
— Так втюрился, — продолжал Добров, — что мать-то испугалась, чтоб и не женился; ну, а ведь хитрая, лукавая, проницательная старуха:
сделала вид, что как будто бы ей ничего, позволила этой девушке в горницах даже жить, а потом, как он стал сбираться в Питер, — он так ладил, чтоб и в Питер ее взять с
собой, — она сейчас ему и говорит: «Друг мой, это нехорошо!
На своих служебных местах они, разумеется, не бог знает что
делали; но положительно можно сказать, что были полезнее разных умников-дельцов уж тем, что не хапали
себе в карман и не душили народ.
— Вы больше бы, чем всякая другая женщина, стеснили меня, потому что вы, во имя любви, от всякого мужчины потребуете, чтобы он постоянно сидел у вашего платья. В первый момент, как вы мне сказали, я подумал было
сделать это для вас и принести вам
себя в жертву, но я тут же увидел, что это будет совершенно бесполезно, потому что много через полгода я все-таки убегу от вас совсем.
Сейчас же улегшись и отвернувшись к стене, чтобы только не видеть своего сотоварища, он решился, когда поулягутся немного в доме, идти и отыскать Клеопатру Петровну; и действительно, через какие-нибудь полчаса он встал и, не стесняясь тем, что доктор явно не спал, надел на
себя халат и вышел из кабинета; но куда было идти, — он решительно не знал, а потому направился, на всякий случай, в коридор, в котором была совершенная темнота, и только было
сделал несколько шагов, как за что-то запнулся, ударился ногой во что-то мягкое, и вслед за тем раздался крик...
— Что он будет
делать теперь, интересно, живя в деревне один-одинешенек? — спросила она как бы самое
себя.
Катишь почти знала, что она не хороша
собой, но она полагала, что у нее бюст был очень хорош, и потому она любила на
себя смотреть во весь рост… перед этим трюмо теперь она сняла с
себя все платье и, оставшись в одном только белье и корсете, стала примеривать
себе на голову цветы, и при этом так и этак поводила головой,
делала глазки, улыбалась, зачем-то поднимала руками грудь свою вверх; затем вдруг вытянулась, как солдат, и, ударив
себя по лядвее рукою, начала маршировать перед зеркалом и даже приговаривала при этом: «Раз, два, раз, два!» Вообще в ней были некоторые солдатские наклонности.
— Ах, непременно и, пожалуйста, почаще! — воскликнула Мари, как бы спохватившись. — Вот вы говорили, что я с ума могу сойти, я и теперь какая-то совершенно растерянная и решительно не сумела, что бы вам выбрать за границей для подарка; позвольте вас просить, чтобы вы сами
сделали его
себе! — заключила она и тотчас же с поспешностью подошла, вынула из стола пачку ассигнаций и подала ее доктору: в пачке была тысяча рублей, что Ришар своей опытной рукой сейчас, кажется, и ощутил по осязанию.
Видит бог, — продолжал он, ударяя
себя в грудь, — я рожден не для разврата и порока, а для дела, но как тут быть, если моего-то дела мне и не дают
делать!
Груша
делала усилия над
собой, чтобы не разрыдаться.
— А! — произнес многозначительно полковник. — Ну, этого, впрочем, совершенно достаточно, чтобы подпасть обвинению, — время теперь щекотливое, — прибавил он, а сам встал и притворил дверь из кабинета. — Эти господа, — продолжал он, садясь около Вихрова и говоря почти шепотом, — господа эти, наши старички, то
делают, что уму невообразимо, уму невообразимо! — повторил он, ударив
себя по коленке.
— Потом-с, — продолжал Абреев, — я, конечно, подыму все мои маленькие ресурсы, чтобы узнать, в чем тут дело, но я существо весьма не всемогущее, может быть, мне и не удастся всего для вас
сделать, что можно бы, а потому, нет ли у вас еще кого-нибудь знакомых, которых вы тоже поднимете в поход за
себя?
«Что же я буду
делать тут?» — спрашивал я с отчаянием самого
себя.
Она, впрочем, писала не много ему: «Как тебе не грех и не стыдно считать
себя ничтожеством и видеть в твоих знакомых бог знает что: ты говоришь, что они люди, стоящие у дела и умеющие дело
делать.
