Неточные совпадения
«Но что же
делать? что
делать?» с отчаянием говорил он
себе и не находил ответа.
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к
себе бумаги из присутствия, быстро перелистовал два дела, большим карандашом
сделал несколько отметок и, отодвинув дела, взялся за кофе; за кофеем он развернул еще сырую утреннюю газету и стал читать ее.
«Ах да!» Он опустил голову, и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. «Пойти или не пойти?» говорил он
себе. И внутренний голос говорил ему, что ходить не надобно, что кроме фальши тут ничего быть не может, что поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно
сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его
сделать стариком, неспособным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь и ложь были противны его натуре.
Она только что пыталась
сделать то, что пыталась
сделать уже десятый раз в эти три дня: отобрать детские и свои вещи, которые она увезет к матери, — и опять не могла на это решиться; но и теперь, как в прежние раза, она говорила
себе, что это не может так остаться, что она должна предпринять что-нибудь, наказать, осрамить его, отомстить ему хоть малою частью той боли, которую он ей
сделал.
Когда Облонский спросил у Левина, зачем он собственно приехал, Левин покраснел и рассердился на
себя за то, что покраснел, потому что он не мог ответить ему: «я приехал
сделать предложение твоей свояченице», хотя он приехал только за этим.
Ему нужно было
сделать усилие над
собой и рассудить, что около нее ходят всякого рода люди, что и сам он мог прийти туда кататься на коньках.
Ты ведь не можешь представить
себе, что ты
сделал для меня тем, чтò сказал.
Она видела, что дочь уже влюблена в него, но утешала
себя тем, что он честный человек и потому не
сделает этого.
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. «Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего дурного не
сделала. Что будет, то будет! Скажу правду. Да с ним не может быть неловко. Вот он, сказала она
себе, увидав всю его сильную и робкую фигуру с блестящими, устремленными на
себя глазами. Она прямо взглянула ему в лицо, как бы умоляя его о пощаде, и подала руку.
Она как будто
делала усилие над
собой, чтобы не выказывать этих признаков радости, но они сами
собой выступали на ее лице.
Во-вторых, он уже никогда не позволит
себе увлечься гадкою страстью, воспоминанье о которой так мучало его, когда он собирался
сделать предложение.
И всё это казалось ему так легко
сделать над
собой, что всю дорогу он провел в самых приятных мечтаниях.
Но это говорили его вещи, другой же голос в душе говорил, что не надо подчиняться прошедшему и что с
собой сделать всё возможно. И, слушаясь этого голоса, он подошел к углу, где у него стояли две пудовые гири, и стал гимнастически поднимать их, стараясь привести
себя в состояние бодрости. За дверью заскрипели шаги. Он поспешно поставил гири.
Она вспомнила, как она рассказала почти признание, которое ей
сделал в Петербурге молодой подчиненный ее мужа, и как Алексей Александрович ответил, что, живя в свете, всякая женщина может подвергнуться этому, но что он доверяется вполне ее такту и никогда не позволит
себе унизить ее и
себя до ревности.
Он находил это естественным, потому что
делал это каждый день и при этом ничего не чувствовал и не думал, как ему казалось, дурного, и поэтому стыдливость в девушке он считал не только остатком варварства, но и оскорблением
себе.
Вернувшись домой, Алексей Александрович прошел к
себе в кабинет, как он это
делал обыкновенно, и сел в кресло, развернув на заложенном разрезным ножом месте книгу о папизме, и читал до часу, как обыкновенно
делал; только изредка он потирал
себе высокий лоб и встряхивал голову, как бы отгоняя что-то.
— Анна, ты ли это? — сказал Алексей Александрович, тихо
сделав усилие над
собою и удержав движение рук.
Наконец, как бы
сделав усилие над
собой, она поднялась и оттолкнула его.
Она говорила
себе: «Нет, теперь я не могу об этом думать; после, когда я буду спокойнее». Но это спокойствие для мыслей никогда не наступало; каждый paз, как являлась ей мысль о том, что она
сделала, и что с ней будет, и что она должна
сделать, на нее находил ужас, и она отгоняла от
себя эти мысли.
— Ты ведь не признаешь, чтобы можно было любить калачи, когда есть отсыпной паек, — по твоему, это преступление; а я не признаю жизни без любви, — сказал он, поняв по своему вопрос Левина. Что ж
делать, я так сотворен. И право, так мало делается этим кому-нибудь зла, а
себе столько удовольствия…
Левин слушал молча, и, несмотря на все усилия, которые он
делал над
собой, он никак не мог перенестись в душу своего приятеля и понять его чувства и прелести изучения таких женщин.
Как ни старался Левин преодолеть
себя, он был мрачен и молчалив. Ему нужно было
сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться и не находил ни формы, ни времени, как и когда его
сделать. Степан Аркадьич уже сошел к
себе вниз, разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку и лег, а Левин все медлил у него в комнате, говоря о разных пустяках и не будучи в силах спросить, что хотел.
«Который раз мне
делают нынче этот вопрос!» сказал он
себе и покраснел, что с ним редко бывало. Англичанин внимательно посмотрел на него. И, как будто он знал, куда едет Вронский, прибавил...
Какая ни есть и ни будет наша судьба, мы ее
сделали, и мы на нее не жалуемся,—говорил он, в слове мы соединяя
себя с Анною.
Надеясь застать ее одну, Вронский, как он и всегда
делал это, чтобы меньше обратить на
себя внимание, слез, не переезжая мостика, и пошел пешком. Он не пошел на крыльцо с улицы, но вошел во двор.
Когда она думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его отца матери, ей так становилось страшно за то, что она
сделала, что она не рассуждала, а, как женщина, старалась только успокоить
себя лживыми рассуждениями и словами, с тем чтобы всё оставалось по старому и чтобы можно было забыть про страшный вопрос, что будет с сыном.