Вихров велел его просить к
себе. Вошел чиновник в вицмундире с зеленым воротником, в самом деле с омерзительной физиономией: косой, рябой, с родимым пятном в ладонь величины на щеке и с угрями на носу. Груша стояла за ним и
делала гримасы. Вихров вопросительно посмотрел на входящего.
Про
себя мне решительно нечего вам сказать; я, как и прежде вы знали меня, давно уже умерла для всего, что следовало, по-моему,
сделать и m-me Фатеевой.
Она писала: «Ты с ума сошел, mon cousin, и что ты такое наконец хочешь
делать с
собой?..
— А кто же, злодей, это с ней
сделал? — вскричал вдруг Вихров бешеным голосом, вскочив перед парнем и показывая рукой
себе на горло — как душат человека.
— Да они это хуже
сделают для
себя, понимаешь ты? — говорил Вихров.
Герой мой очень хорошо понимал, что в жизни вообще а в службе в особенности, очень много мерзавцев и что для противодействия им мало одной энергии, но надобно еще и суметь это
сделать, а также и то, что для человека, задавшего
себе эту задачу, это труд и подвиг великий; а потому, вернувшись со следствия об опекунских деяниях Клыкова, он решился прежде всего заехать к прокурору и посоветоваться с ним. Тот встретил его с какой-то полуулыбкой.
— Это, ваше благородие, все уголовная палата
делает, — толковал ему солдат, — велико оно очень — и, чтобы не судить его, она и перепихивает его к нам в канцелярию; а мы вот и таскайся с ним!.. На свой счет, ваше благородие, извозчика нанимал, ей-богу, — казначей не даст денег. «Неси, говорит, на
себе!» Ну, стащишь ли, ваше благородие, экого черта на
себе!
Вихров едва совладел с
собой; он видел, что вся деревня была пристанодержатели бегунов, — и ему оставалось одно: написать обо всем этом постановление, что он и
сделал — и потребовал всех понятых, сотского и хозяйку, чтобы они приложили руки к этому постановлению.
— Да, но я это не для них, а для
себя прошу вас
сделать, потому что они пойдут писать в Петербург, а я терпеть не могу, чтобы туда доходили дрязги разные.
— Это, брат, еще темна вода во облацех, что тебе министры скажут, — подхватил Кнопов, — а вот гораздо лучше по-нашему, по-офицерски, поступить; как к некоторым полковым командирам офицеры являлись: «Ваше превосходительство, или берите другой полк, или выходите в отставку, а мы с вами служить не желаем; не
делайте ни
себя, ни нас несчастными, потому что в противном случае кто-нибудь из нас, по жребию, должен будет вам дать в публичном месте оплеуху!» — и всегда ведь выходили; ни один не оставался.
Он сам Христом богом упрашивал мужа, чтобы тот взял его с
собою, — и когда Евгений Петрович согласился, то надобно было видеть восторг этого господина; об неприятеле он не может говорить без пены у рта и говорит, что вся Россия должна вооружиться, чтобы не дать нанести
себе позора, который задумала ей
сделать Франция за двенадцатый год.
— Экий ленивец какой, экий лентяй! — укорял его Живин и —
делать нечего — велел нести за
собою лакею.
Она, конечно,
сделала это с целью, чтобы оставить Вихрова с Фатеевой наедине, и полагала, что эти два, некогда обожавшие друг друга, существа непременно пожелают поцеловаться между
собой, так как поцелуй m-lle Прыхина считала высшим блаженством, какое только существует для человека на земле; но Вихров и m-me Фатеева и не думали целоваться.
— И об ней, и она, наверно, будет определена, — отвечал Кергель и, осторожно перейдя на ту сторону, где стояла Катишь, подошел к ней и начал ей передавать приятную новость; но Катишь была не такова: когда она что-нибудь
делала для других, то о
себе в эти минуты совершенно забывала.
— Но ты тут не могла сама
себе выстрелить! — говорил Вихров, ощупывая дрожащею рукою ее рану. — Уж это не ты ли, злодей,
сделал? — обратился он к стоявшему все еще на прежнем месте Ивану и не выпуская Груши из своих рук.
— Очень бы; но что ж
делать? С сердцем не совладаешь!.. Нельзя же было чисто для чувственных отношений побороть в
себе нравственную привязанность.