Ему хотелось оглянуться назад, но он не смел этого
сделать и старался успокоивать
себя и не посылать лошади, чтобы приберечь в ней запас, равный тому, который, он чувствовал, оставался в Гладиаторе.
И теперь,
делая догадки о том, кто — кто, какие между ними отношения и какие они люди, Кити воображала
себе самые удивительные и прекрасные характеры и находила подтверждение в своих наблюдениях.
Кити еще более стала умолять мать позволить ей познакомиться с Варенькой. И, как ни неприятно было княгине как будто
делать первый шаг в желании познакомиться с г-жею Шталь, позволявшею
себе чем-то гордиться, она навела справки о Вареньке и, узнав о ней подробности, дававшие заключить, что не было ничего худого, хотя и хорошего мало, в этом знакомстве, сама первая подошла к Вареньке и познакомилась с нею.
По рассказам Вареньки о том, что
делала мадам Шталь и другие, кого она называла, Кити уже составила
себе план будущей жизни.
«Да, может быть, и это неприятно ей было, когда я подала ему плед. Всё это так просто, но он так неловко это принял, так долго благодарил, что и мне стало неловко. И потом этот портрет мой, который он так хорошо
сделал. А главное — этот взгляд, смущенный и нежный! Да, да, это так! — с ужасом повторила
себе Кити. — Нет, это не может, не должно быть! Он так жалок!» говорила она
себе вслед за этим.
Когда старик опять встал, помолился и лег тут же под кустом, положив
себе под изголовье травы, Левин
сделал то же и, несмотря на липких, упорных на солнце мух и козявок, щекотавших его потное лицо и тело, заснул тотчас же и проснулся, только когда солнце зашло на другую сторону куста и стало доставать его.
Теперь, в уединении деревни, она чаще и чаще стала сознавать эти радости. Часто, глядя на них, она
делала всевозможные усилия, чтоб убедить
себя, что она заблуждается, что она, как мать, пристрастна к своим детям; всё-таки она не могла не говорить
себе, что у нее прелестные дети, все шестеро, все в равных родах, но такие, какие редко бывают, — и была счастлива ими и гордилась ими.
Как я
сделаю это?» сказал он
себе, стараясь выразить для самого
себя всё то, что он передумал и перечувствовал в эту короткую ночь.
Как же я
сделаю это? — опять спрашивал он
себя и не находил ответа.
Когда они подъехали к дому, он высадил ее из кареты и,
сделав усилие над
собой, с привычною учтивостью простился с ней и произнес те слова, которые ни к чему не обязывали его; он сказал, что завтра сообщит ей свое решение.
Положим, я вызову на дуэль, — продолжал про
себя Алексей Александрович, и, живо представив
себе ночь, которую он проведет после вызова, и пистолет, на него направленный, он содрогнулся и понял, что никогда он этого не
сделает, — положим, я вызову его па дуэль.
«Ах, что я
делаю!» сказала она
себе, почувствовав вдруг боль в обеих сторонах головы. Когда она опомнилась, она увидала, что держит обеими руками свои волосы около висков и сжимает их. Она вскочила и стала ходить.
Но пришло время, я поняла, что я не могу больше
себя обманывать, что я живая, что я не виновата, что Бог меня
сделал такою, что мне нужно любить и жить.
Но без женитьбы тащить за
собой этот fardeau — руки будут так полны, что ничего нельзя
делать.
Он почувствовал тоже, что что-то поднимается к его горлу, щиплет ему вносу, и он первый раз в жизни почувствовал
себя готовым заплакать. Он не мог бы сказать, что именно так тронуло его; ему было жалко ее, и он чувствовал, что не может помочь ей, и вместе с тем знал, что он виною ее несчастья, что он
сделал что-то нехорошее.
— Я не о них забочусь, я для
себя делаю.
Что? Что такое страшное я видел во сне? Да, да. Мужик — обкладчик, кажется, маленький, грязный, со взъерошенною бородой, что-то
делал нагнувшись и вдруг заговорил по-французски какие-то странные слова. Да, больше ничего не было во сне, ― cказал он
себе. ― Но отчего же это было так ужасно?» Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые призносил этот мужик, и ужас пробежал холодом по его спине.
— Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму на
себя судить ту или другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь,
сделай это, приезжай к жене.
Он не ел целый день, не спал две ночи, провел несколько часов раздетый на морозе и чувствовал
себя не только свежим и здоровым как никогда, но он чувствовал
себя совершенно независимым от тела: он двигался без усилия мышц и чувствовал, что всё может
сделать.
Сделав большой круг по Газетному переулку и Кисловке, он вернулся опять в гостиницу и, положив пред
собой часы, сел, ожидая двенадцати.
Она тоже не спала всю ночь и всё утро ждала его. Мать и отец были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она первая хотела объявить ему свое и его счастье. Она готовилась одна встретить его, и радовалась этой мысли, и робела и стыдилась, и сама не знала, что она
сделает. Она слышала его шаги и голос и ждала за дверью, пока уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она, не думая, не спрашивая
себя, как и что, подошла к нему и
сделала то, что она
сделала.
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее стола боком к спинке на низком стуле сидел Вронский и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос доктора, отнял руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он
сделал усилие над
собой, поднялся и сказал...
Он
сделал усилие мысли и понял, что он на полу, и, увидав кровь на тигровой шкуре и у
себя на руке, понял, что он стрелялся.
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге послать опять за доктором. Ему досадно было на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и в этом расположении досады на нее не хотелось итти к ней, не хотелось тоже и видеть княгиню Бетси; но жена могла удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел к ней, и потому он,
сделав усилие над
собой, пошел в спальню. Подходя по мягкому ковру к дверям, он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.